Дни проходили в нетерпении, и однажды утром я буквально вылетела из кровати. Эй положил ключ в карман! Он берет меня с собой! Дедушка еще спал. Шел дождь, нам предстоял длинный путь, я молчала. Эй шагал впереди с огромным мешком на плече. Мне приходилось почти что бежать за ним. Я промокла, замерзла и как ледышка скользнула в туннель. Внезапно стало теплее, силы ко мне вернулись. Свет, заливающий грот, меня поразил, как в первый раз. Море после прилива стало совсем спокойное, ни звука не доносилось снаружи.

Я заметила, что работы продвинулись далеко – судно почти готово. Эй приладил пару весел и посадил меня внутрь. Бот медленно двинулся с места, как только Эй отвязал его; одним прыжком он вернулся, взял весло и оттолкнулся от дна. Я сидела на странном ящике – он выглядел как гроб. К одному из краев была привязана длинная веревка.

Эй греб очень осторожно, чтобы пройти узкий выход из грота. Гигантская скала выросла прямо у нас над головами, отбрасывая тень далеко в море. Холодный ветер, тревоживший водную рябь, сменился дождем. Я видела, что теперь Эй хочет ускориться, но ему трудно. На месте для мачты еще ничего нет. Хорошо, что море спокойно. Эй лавировал, держась близко к берегу, менял несколько раз направление, словно тренировался. Он греб изо всех сил. Входа в грот больше не было видно. С большим трудом я разглядела его с помощью светлой полоски щебня на скале. Ближайшая насыпь, ведущая к берегам, осталась где-то в миле на юг. Даже дома пропали из вида. Мы наклонились по бортам бота, передвигая тяжелый ящик, чтобы выровнять крен. Затем Эй по кругу проверил обшивку, как канатоходец. Кажется, остался доволен. Тут я поняла, что это первый выход в море. В утренней темноте, в тишине, в тайне, мне удалось побывать на крещении судна. И если я здесь, значит, я нужна Эю.

Бот потихоньку набирал скорость. Оставив судно в покое, Эй приподнял ящик-гроб с одной стороны и знаком попросил меня помочь выбросить его за борт. Он смотрел, как ящик плывет, привязанный к кнехту[2]. Качаясь на волнах, ящик стучался о борт судна и походил на утенка, спешащего за мамой-уткой. Довольный Эй притянул ящик за веревку, снял с него крышку и положил ее на борт. Оказалось, ящик пуст, а на дне – только простыня. Это точно гроб.

Вдруг Эй взял меня за подмышки и посадил в ящик. Эй отвязал веревку, ногой оттолкнул мою странную лодку и с невозмутимым видом продолжил грести. Видали лодки и получше… Ящик был глубокий, узкий, неудобный – такой придется по нраву только тому, кто при смерти либо уже мертвый. Я вот-вот могла опрокинуться, хотя море оставалось спокойным. Эй подтащил меня к себе, помог вернуться на борт, а сам уселся на мое место. Он схватил крышку и знаком попросил отпустить веревку. Гроб опасно покачивался – Эй пытался в нем усидеть. Настала моя очередь грести, но весла были слишком тяжелые. Эй сердился все больше и больше. Ящик тонул под его весом, набирал воды. Через несколько секунд гроб пошел ко дну. Я громко расхохоталась. Сердитому Эю не осталось ничего, кроме как вернуться к боту верхом на крышке. Мы с трудом вытянули ящик из воды. Внутри ни омаров, ни даже простыни. Только большой нож и сверло на дне.

Эй по-прежнему злился. Он замерз, поэтому снова уселся на весла. Так закончился наш первый выход в море.

Когда мы вернулись, Дедушка не вымолвил ни слова. Только на закате, дождавшись, пока Эй уйдет в свою комнату, он заговорил со мной:

– Маргарита, ты быстро растешь. Должен сказать, ты лучшее, что Эй сделал за свою жизнь. Не буду тебе всего рассказывать, ты и сама знаешь: однажды мы потеряли твоего отца. Однажды и надолго. Думаю, скоро мы снова его потеряем. – Дедушка говорил медленно, подбирая слова. – Но тебя я терять не хочу. Настанет время, и тебе придется выбирать. Может, гораздо раньше, чем мы себе представляли. Выбирать не следовать за ним. Или следовать, но куда? Он этого сам не знает. Я прошу тебя, подумай об этом. И я хочу, чтобы ты всегда оставалась моей внученькой, – грозно добавил он. – А теперь иди спать.

