Поэтому, очнувшись спустя неясное количество времени закованным в подвале, в каких-то средней паршивости цепях, Актив испытал нечто похожее на чёрное удовлетворение, не услышав в собственной голове даже отдалённого эха другого. Ему очень редко доводилось бывать наедине с собой. Это было настоящим даром, ни с чем не сравнимым элементарным удовольствием, как если бы вы каждый долбанный день вашей жизни просыпались и только и делали, что держали дверь, когда кто-то с той стороны наваливался на неё всем телом. С утра и до заката. И даже более того, во время сна вам приходилось бы делать тоже самое, из-за чего спать были бы вынуждены стоя, «одним глазом», упёршись обеими руками. Никакого перерыва — нескончаемая борьба в течение всей жизни. Борьба вокруг него, борьба за него, борьба с ним, борьба внутри него. Его жизнь — это одна сплошная кровавая борьба без малейшего проблеска надежды на покой. И тут кто-то дёрнул переключатель, и время или жизнь вокруг и внутри него остановились, и он впервые за долгое время сполз по стенке на пол, вытянув ноги. Что бы с ним ни сделали, если это позволит хоть ненадолго заткнуть другого, Актив не будет против.
Увы, всё было совсем не так просто, как хотелось бы.
Как оказалось в последствии, его постоянными визитёрами и тюремщиками в одном лице стала цель его последнего задания и его жена — Говард и Мария Старки. Судя по всему, информация, которой обладала Гидра, была до безобразия халтурно собранной. В отчёте не было сказано, что цель будет транспортировать не один человек, а двое, и уж тем более не было сказано, даже намёка не давалось на то, что второй обладает какими-либо способностями.
Про способности женщины стоило говорить отдельно, так как на практике оказалось, что они весьма разнообразны. Однако, наблюдая за женщиной, Актив лишь смог понять, что либо сила заключались в деревянной палке, которую та всё время держала при себе, либо палка служила проводником, а источником — человек, то есть сама Мария. С помощью своего оружия женщина делала невообразимые вещи. Взмах деревянной палочки мог как создать просто из воздуха чашу с холодной водой, так и… влезть в его голову. Актив не должен испытывать страха. У него его просто нет. Оружие в принципе не умеет бояться. Но то, что происходило с ним во время их совместных «сеансов», заставляло что-то внутри Солдата холодеть и страстно желать слиться со стеной.
Это было самым странным, что он когда-либо испытывал. Женщина направляла на него палочку, произносила незнакомое слово, которое Актив уже давно выучил наизусть, и сразу после этого начинался его личный хит-парад красочных калейдоскопов. Боли не было. Первым появлялось ощущение холодящего прикосновения к затылку, лёгкое давление, и если бы его голова состояла из желе — «откуда он знает, что такое желе?» — он бы заявил, что некто вонзил пальцы в его мозг. После этого всегда начинались вспышки самых различных воспоминаний, о наличии которых Актив, как правило, даже не подозревал. Многочисленные кровавые миссии, о которых он напрочь забыл благодаря белым халатам и их чёртовому креслу; десятки неудачных кураторов, нынче, вероятнее всего, покойных, к чьих смерти он отчасти лично приложил руку; короткие разговоры сотрудников Гидры, которые они позволяли себе вести при нём, абсолютно уверенные, что через несколько часов он всё забудет… А также другие, совершенно незнакомые ему воспоминания… О светловолосом мальчике, которому он ставил горчичники и мерил температуру, о темноволосой девочке, которой читал сказки на ночь, о хулиганах в подворотне, избивающих какого-то грязного задохлика, и толпе девиц, восторженно глядевших ему в рот, каждой из которых он отвешивал по комплименту… Нет. Конечно же, не он. Это были не его воспоминания, они того-который-другой, и тот сейчас явно забеспокоился. Актив ощутил покалывание и резь где-то внутри от проносящихся сцен, и это заставило его почувствовать некоторое, пусть и слабое, но удовлетворение. Если ему предстоит торчать в этом плену, терпеть пытки, то пусть хотя бы мучиться он будет не один.
