В один из вечеров он отложил вязание, чтобы повозиться с оправой очков и стеклами – даже не знаю, где он их взял. Изящно водрузив очки себе на нос, Дедушка объявил:

– В день, когда они мне понадобятся, я буду готов, и это случится со дня на день!

Эй схватил меня за руку и усадил снаружи на порог. Так он лучше видел. Мои волосы заскользили по шее тонкими прядями. Конечно, я ему доверяла, но разве у меня был выбор? Он пальцем отогнул мне ухо, чтобы провести за ним лезвием ножа, – по его дыханию слышалось, насколько он сосредоточен. Интересно, а его самого в детстве кто подстригал? У меня оставалось так много вопросов! Но одного взгляда Эя или Дедушки было достаточно, чтобы я молчала.

Голове полегчало. Вечерний ветерок освежил ее. Раз никто меня не видит – к черту шапочку!

Ветер выл всю ночь. Дедушка разбудил меня с первыми лучами солнца. Сунув по кусочку хлеба в карманы, мы отправились по долине к деревне. Каждый год одно и то же: осенью наступал сезон орехов, а Дедушка их очень любил. Поэтому рассвет заставал нас уже на ногах – никто не должен нас видеть. Дедушка знал все тропинки как свои пять пальцев, а от мысли, что мы соберем целую гору орехов, у него будто крылья вырастали.

– Пришли, – прошептал он у какого-то дерева. – Орехи здесь небольшие, но самые вкусные.

Мы в тишине шарили в траве.

– Сними свои калоши, – велел он, – ногами лучше прощупаешь орехи.

– Но холодно же и мокро.

– Снимай калоши, – повторил он, повысив голос, – я так всю жизнь делаю.

И правда. Достаточно было просто обойти дерево – ступни ощущали орехи под густой травой. Я катала их вперед-назад, чтобы избавить от клейкой оболочки. Мешок наполнялся. С одним деревом покончено – идем к другому. Дедушка тихо запел, я чувствовала, что он доволен. У меня закружилась голова, потому что приходилось постоянно нагибаться, но делать нечего. Дедушка прислонился к дереву, осмотрелся вокруг, глянул в небо. Светало.

– Еще одно, и все. Вот увидишь, какой там формы орехи.

Оставив мне мешок, он исчез за откосом.

Чуть позже, довольные добычей, мы уселись на краю скалы. Дедушка погрузил руки в мешок.

– Есть гнилые. Тебе надо научиться их отличать, чтобы не собирать впустую.

Он протянул мне пару орехов.

– Давай, выбери один, а я тебе о нем расскажу. С закрытыми глазами.

Я вернула ему один орех наугад. Он взвесил его на ладони.

– Этот хороший, – заявил он, отложив орех вправо. И взял еще один. – Тоже хороший. – И еще один. – А вот этот гнилой. Он легкий.

Дедушка отложил орех влево и наконец открыл глаза. Момент истины. Он прямо в ладони раздавил несколько орехов из кучки слева: они были либо пустые, либо червивые. А вот орехи справа – все отличные.

– Внученька моя, в жизни очень важно отличать хорошие плоды от гнилых, – торжественно заключил он.

Мы возвращались домой, с трудом переводя дыхание: он – от тяжести лет, а я – от тяжести мешка с орехами.

День за днем я росла. Стала легкая, ловкая, сильная. И скучала дома, поэтому сбега́ла в город на целый день. Узкие улочки тянулись параллельно пляжу, чтобы по городу не гуляли сквозняки. Брусчатку покрывал мох. Люди не озирались так же сурово, как Эй. Я знала одну глухонемую женщину на рыболовной набережной – просто улыбка во плоти. Она разрешала мне посидеть рядом, пока работала. Мгновение спустя мы общались жестами, и я замечала, как она улыбается мне и всем, кто к ней подходит. С того места лучше всего просматривался порт. Мне было слышно, как причаливает лодка Эя, и видно, как он управляется со снастями. Не знаю, радовался ли он, увидев меня на спуске: лицо у него оставалось безразличное, в мою сторону – ни одного движения, он просто шел с несколькими рыбаками к таверне, пока остальные разгружали рыбу. Тогда я в одиночестве возвращалась домой. Но несколько раз мы поднимались к скале вместе, он давал мне понести его сапоги.

