«Я не хочу, чтобы он мучился…» — выдохнула Верона, обрекая волю в слова, и тут же вскочила на месте. Действительно! Вот оно. Она просто не хочет, чтобы кто-то мучился. Разве это не самый верный посыл из всех имеющихся? Самый благородный? Никто не накажет за прекращение мучений детей! Ведь это чистые души в любой религии, в любом веровании.

Верона так запалилась идеей, что уже через двадцать минут мучительных и неудачных поисков аргументов против сидела верхом на укутанном одеялами джинне.

— Я знаю!

Шахрура подбросило во сне. Он вскрикнул, почти вскочил, но смог лишь напряженно поднять голову — слишком надежно его придавила ведьма. Минуту своего пробуждения джинн посвятил бранному шипению — как и всегда, в основном не по-русски. Аккомпанементом ему служили обеспокоенные крики дегу.

— Тебя кто-нибудь учил не вламываться так в личное пространство, женщина?! Не с тем ты явилась, чтобы на меня присаживаться!

— Желание! — легко отмахнулась от джинна Верона. — Я придумала. Знаю, как сказать. Надо сказать, а то я передумаю, честно. До утра не доношу, черный.

— Ладно, — Шахрур остыл резко, будто спичку затушили. — Говори.

— Шахрур… — Верона запнулась, сжав в ладони крестик на груди. — Шахрур, я желаю, чтобы Кирюша не мучился.

Ожог на запястье отозвался секундной болью — будто кто-то протянул раскаленную проволоку под кожей. Джинн немо сощурился на ведьму и медленно опустил затылок обратно на подушку, устроившись удобнее.

— Твое желание исполнится, — сипло проговорил он. — А пока ложись отдыхать. Как ты там сама говорила? Про мудрое утро? У нас говорят, что оно богатое. Вот и тебе работать завтра, хозяйка. Так что иди.

Верона выдохнула, поблагодарила джинна и извинилась за нападение. В свою комнату она вернулась с тяжелым сердцем, а уснуть так и не смогла.

Утро ознаменовалось тревожным звонком от Оксаны. Верона поднимать не спешила, только смотрела на знакомый контакт, высветившийся на дисплее. Казалось, тот даже мигал взвинченно, нервно. А первая же фраза била больнее выстрела:

«Кирюша умер! Уснул и не проснулся!» — рыдала в трубку Оксана. Верона, спроси ее кто-нибудь тем же вечером, как она успокаивала подругу, ничего бы и не вспомнила. Сначала то были неуместные обрывистые фразы, потом советы, затем просьбы успокоиться и принять валерьянку или еще что-нибудь.

Ведьма кое-как утихомирила Оксану. А сама вышла на кухню подавленная, замкнутая. Она тихо села пить воду за стол. Шахрур уже был тут как тут, даже раньше Вероны — он цедил самостоятельно заваренный чай и разбитые с сахаром сырые яйца. Этим утром черный не морщился и не паясничал. Он лишь остро посмотрел на Верону — и, казалось, сразу все понял.

— Лица на тебе нет, — заметил джинн, дернув бровями. — Чую, не из-за того, что не спала.

Верона плотнее сжала кружку. Нет, слишком много смертей на ее пути было в последнее время. Целых две. И одна из них — детская. Но все правильно: он не мучился. Просто прекратил быть больным местом и гореть в этой боли.

— Я убийца. Я плохой человек, — выронила ведьма, ссутулившись.

— Что? — обескураженно стукнул кружкой по столу джинн. Но через миг в его черных глазах отразилось понимание: — Ах, постой… Младенец умер?

Ведьма вздрогнула, словно не ожидала слов Шахрура. Словно одним вопросом он пробил весь накопившейся пузырь сомнений, страхов и боли. И чувство вины резануло глаза, потекло соленой водой по щекам.

— Не проснулся, — подтвердила Верона. — Через день похороны…

Джинн напряженно молчал. В конце концов, прочистив горло, он отодвинул от себя завтрак и пересел, скрестив ноги и наклонившись ближе к ведьме:

— Почему ты плачешь?

— Потому что… Я понимаю, что это нормальная ситуация… Я сама такое загадала, и, вроде как, понимала, на что иду, но… Это жизнь, а кто я такая, чтобы решать ее причины и следствия? И то, когда она закончится, — Верона нервно прикусила крестик. — Я потому и сформулировала так, чтобы он не страдал… Получается, это был единственный вариант?..