Ему казалось, что прошли часы, может, даже дни, когда калейдоскоп остановился и до Солдата дошло, что весь сеанс длился не более пятнадцати минут, судя по элегантным серебряным часикам на запястье женщины.
В подвале, где его держали, не было окон, и он не мог полноценно оценить, сколько времени уже провёл взаперти. Единственное, на что можно было ориентироваться, так это на час кормления. Каждый день, утром и вечером, ему приносили вполне недурственный, хотя и небольшой паёк. Приносило его маленькое, чахлое, карликовое существо, каких Актив прежде ещё не видывал. Существо отдалённо напоминало рахитного ребёнка с огромными глазами, вытянутым носом и ушами, точно как у летучей мыши; он был выряжен в алое полотенце с золотыми и сиреневыми кисточками, повязанное на манер тоги. На полотенце был вышит какой-то рисунок, но свет от свечи был столь тусклым, что разглядеть его не было возможности даже для Актива. Существо тихо бубнило всякие ворчания себе под нос, оставляло поднос в пределах его досягаемости, само при этом находясь на расстоянии, ровно на таком, на котором руке Солдата, закованной в цепи, до него было не дотянуться.
«Соображает», — с отдалённой жалостью думал про себя Актив.
Спустя два месяца Говард урезал количество своих визитов, очевидно, из-за осознания их бесполезности. Сколько бы он ни пытался вытащить того-который-Баки, это было тщетно. Актив даже придумал себе развлечение: не дать тому-который-Баки захватить тело, пока Старк пытается промыть им мозги. Разумеется, это удавалось не всегда, и примерно один раз из пяти Актив отключался, а когда просыпался, Говарда уже не было. Узнать, пусть и отдалённо, о теме их беседы, можно было на сеансах с Марией Старк, если он очень сильно концентрировался на прошедших событиях, а она не прикладывала много усилий, чтобы капнуть сразу поглубже.
Ещё через полтора месяца Говард Старк и вовсе перестал приходить, и даже сеансы почти прекратились. Активу по-прежнему приносили еду два раза в день, но теперь он всё время проводил наедине с тем-который-Баки, что само по себе подарком нельзя было назвать.
Единственное, что поменялось, в какой-то момент, сидя в полной темноте и одиночестве, Солдат смог отметить, что думается ему куда легче, чем раньше. Если сравнивать то, как механически выстраивались… даже не мысли, скорее это походило на порядок действий, которые гуськом тянулись в узком, мрачного вида коридоре его сознания. Сейчас же он ощущал некоторую свободу, будто стены этого самого коридора расширили, теперь он представлял собой небольших размеров комнату, и мыслей в нём как кроликов расплодилось. Порой Актив даже ловил себя на том, о чём никогда раньше не думал. Например, что картофельное пюре, которым его кормили пару дней назад, понравилось ему куда больше овсянки, хотя, казалось бы, еда и еда, какая разница, какая она на вкус или из чего готовится? Или что ему очень хочется выйти на улицу и погреться под солнцем. Тоже абсолютно не рационально, ведь в подвале была нормальная температура, ровно такая, какая надо, чтобы было не холодно, но и не жарко. Актив ловил себя на этих мыслях, и что-то в его груди испуганно ухало, как если бы его застал куратор за какими-то противозаконными действиями, и его бы ждало наказание.
Возможно, благодаря увеличившемуся объёму мыслей и памяти, своей и чужой, удерживать того-который-Баки на расстоянии стало проще. Погружаясь в раздумья, Актив практически не замечал чужого присутствия в своей голове.
У Марии Старк была небольшая привычка: поглощённая работой, она частенько могла начать разговаривать сама с собой, давая комментарии ситуации или собственной работе. Из-за состояния овоща, в которое Актива вводили фокусы женщины, он редко мог её слышать, но представившимися возможностями пользовался. Насколько он мог понять, Марии удавалось застать того-который-Баки, и в отличие от Актива, другой не помнил практически ничего. Он отзывался на воспоминания, вытащенные Марией, но осознавать себя в них он не мог. Они были для него столь же чужими, сколь и для Актива.
