Она не задавалась вопросом: «Как же Гарди ее вообще узнал, если она изменила прическу и напялила дурацкую маску?». Ей было не до того.

А Вершитель навел на них свою Линзу и потирал руки в предвкушении, с масленой улыбочкой, за которую Эсфирь уже давно бы ему врезала (разумеется, мысленно).

Знал бы он, что Ли Тэ Ри тащит свою ученицу вовсе не потому, что платье открыло ему глаза, страшно бы разочаровался.

Углубившись в безлюдный коридор, эльф на ходу сорвал с себя маску, и Пелагея последовала его примеру, избавившись от гримасы ужаса. Порой маски сильно усложняют жизнь.

Куратор вывел ее в какой-то необитаемый участок дворца, где прямо в толще ледяных стен тлели алые угольки. Развернул к себе — и неожиданно услышал о своей персоне много нелестного. Пелагея, казалось, научилась чревовещанию. Ее гневный голос звенел в воздухе, хотя рот явно был на замке.

— Я тебя ненавижу! — распалялась она. — Ты самый отвратительный из тех, кого я встречала. Мешаешь людям жить, запираешь призраков внутри иллюзий, распоряжаешься судьбами, как прикажет Вершитель! Да как тебя только земля носит, сволочь ты поганая?

Глаза у Пелагеи расширялись, а сама она бледнела с каждой вырвавшейся фразой. Что за ерунда? Откуда звук?

Потом до нее резко дошло. У платья развязался язык. Платье пренебрегло всеми правилами приличия и изволило подать голос.

— Эй, — подёргала она за свой собственный рукав. — Эй, Сильверин, ты чего? Я не знала, что у вас с господином куратором вражда. Предупредил бы хоть.

— А я, — заныло платье. — Я что, знал, по-твоему, что ты на балу с этим типом встретишься?

Ли Тэ Ри поочередно переводил ошеломленный взгляд с губ Пелагеи на ее платье, успешно минуя вырез.

«Совсем ку-ку, да?» — вопрошало выражение его лица.

Затем он вдруг протянул руку к платью, коснулся пояса — и дернулся, как от слабого электрического разряда. А платье вконец спятило и решило проявить норов. Оно слетело с Пелагеи, оставив ее практически голой (она предусмотрительно надела нижнее белье). Закружилось вокруг эльфа, теряя формы, с таким трудом наработанные. Громко взвыло раненым волком — как будто нарочно, чтоб оглушить. И, взмыв к перекрестью арок, со скорбным завыванием унеслось через открытое стрельчатое окно.

Короткая шелковая комбинация просвечивала. Пелагею трясло — причем точно не от холода.

— З-з-зелень сушеная! — посетовала она, потупив глаза и не смея взглянуть на куратора. — Вот поганец! Да как он мог?

По фойе пробежал легкий ветерок. А в следующую секунду ей на плечи с шелестом опустилась тяжелая ткань, пахнущая шоколадом и специями. Парчовый шлафрок. Она вздрогнула и наконец осмелилась поднять взгляд. Без шлафрока Ли Тэ Ри в каком-то чудн о м облегающем костюме баклажанового цвета выглядел куда менее внушительно. Всё равно что черепаха без панциря. Тонкий, высокий, обманчиво-беззащитный. Впрочем, суть его осталась прежней.

— Я ведь говорил тебе, что ты не такая, как прочие феи? Предупреждал, чтобы не вздумала безответно влюбляться? — грозно вопросил Ли Тэ Ри, сверкая на Пелагею своими потрясающе притягательными, чернющими глазами.

— Но я не…

Она не договорила, а он уже импульсивно сжимал ее в объятиях. Он обнял ее — и внутри у Пелагеи ожила, затеплилась искра, разгораясь все ярче и ярче, пугая до смерти.

— И я тебе не позволю. Не позволю любить безответно, — прошептал куратор.

И столько в его словах было нежности, столько рвущихся наружу чувств, что Пелагея задрожала, вырвалась и, кутаясь в шлафрок, без оглядки умчалась прочь. Ей впервые стало страшно по-настоящему. Она бежала, и в голове у нее загнанно билась всего одна мысль: «Что это? Что это сейчас такое было?»

— Прости, сам не пойму, почему меня так к тебе тянет, — потерянно пробормотал Ли Тэ Ри ей вслед.

«Что значит «не пойму»? — озадачился Вершитель, нацелив на него Мировую Линзу. — По-моему, всё как раз понятно. Я что, недостаточно информации в платье вложил? Ну да ладно. Пусть сами дальше разбираются».