Его слова застряли у меня в голове. Всю ночь мне снились тревожные сны.

Едва Эй оказался в гроте, он первым делом разжег трубку и сделал пару затяжек, закрыв глаза. Я любовалась ботом. Вчера мы ставили дубовые мачты – это было целое дело. В итоге удалось установить только одну, потому что свод грота низкий. А на носу бота появилась лебедка. С помощью нее и во´рота, который потом разобрали, мы и подняли мачту – уж не знаю, как ее затащили в грот. Теперь мы должны установить стяжки. Я надеялась, что Эй отправит меня на самый верх мачты. Размышляя над этим, я заметила: тюк с бельем перетащили. Может, чтобы легче было ходить вдоль стены? Но, если пораскинуть мозгами, кто мог его сдвинуть – ведь я вчера задремала на нем, а потом мы ушли из грота? Значит, ни Эй, ни я тюк не трогали. Я несколько раз прокрутила в голове варианты событий, но все они вели к одному тревожному заключению. Я рассмотрела тюк с бельем, подошла, потрогала. Кто-то приходил сюда в наше отсутствие. Кто-то передвинул его. Вчера Эй вышел вперед меня в туннель, а сегодня утром мы пришли вместе. Кто-то еще приходил в грот. Надо предупредить отца.

Но что-то меня останавливало… А вдруг мне просто приснилось?

Эй помог мне вскарабкаться на мачту и передал стяжки одну за другой. Я принялась закреплять кончики с помощью железных пластин – вкручивала их изо всех сил! Кажется, Эй остался не очень доволен – показал, чтобы я вкручивала сильнее. А мне надо было найти улики, прежде чем рассказывать ему про передвинутый тюк. С высоты отлично просматривался весь грот, но я не заметила ничего нового. Никакого надежного доказательства.

Перед уходом, воспользовавшись тем, что Эй пошел в туннель первым, я разровняла песок у входа в грот. Все следы исчезли. Если наш гость неосторожен, он точно тут натопчет.

Вечером, лежа в кровати, я размышляла, что сделает Эй, если узнает: его тайна раскрыта. Мне было страшно. Но я не могла оставить отца в неведении. Стрелой я спустилась за ключом и спрятала его под подушкой. Эй не уйдет в грот без меня.

– Маргарита, пойдешь с нами. Поторопись.

Отец Самюэль, одетый в черную сутану, вошел без стука в сопровождении двух монахинь.

– Мы тебя ждем, – любезно продолжил он.

Дедушка ничего не возразил, просто молча кивнул.

– Зачем мне идти с вами? Что происходит? – спросила я одновременно у Дедушки и этой троицы у входа.

– Пойдем. Не волнуйся, мы объясним всё что нужно.

– С места не сдвинусь, – услышала я собственный дрожащий голос.

Кажется, отец Самюэль смутился. Он опустился передо мной на колени, посмотрел прямо в глаза, мгновение поколебался, а потом мягко сказал:

– Кое-что случилось с твоим отцом.

Кое-что с Эем? Сегодня утром он отправился на рыбалку. Еще нет и полудня, он должен быть по-прежнему в море. Что могло с ним случиться?

Оглушенная, я послушно отправилась с монахинями и отцом Самюэлем в город. Я оробела и больше не задавала вопросов; тысячи тревожных мыслей роились у меня в голове. Будто со стороны я слышала, как повторяла сама себе: «Ты всего лишь ребенок, ты всего лишь ребенок». Прохожие с любопытством оглядывались на наше странное шествие. Я заметила глухонемую торговку: она пристально и тревожно смотрела на меня. Какая погода сегодня? Ветра нет… Мы дошли до порта, отец Самюэль не сбавлял шага. Монахини следовали по пятам. Мы завернули за церковь, шагнули за ворота и оказались возле огромного молчаливого здания. Двор пустовал; все окна выглядели одинаково. Отец Самюэль остановился у двери.

– Следуй за этими женщинами, Маргарита, я вас скоро догоню.

Сестры поднялись по каменной лестнице, звонко вышагивая. Я совсем ничего не понимала. Что здесь делает Эй? Мы зашли в какую-то комнату, похожую на общую спальню: там в два ряда стояли кровати. Никого.