Теперь мешал кое-кто другой.
«Очнись! Слышишь меня? Очнись!» — кричал куратор, нависнув над ней и легонько хлопая по щекам. Глупый. Сейчас нужно брать пострадавшую на руки — вот так, верно. И бегом, бегом в медпункт!
К доктору ее доставили тайными ходами, о которых болтал Гарди. Всего спустя пять минут она лежала на кушетке и выслушивала лекцию эскулапа о том, что порез неглубокий, хоть и обширный. И пациентка еще легко отделалась. А вот рану Ли Тэ Ри надо зашивать, причем как можно скорее.
Пока куратора в лазарете «зашивали», Пелагея лежала рядом и разводила сырость.
— Если б я умела превращаться в горлицу, — хлюпала носом она, — я бы в два счета улетела от этого психа. И вам бы не пришлось меня спасать. И… Почему вы сами-то барсом не стали? Барсу же проще…
Ли Тэ Ри вздохнул и вынужден был признать: из-за ученицы у него отшибло весь рационализм. Он действительно мог бы обратиться грозным зверем и без труда откусить обидчику голову. Но нет. Ураган чувств вытряс из него остатки разума. Эльф начисто забыл о своей второй ипостаси, предпочел действовать в первозданном образе, за что в итоге поплатился.
Ему и без того было паршиво, а тут еще и Пелагея в слёзы ударилась. Нашла время. Ли Тэ Ри на дух не переносил женских слёз.
— Доктор, — обратился он к старому медику, который латал его рану. — А у вас, случайно, нет средства от хнычущих фей? У одной, вон, на подушке уже целый катаклизм. Натуральный потоп устроила!
Позже обоим в рот влили какой-то гадкий травяной настой, дали отведать эльфийского снадобья, известного своим быстрым действием. И Пелагея с Ли Тэ Ри одновременно забылись сном праведника. Вернее, почти одновременно. Когда «хнычущая фея» на соседней кушетке отключилась, куратор на пороге сна и яви протянул к ней руку и в полусознательном состоянии переплел ее пальцы со своими.
Как раз в это время, прознав о несчастье, к ним наведалась Эсфирь. Она выслушала рассказ врача, заметила сцепленные пальцы, нахмурила брови. И, развернувшись на сто восемьдесят градусов, унеслась со скоростью метеора.
«Ну, Вершитель, удружил, — думала она, рассекая снег на лыжах. — Есть у меня к тебе парочка претензий. Не выкрутишься — тебе же хуже».
Она и сама не понимала, откуда такая уверенность. Почему она убеждена, что Вершитель должен перед ней отчитываться? Они ведь знакомы всего ничего. А уж о статусах и заикаться не стоит: бессмертный почти-что-бог и наглая смертная девица, которая возомнила о себе невесть что.
«Держи себя в руках, Эсфирь. Один неверный шаг — и тебя испепелят».
Она подъехала к неказистой избушке в чаще леса, сняла лыжи, прислонила их к стене и вошла.
Вершитель пребывал в приподнятом настроении. Он попивал из бокала что-то искрящееся, восседая на троне в центре пустого роскошного зала. И трон, и зал будто из музея украли.
— Я выполнила задание. Вы ведь сдержите слово?
— Само собой, — ответствовал Вершитель, улыбаясь с прищуром, точно пустынный лис. — Как и договаривались, ты свободна.
Знал бы, что весь его привычный жизненный уклад полетит в тартарары аккурат после этой фразы, ни за что бы ее не произнес.
— Прежде, чем уйти, позвольте задать вопрос, — издалека начала Эсфирь, чувствуя, как распадаются невидимые цепи. Как рушатся кандалы, рассыпаясь в золотую сияющую пыль. «Ты свободна».
Патлатый красавчик на троне милостиво кивнул. Мол, задавай, не стесняйся, смертная.
— Вам Пелагея вроде как дочь родная. Вы же им с эльфом добра желаете. Тогда зачем все эти покушения? Почему не сделать их жизнь безоблачной и не подарить долгожданное счастье? Вам ведь ничего не стоит.
Она говорила — и буквально ощущала, как сияющая пыль от незримых оков впитывается в ее душу, заполняет светом сердце и распространяется по всему телу, посылая каждой клеточке сумасшедший заряд энергии. «Ты свободна».
— Э-нет, — назидательно проговорил Вершитель. — Люди, эльфы, феи… Не имеет значения, кто. Все должны время от времени страдать. Иначе не познают сладости счастливых моментов. Не с чем будет сравнивать.