— Но его судьбу решала не ты. И не я, — качнул головой Шахрур. — Ты лишь пожелала ему… В сущности, добра. Желать таких вещей, хозяйка, — немногим отличается от того, как вы, люди, вмешиваетесь в жизнь друг друга ежедневно. Ты хотела помогать этой женщине и ее сыну — и ты лечила их. Ожидала ли ты, что исцелишь однажды? Или что Оксана твоя будет благодарна хотя бы за попытку? Могло случиться всякое. Так и сейчас. Произошло лишь то, что должно произойти. Ветры моего мира указали путь и подтолкнули время. А желание исполнено: чадо не мучается. Возможно, и мать вскоре утешится. У нее есть шанс выбрать другую жизнь.

Верона пыталась подавить всхлипы, но не выходило. Ей просто было всех жалко в этой истории.

— Хорошо, спасибо, Шахрур… Спасибо тебе большое.

Джинн дернулся, будто хотел еще что-то сделать или сказать, но так и не решился. Нахмурившись и опустив взгляд в стол, он просидел рядом с Вероной в преданном молчании, пока та не утихла. Время было собираться на работу.

Калькуляция себестоимости продукции — несложная задача, но не под женские всхлипы. Под музыку горя все становится невыносимым. Заразительная печаль хуже любой болячки, и только зудит, зудит под ребрами до ломоты в напряженных плечах. Верона поила слезливых дам, провожающих Кирюшу чаем с ромом. На столе Оксаны стояла фотография сына с черной рамкой, а в рукаве постоянно прятались таблетки. А он был похож на маму: белокурый с яркими голубыми глазами. Посеревшая от горя блондинка рядом со светлым изображением дарила невыносимый контраст. Ведьма молилась, чтобы время среди людей иссякло скорее и отправилось к предкам дымком на истлевшей свече.

Приблизившись к двери родной квартиры с лестницы, Верона поняла, что внутри стоит ор и ругань. Отчетливо слышался низкий и звонкий голос разъяренного джинна, какой-то грохот, метания по квартире… Верона напряженно оглянулась, не собирается ли возмущаться никто из соседей? И открыла дверь, боясь увидеть последствие очередного торнадо с игривым именем «Шахрур».

Однако следов погрома внутри не нашлось. Разве что посреди коридора валялась смятая футболка, в которой Шахрур ходил все эти дни, зато грязная одежда Исмаила — исчезла. Да еще настежь открыта была дверь в ванную, а возле порога рассыпалась пригоршня белого порошка.

— Ты пыльный меховой мешок! Это я здесь гость, а ты — отвратительный хозяин! Не много я от тебя просил, так ты… Пожалуюсь ведьме, чтобы она не оставляла тебе еды! — доносились из гостиной перемежающиеся с арабской бранью возмущенные возгласы.

Бросившись на помощь, Верона и вовсе стала свидетельницей весьма странной картины. Шахрур на первый взгляд попросту тронулся умом: мокрый, растрепанный и голый, придерживая на бедрах полотенце, он стоял посреди комнаты и кричал на сжавшуюся под подоконником батарею. Ведьма потупила взгляд, уставившись на босые пятки и трогательную лужу воды вокруг них.

— Ты с ума сошел? На кого кричишь? — возмутилась Верона, прикрывая ладонью лицо. От напряжения длинные ногти впились в висок.

Шахрур резко развернулся. Его лицо, как и жилистая шея, были красны от злости, а развитая грудь тяжело ходила, качая воздух для гневных тирад.

— Я сумасшедший? Да это все он! Я попросил его — помочь! Мне нужна чистая одежда! А этот драный кот… — захлебнулся джинн, тыча пальцем в тот же пустой угол, с которым только что пререкался.

— Я не вижу… Как ты… — оправдалась Верона, пряча глаза пуще прежнего. Джинн явно не стеснялся наготы. Зато ведьма — еще как! — Ты про домового? Он не любит гостей. Он тебя обижал, пока меня не было?

— Я пытался разобраться с твоей машиной… — цедил сквозь зубы Шахрур. — Попросил его показать. Но из-за него одежда превратилась в чертово ничто! Там были не те установки, не тот порошок, неправильное количество — все не то! Так он еще и домашние вещи, пока я мылся, унес и разбросал по хате!