Она летела под звездами, которые были похожи на сотни далёких маячков. И каждый из них звал: «Сюда! Ко мне!». Снег умиротворяюще скрипел под лыжами Эсфири. Блёстки снежинок носились в воздухе.

И только мороз — зараза колючая — портил всю идиллию. Похоже, он задался целью сотворить из горлицы ледышку. Она мёрзла, даже несмотря на воздушные прослойки в перьях. И в какой-то момент банка со светлячками просто выпала у нее из лап.

Эсфирь остановилась, хлопнула себя по лбу и с чувством сообщила, что она та еще тупица. Надо было сразу подвесить банку к рюкзаку. А не выяснять опытным путем, как долго горлица пролетит с грузом под действием гравитации.

— Прости, — сказала она, прикрепляя крюк к петле на ранце. — С некоторых пор я сама не своя. Представляешь, этот урод Вершитель украл мое сердце.

— В каком смысле украл? — пискнула горлица, присаживаясь ей на плечо. — Ты, случаем, не влюбилась в него?

— Пфф! — скривилась Эсфирь. — Нет, дорогая, дела обстоят куда плачевней: он заменил мое сердце живым кристаллом, пока я была в отключке. Наделил всемогуществом. Дал право распоряжаться судьбами.

— А ты что?

— Сослала его в одно надёжное место, подумать над своим поведением.

— Разумно, — отозвалась Пелагея. — Но всё же не торопись с выводами. Со мной он провернул то же самое. Вместо сердца вставил кристалл. Но Вершитель вроде как спас меня, дав вторую жизнь. Так что я на него зла не держу. Может, он и тебя спас? Подумай хорошенько.

— Спас? Хм… Разве что от прежней, неидеальной меня.

Глава 27. Последний аттракцион

— Ой, всё! — отмахнулась Эсфирь, выйдя из задумчивости. — Пустые разговоры. Давай скорее продолжим путь.

С непривычки, из-за долгого отсутствия практики крылья у Пелагеи побаливали. Мороз вытягивал из нее остатки тепла и сил, и она уже жалела, что ввязалась в эту авантюру. Куратор ведь просил не исчезать. Кто за нее учиться будет? Кто ювелирное искусство будет постигать?

«Сначала Юлиану спасём — и сразу за учёбу, честное слово!», — клятвенно обещал внутренний голос. Ох, ненадёжный он стал компаньон. Совсем от рук отбился.

Пелагея летела против ветра, слабея с каждой минутой, и задавалась вопросом: какого размера сейчас тот кристалл, что вживил в нее Вершитель? Ведь наверняка уменьшился. И энергии, конечно, генерирует недостаточно.

Горлица поняла, что еще немного — и можно будет закапывать ее бездыханный труп. Она притормозила и опустилась Эсфири на плечо.

— Что, совсем худо? — спросила та.

— Крылья ломит, — пожаловалась Пелагея.

— Тогда, может, ты обратно превратишься и пешком пойдешь? — предложила Эсфирь. Неумолимая и отчаянная. Сегодня она точно не предложит отступить.

— Нельзя превращаться, — пискнула горлица. — Без одежды замерзну насмерть. Если б я ее себе сама сшила, трансформация прошла бы по всем правилам. Ой, я и перстень ведь в той комнате обронила…

Эсфирь нахмурилась, решительно отбросила палки, стянула перчатки и взяла пташку в руки. А руки у нее были горячие, как прогретое солнцем лето. Да и вся она, если начистоту, была летом. Спелым, сочным июльским днём в обличье женщины. Высоким небом августа, которое утрамбовали в хрупкую человеческую оболочку и заставили жить в мире, полном проблем.

А потом, не спросив, отняли сердце.

Эсфирь всё еще злилась на Вершителя. Ей казалось, что приговор к кукольной колонии строгого режима для этого расчетливого мерзавца — слишком мягкое наказание. И поразмышлять над степенью своего коварства у него там не выйдет. Он будет лежать на какой-нибудь кушетке, вытянув руки по швам. Одеревеневший, безмозглый, как глиняная статуэтка на музейном хранении. Лежать — и наслаждаться жизнью. Вернее, ее отсутствием.

Десять лет, двадцать — не имеет значения. Безмозглому законсервированному Вершителю любой срок в небытии как с гуся вода.

— Ну что, согрелась? — спросила Эсфирь у горлицы. Та издала удовлетворенное «Урр!» и спорхнула с ее руки.

