Вася всовывает Ренату в куртку, застегивает молнию до самого подбородка.

— Окурок выбросила — и в палату! Совсем с ума сошла!

— Так у меня же не пневмония, а я именно с ума сошла! — Рената смотрит на него прищуренными глазами.

Она волонтер, работает с больными детьми, с обречёнными детьми, и нервы в конце концов не выдержали. Здесь ей дают снотворные, витамины и всячески укрепляют организм.

. — Да не ругайся ты, уйду уже сейчас — с досадой говорит она и вправду выбрасывает окурок. Она живет как на войне, чтоб с ней было, если бы она еще не курила.

Но уже подъезжает «скорая» и Васе становится не до Ренаты. Травматологи первые встречают машину с красным крестом. Как понимает Рената из быстрых слов сопровождающих — на этот раз автомобильная авария. Две женщины средних лет в синих стеганых жилетах выкатывают каталку. У мужчины лицо желтое-желтое. …

В это время звонит телефон. Телефон для Ренаты — все. Ей то и дело звонят матери подопечных детей. Она смотрит на высветившийся номер:

— Да, Сашенька, — откликается Рената.

**

На другой день Тамара Михайловна задержала свой «одиннадцатый» после уроков. Саша говорила, не поднимая от робости глаз:

— Она мне все объяснила. Заведем группу Вконтакте, Надо будет там разместить документы медицинские, выписки. Завести счета, специальные телефонные номера. Ящики расставить прозрачные по городу, листовки расклеить. Можно собрать деньги, даже быстро. Мы это правда можем сделать, — Саша подняла глаза, казавшиеся темнее от боли за судьбу незнакомого еще мальчика, — Нельзя же просто так ждать.

План был совершенно неожиданным, но его подхватили.

— Можно еще, знаете что сделать, — предложила Анеля, — Такую сладкую ярмарку. Все классы позовем. Сами испечём, приготовим пирожки, пирожные, бутерброды. В актовом зале накроем столы. И продавать станем, по любой цене, кто сколько заплатит. Сколько сможет. И все деньги отдадим Андрюшкиной маме.

Саша уже знала, что Анеля — полька. Ей было присуще какое-то особое изящество. Вон какой жест сделала ручками. Ее парень, Вася, сидит с ней за одной партой, и, конечно, он тоже «за». Поднимает обе руки.

Маму Андрея все знают

— Как, Ирину Ивановну сюда пригласим, или домой к ним пойдем? Обсудить надо… Она же решать будет.

— Ей, наверное, сейчас от Андрюхи отойти нельзя.

— А папа?

— Пусть Саша сходит, она все объяснить сумеет.

— Саша же ее не видела даже ни разу. Тогда ей надо с кем-нибудь идти.

— Знаете, в чем проблема, — говорит, наконец, Тамара Михайловна, — Это все хорошо, и вы у меня хорошие, и я вами горжусь. Но дело-то в том, что Андрюшка своего диагноза не знает. Ему-то родители говорят, что у него все хорошо, что он поправится. А тут мы явимся со своими разговорами.

— Значит, сюда Ирину Ивановну звать, — говорит тот самый Витя, который из-за Мани отправился на четвертую парту.

Андрюшкина мама — плотная невысокая женщина с короткой стрижкой — держалась очень хорошо. Позже Саша поняла: она просто не могла поверить, что ее сын умрет. Что бы ни говорили врачи.

Они сидели в классе. Тамара Михайловна, несколько ребят, Ольга Сергеевна записывала. Она хотела разместить статью в газете, чтобы легче было собрать деньги.

Ирина Ивановна говорила, глядя на сцепленные на коленях руки. Но голос ее звучал спокойно:

— Нам с детства говорили, что Андрюшка под угрозой. Наследственная болезнь. Надо ездить в Москву, в больницу, наблюдаться. В последний раз приезжаем, его посмотрели, анализы взяли и говорят: «Поздно. Уже мы ничем помочь не сможем. Лучше будет, если вы довезете его домой живым»

Она говорила, но не верила в это. Ее мальчик, который жил с ней семнадцать лет, всегда был больной, всегда ему что-то угрожало. Она ловила его дыхание, она знала все о нем, она сколько уж раз вытаскивала его из тяжелых недугов. Он был ею, и она им, он просто не мог умереть.