— Бред, — высказалась Эсфирь, поражаясь собственному безумству. — Тем, кто мыслит, как вы, противопоказано иметь дело с судьбами. На вашем месте я бы добровольно покинула пост. А иначе…
— А что иначе? — загорелся азартом Вершитель. Он вдруг резко бросил бокал с недопитым содержимым себе за спину, и тот улетел прямёхонько в стену, разбившись с оглушительным звоном.
А платиновый сердцеед, обратившись рыжим уродливым карликом, поднялся с трона и потянулся по ступенькам к Эсфири. Проучить, наказать. А может, вообще испепелить? Верно: инакомыслящих надо убирать, пока они тебя не низвергли. Законы джунглей никто не отменял.
Непонятно, на что рассчитывал Вершитель, прибегнув к столь низкопробному театральному трюку. Если надеялся, что от его зловещего преображения у Эсфири дрогнет сердце, то напрасно. Потому что сердца у нее теперь не было.
— Вы бессильны, — сказала она, внезапно ощутив объем и мощь своих слов. Поверив в них без колебаний. — Вы никто и ничто.
Рыжий карлик забеспокоился. Он попытался придать себе прежний, соблазнительный вид длинноволосого ловеласа, но попытка не удалась. И вот тогда он по-настоящему всполошился.
— Послушай! — воззвал Вершитель. — Ты еще не поняла? У нас с тобой особые отношения. Я наделил тебя живым кристаллом вместо сердца, чтобы ты стала выносливей, совершенней. Вместе с кристаллом я невольно вложил в тебя частицу любви, сделав своим подобием. А ты… Неблагодарная! Похоже, я зря тебя полюбил.
Ха! Неблагодарная?
Эсфирь так и подмывало его поблагодарить — кулаком в челюсть. Насилу сдержалась.
— Особые отношения, — колко заявила она, — это когда их наличие принимают обе стороны. А вы об отношениях заговорили лишь сейчас, поняв, что проиграли. И когда вы успели мне кристалл пересадить? Неужели…
Неужели он воспользовался ее беспомощностью по ту сторону пограничья? Неужели вынул сердце, когда она уснула в образе куклы на столе мастера?
Эсфири очень хотелось прояснить этот момент, но тут в тронный зал ввалилась бочкообразная Розалинда в каких-то розовых безвкусных тряпках.
— Господин Вершитель! В стране Зеленых Лесов лютуют смерчи. Всё, как вы заказывали, — на одном дыхании доложила она.
Затем до нее дошло, что у господина Вершителя внеплановая аудиенция, и Розалинда попятилась, примяв раздутым задом драпировку на стене.
— Что еще за смерчи? — напряженно обернулась Эсфирь. Бешеным взглядом пробуравила карлика. — Почему у меня в стране?
Выяснилось, что до ее прихода Вершитель поручил Розалинде вынуть из ящика Разной Жути… Разную Жуть. И швырнуть наугад в один из экранов амфитеатра.
Зачем? А вот так. Его, видите ли, Вселенная надоумила. Левая пятка у него зачесалась. Воля Случая и все дела.
Эсфирь рассвирепела. Ей было невдомёк, что смерчи подтолкнули Вековечный Клён на отчаянный шаг. Он сбросил листву, нарастил кожу поверх коры, пристроил Графа Ужастика в одном из подземных ходов, ведущих в королевскую опочивальню. И, почуяв беду, в человеческом обличье выдвинулся на поиски Юлианы.
Эсфирь ничего не знала о том, какую цепочку событий повлекло за собой стихийное бедствие. Она разозлилась. Крепко разозлилась.
— Розалинда, ты уволена, — услыхала она свой собственный металлический голос. — Проваливай!
— Нет, погоди! — спохватился рыжий карлик. — Она не может «провалить»!
Розалинда заволновалась. Всколыхнулись ее тучные телеса. Она скукожила физиономию, будто вот-вот заплачет. А потом в один момент вспыхнула, как сигнальный факел, и за минуту сгорела, оставив после себя лишь горстку пепла.
От ужаса у Эсфири подогнулись колени. Она только что собственноручно испепелила помощницу Вершителя.
— Да, — злорадно ухмыльнулся карлик. Сейчас он был отнюдь не великодушен. И мало походил на прежнего, уравновешенного и хладнокровного себя. — Таковы правила. Если я либо тот, кто наделен моими полномочиями, прогоняет прислугу, прислуга сгорает заживо.