И в этот же миг кто-то швырнул в них снежком. Мимо. Следующий снаряд впечатался в рюкзак Эсфири, и она разгневанно обернулась. Снежная баталия? Кому там, интересно, неймется?

Из-за скалы, девственно белой, как и весь снег в округе, слегка пошатываясь, вышел Гарди. И если бы у Пелагеи-горлицы имелись пятки, ее сердце (вернее, кристалл) стопроцентно ухнуло бы туда. А Гарди, расслабленный, лощёный, пригладил свою встопорщенную шевелюру, блеснул в лунном свете образцовой хищной улыбкой и подбросил на ладони очередной снежок.

Мысли Пелагеи экстренно организовали собрание, и в мозгу сформировалось несколько выводов.

Вывод первый: козловод (козлодой, козлопас и прочие «козло-», на какие хватит фантазии) всё-таки выжил. Хотя она была уверена, что куратор его пришил.

Вывод второй: Гарди следил за ней и прибыл по ее душу. Очевидно, с той же подлой целью — пришить.

И вывод третий: похоже, у него случился сбой в программе (если таковая имеется). Собрался уничтожить Пелагею снежками? Ха! Как это мило!

Впрочем, целился он почему-то в Эсфирь.

Она стояла, вперив в негодяя воинственный взгляд, когда следующий метательный снаряд вмазался ей аккурат в живот, обтянутый пёстрой тканью лыжного костюма. Снежок Эсфирь стряхнула. То есть попыталась стряхнуть. И с ужасом обнаружила, что какая-то извивающаяся мазутно-черная гадость размером с кулак цепляется за ее пальцы.

— Да чтоб тебя! — выругалась она. И, не устояв на лыжах, рухнула, неловко взмахнув руками.

Уже при падении следующий снежок метко запустили ей в голову. И опять та же история. Под белым слоем глазури — увёртливый цепкий сгусток.

— Проклятье! Пелагея, улетай без меня! — крикнула Эсфирь, силясь отцепить от себя еще одну масляную пиявку.

Гарди посчитал, что главная помеха обезврежена. И, переступив через лыжницу, по хрустящему снегу двинулся к птице, которая зависла в воздухе, не веря в происходящее.

Он оказался куда более живучим и непредсказуемым, в сравнении с обычной Марионеткой. Модернизированный автоматон, не отличимый от человека. В него действительно была заложена программа.

«Поручили убить — значит, убью», — будто бы говорила вся его грузная медвежья походка.

Кажется, Ли Тэ Ри и впрямь повредил этому чучелу микросхемы. Наёмный убийца проделывал десятки мимических упражнений в минуту, не переставая идти. И выглядело это, по правде сказать, устрашающе.

Горлица обязательно бы от него улизнула, если бы мороз не взялся за нее снова. Ей попросту не хватило энергии для манёвра, поэтому Гарди с лёгкостью сцапал ее, зажав в кулаке.

— Тебе нужен кристалл, не так ли? — пропищала горлица.

— Превращайся назад, чтобы я смог тебя убить, — любезно предложил ей тот.

— Мне и самой жизнь уже не мила, — пошла на хитрость Пелагея. — Так что буду только рада. Но позволь дать совет: не стоит убивать меня на холоде, кристалл не получит всех моих жизненных сил. Дай добраться до равнины. Там, в тепле, он наполнится до краёв.

К счастью, автоматон не заподозрил подвоха и выпустил птицу, разжав мясистые пальцы. И та, едва очутившись на свободе, бросилась к Эсфири.

— Ты как? — пискнула горлица у подруги над ухом.

— Я буду в норме, — глухо отозвалась она. Лыжи с палками были разбросаны, как попало. Ранец с пучеглазой совой завалился на бок. А сама Эсфирь вытянулась пластом на земле, бледная и изможденная. Ее дрожащие ресницы покрылись инеем. Но обескровленные губы растягивались в улыбке, что несколько обнадёживало. — Не беспокойся, лети. Обещаю, со мной всё будет в порядке.

— А точно? — не унималась горлица.

— Честное слово.

«Снег лежит, чем я хуже? — читалось у Эсфири на лице. — Полежу, на природу полюбуюсь. Вон, какая кругом морозная сказка!»

Судя по всему, переохлаждение ей не грозило (она как-то хвасталась, что ее лыжный костюм спасает от любых низких температур). Прилипчивые сгустки из снежных шаров тоже не представляли опасности — они рассосались, едва Эсфирь их от себя оторвала.