— А здесь прямо беда, — продолжала Ирина Ивановна, — Болезнь редкая, в детской больнице просто нет таких лекарств. А во взрослую Андрюшу не берут — ему еще нет восемнадцати. Мне говорят: «Забирайте сына домой. Его нельзя вылечить, на что вы надеетесь?» А я говорю: «На Бога».

Я не верю, что еще кто-то может помочь. Ведь таких как мы с Андрюшей очень много.

**

Ольга Сергеевна написала статью. Она вышла в городской газете в субботу. С фотографии смотрел очень худенький большеглазый мальчик. Видно было, как точит его болезнь. Всем было ясно, что статья в газете — это последняя надежда — бутылка в волны: помогите!

И люди помогали. Дела хватило всем. Стеклянные ящики дал отец маленькой девочки Ярославы, которая тоже лечилась в Израиле. Ящики установили в аптеках, в больших магазинах. В самом людном месте, на рынке, рядом с ящиком дежурили ребята. Над ящиком был укреплен снимок. Беззащитно смотрел Андрюшка на прохожих сквозь большие толстые очки. У него и зрение было плохое. Ребята от ящика не отходили. Вдруг кто-то не читал газеты, что-то потребуется объяснить.

Но бросали купюры охотно и много. Каждый болел и знал, как дорого обходится лечение. А тяжелобольной ребенок — это особая беда. Большая Беда. В ящике лежали сотенные, пятисотки, тысячные.

— Почему ж государство не помогает? — пожилая женщина в каракулевой шубе двумя пальцами бросила в ящик пятьдесят рублей.

Саша сжала губы. Она согласна — стыдно собирать так деньги. Но стыдно не для Андрюшки, не для его одноклассников, а в целом для всех. По телевизору показывают эстрадных артистов, их особняки. Звезды изо всех сил уверяют, что у них тоже есть проблемы, и что они, бывает, плачут. Саша не любит смотреть — будто в открытую дверь подглядываешь — на чужую жизнь. Она и в Андрюшкину заглянула, потому что дверь открыла его мать. Встала на пороге: «У нас беда!» И если не войти и не помочь мальчику, у которого каждый день на счету…

Вечером Ирина Ивановна позвонила и сказала, что все время плачет. Вышла газета. Сюжет про Андрюшку показали по телевидению. Теперь на карточку все время поступают деньги. Плачет она сама, и Андрюшка тоже. Говорит: «Мама, ведь мы никому из этих людей ничего хорошего не сделали, а они нам помогают».

А в воскресенье в школе прошел благотворительный базар. Ребята испекли блинчики, сделали бутерброды, колдовали над тортами и пирожными. Все красиво разложили на салфетках. Возле каждого стола стояли девочки в фартучках и косыночках.

На базар пришли не только родители учеников, но и просто много народа. Про Андрюшку знал уже весь город. Сейчас дети спасали такого же ребенка, и взрослые торопились открыть кошельки. Задумавшись, впервые, может быть. что и в ихж дом может прийти такая беда.

Уже через неделю Тамара Михайловна перед началом уроков сообщила потрясающую новость:

— Ребята, вы это сделали. Вчера Андрюша и Ирина Ивановна улетели в Тель-Авив.

Они переглянулись и вполголоса прокричали: «Ура». Они сами себе не верили. Неужели они смогли сделать вот такое чудо — подарить Андрюшке шанс на жизнь?

Саше не давалась математика. У нее, конечно, не получался как у Пушкина, всегда «нуль», но в задачах она запутывалась катастрофически, м как сама говорила «страдала явным математическим кретинизмом».

Ольга Сергеевна утешала:

— Ну и что, кому что даётся. Со мной учился мальчик — Гений по точным наукам. Он сейчас главный инженер на атомной АЭС. А сочинение не мог написать. Образ Катерины в «Грозе» — у него получилась одна страничка. Я за него писала.

Мама нашла репетитора. Звали его Иван Сергеевич. Очень худой, лопоухий. Но тот самый математический гений. Саша приходила к нему — он жил на окраине города, в старой кирпичной пятиэтажке, в полуподвале. В тесной комнате, где они еле-еле могли устроиться за столом вдвоем, жаловалась Саша, раскрывая учебник:

— Опять ничего почти не смогла решить на контрольной. Не получилось.

Иван Сергеевич потирал руки:

— Щас всё получится.

К нему ходили и учителя, когда им не удавалось самим справиться с задачами для старшеклассников. Иногда Иван Сергеевич находил ошибки в учебниках, что его искренне веселило.