Он решил, что на сегодня его миссия выполнена, и с чистой совестью покинул наблюдательный пост. А всё как раз только начиналось.

Если б у Пелагеи было сердце, оно бы, несомненно, выпрыгивало из груди. Шутка ли — такую скорость развить? Она остановилась, выравнивая дыхание, и оценила обстановку. Ледяные стены, ледяные колонны и арки. Ледяные сталактиты, свисающие то тут, то там. И ни единой живой души.

Впрочем, нет. Кое-кто здесь был.

— Гарди? — не поверила Пелагея. И эхо ее голоса поскакало по анфиладам, подальше от места развития событий. — Что ты здесь делаешь? То есть, — она замялась, — мне очень жаль.

— Поздно уже. Извиняться поздно, — с кривой ухмылкой ответил тот.

В свете боковых, вмонтированных в стены ламп он шатался так, будто перебрал с горячительным. А его голос звучал глухо и пугающе. И это в помещении с первоклассным эхом!

Но как, кабан его пришей, как ему удалось так быстро догнать Пелагею?

— Здесь есть тайные ходы, — просветил ее Гарди. — И я всё видел. Ты втрескалась в своего шефа. Не пытайся отрицать. У тебя чувства на лице написаны. И он, похоже, тоже неровно к тебе дышит. Только знаешь что, он тебе не пара. Он и мизинца твоего не стоит. Ты чрезвычайно ценна.

Походка могучего эльфа внезапно обрела твердость, и он упругим шагом настиг Пелагею за считанные секунды, оттеснив к ледяным сталактитам.

— А я насчет чувств соврал. Мне просто надо было остаться с тобой наедине, — выдохнул он с маниакальным блеском в глазах. В голубых, чтоб его, глазах. Которые просто не могут, не должны быть глазами убийцы.

Тогда почему вдруг нож? Откуда у него нож в руке? Что он собирается делать?

— Ты, и правда, очень ценна, — осклабился Гарди, водя ножом у нее перед носом. — Для Джеты Га. Для ее проекта. Если я зарежу тебя прямо тут, без свидетелей, о тебе и не вспомнит никто, кроме твоего идиота-шефа. А у нашей команды появится мощнейшее орудие — живой кристалл, пропитанный кровью феи. Так что прими свою смерть спокойно. Она послужит на благо науки.

От страха Пелагея начала задыхаться. Ох, ну почему она такой дурой была? Почему не заподозрила, что Гарди лазутчик? Он ведь частенько себя странно вёл. И эта его коза, которая березы ни за что, ни про что съела…

Бешеной каруселью завертелся перед глазами список дел, которые Пелагея мечтала сделать до того как умрёт. Любование звездопадом, полёт в облике горлицы, как в старые добрые времена. Первый поцелуй (почему бы нет?).

Она не собиралась молить о пощаде. Бесполезно и непродуктивно. Сбежать? Да вы только гляньте на эту гору мускулов! Куда тут сбежишь? Что остаётся? Правильно, заговаривать зубы.

— Ты служишь Джете? — сбивающимся голосом уточнила она.

— А то не видно, — процедил Гарди, явно не намереваясь пускаться в объяснения. — Хватит резину тянуть.

Что ж, Пелагея, по крайней мере, попыталась. Заговорить зубы не вышло. Значит, конец? Теперь точно конец, да?

Шпион успел лишь полоснуть ее по груди, когда сзади на него набросился куратор. Они долго боролись, но Пелагее было не до поединка. Заполучив резаную рану, она ударилась затылком о сталактит и, как подкошенная, рухнула на пол.

Боль, шок, полная дезориентация в пространстве.

Глава 23. Вершитель, пошёл вон

Перстень всё еще функционировал, согревая озябшую душу. Маленькое персональное солнце светило внутри, тянулось лучами к ране, пытаясь ее залечить. До Пелагеи приглушенно, как сквозь слои ваты и толстое стекло, доносились звуки борьбы. Сталактитовый зал расплывался перед глазами, будто толстое стекло было вдобавок матовым.

Ох, куда куратору одолеть этого силача! Их весовые категории не равны, он не справится.

Но Ли Тэ Ри справился. Обзавёлся кровоточащей раной в плече и всё-таки справился. Уложил мерзавца на лопатки, выхватил миниатюрный кинжал из-за пояса и… Перерезал горло? Распорол живот? Провернул кинжал в грудине? Пелагея предпочла не думать, как именно куратор вырубил Гарди. Было достаточно того, что этот подонок больше не шевелился и не мешал ей умирать.