Иногда я не видела, как Эй приплывал. Уже вернувшись домой, я понимала, что он меня опередил. Где он проводил время, когда не выходил в море? Даже Дедушка об этом не спрашивал.

Отец Самюэль говорил, что я делаю успехи. Он дал мне Евангелие, и я его читала тайком от Эя.

– Ты уже ходила на службу, дочь моя? – однажды спросил меня отец Самюэль.

– Нет. Ни Дедушка, ни Эй никогда меня туда не водили. О Боге тоже не рассказывали.

Мой ответ вызвал у него улыбку.

– Неверующие! Таких полно в городе. Я уже устал за ними бегать. Скажи им, что я предложил тебе посещать воскресную школу. Там даже кормят. Не забудь!

– А что там по списку? – спросила я его.

– По списку?

– Ну да, чем там кормят по списку?

Он лишь слегка улыбнулся.

А потом у меня случился чудесный и длинный день!

Эй растолкал меня очень рано, когда я еще крепко спала. Я не знала, чего он хотел, да и не было похоже, что он собирался объяснить. Я оделась.

Чуть позже я очнулась у него в руках. Он быстро шагал. Я уже не помнила, откуда мы пришли и куда направлялись. Огромное небо посерело, дул ветер. Мое лицо то и дело накрывал край одеяла. Я совершенно обессилела, поэтому с удовольствием позволила нести себя. Как только утренние лучи заблестели за деревьями, Эй поставил меня на землю. Мы шагали вместе еще долго. Шли вдоль откоса, избегая открытых дорог и попутных деревень. Петляя так по неизвестным мне местам, мы вышли наконец к корыту, брошенному среди кустов орешника. Эй вдруг толкнул меня вперед, к зарослям ежевики. Палкой он отодвинул в сторону колючки, проделав таким образом нам узенькую тропинку, которая тут же исчезла за нашими спинами. Пройдя несколько метров, он замер на месте. Я понятия не имела, где мы, словно была в дремучем лесу. Эй оборачивался и будто бы прислушивался. Он принюхивался, рассматривал землю, ветви и небо. Я показала ему на чьи-то едва заметные следы. Но он лишь покачал головой. Конечно, он их уже видел.

Эй передвинул огромный валун. Я смотрела, как он протирает рукавом землю. К моему большому удивлению, там обнаружился деревянный люк; Эй открыл его ключом. Я уже видела этот ключ на камине. Так вот от чего он! Лаз под люком оказался не больше барсучьей норы и уходил глубоко под землю. Эй крепко схватил меня, втащил внутрь и закрыл за нами люк.

Было темно хоть глаз выколи. Я почувствовала под ногами деревянные дощечки – что-то вроде ступенек, точнее, что-то вроде узенькой лесенки, потому что туннель круто вел вниз. По стенкам сочилась вода.

Внезапно вместо страха я почувствовала странную смесь возбуждения, веселья и счастья. Я храбро расправила плечи; слепо, но гордо я шагала по этому туннелю в компании Эя – он шел сзади, положив руку мне на плечо. Грубый Эй, страшный Эй. Загадочный Эй. Он решил, что мне можно доверить свои секреты, потому что здесь точно была какая-то тайна. Я повернулась к нему. Он снова толкнул меня вперед. Туннель начал расширяться. Тьма рассеивалась, уступая место молочно-белому свету. Я услышала знакомый шум, и через несколько шагов мои догадки подтвердились: волны. Мы добрались до грота с низким сводом, а впереди виднелось море.

В грот время от времени набегали волны, а в стенах из известняка виднелись дыры. В них лежали разные инструменты, обломки дерева и канаты. Лесенка, бутылки вина, пара сапог, одеяла и тюки одежды. А посреди этого убежища, созданного природой, на песке и гальке стоял бот примерно восемь метров длиной, с палубой, полузастеленной досками, и вытянутым узким носом. Никогда раньше я не видела его в порту. Эй неподвижно наблюдал за мной. Он достал трубку и набил ее своей мерзкой смесью из водорослей и табака, от которой щипало глаза и болела голова. Послышался треск пламени, и лицо Эя скрылось за густым дымом.

В этом гроте все выглядело как на верфи: у бота пока не было ни мачты, ни руля, ни скамейки; обломки и опилки виднелись и тут и там; а в само́м боте лежала огромная доска.