– Как твои дела? – спросила она, когда мы наконец остановились и сели на одну из деревянных скамеек. Ее голос показался мне уставшим, но, возможно, это была лишь подавляемая грусть.
– Неплохо, – спешно ответил я, не особо задумываясь над вопросом.
– Я знаю… – Она остановилась на мгновение, будто продумывая, что ей стоило сказать дальше, но, посмотрев на нее, я увидел, что она изо всех сил сдерживала слезы. – Я знаю, что это не лучшее решение, но это лучшее заведение, которое мы смогли найти. – Она положила руку мне на колено и отвернулась в сторону.
– Мам, – я приобнял ее за плечи, – я знаю, что это было самым разумным решением в данной ситуации. На самом деле, здесь есть все необходимое. У нас есть библиотека с приличным выбором книг и, посмотри, я даже немного поправился за эти несколько дней. – Стараясь натянуть улыбку, я похлопал себя по животу, хоть и понимал всю нелепость собственной лжи.
– Патрик, я лишь хочу, чтобы тебе стало лучше. – Увидев ее взгляд, в котором любовь была перемешена с тем, что напоминало жалость, я вдруг вспомнил, почему не делился с ней своими проблемами.
Она была добрым и понимающим человеком, более того, она была сильной, но каждый раз, когда я видел этот взгляд, что-то внутри меня надламывалось и заставляло уходить в себя, туда, где я не мог причинить другим боль. Все еще обнимая ее за плечи, я пытался вспомнить, когда в последний раз стал причиной улыбки на ее лице. Когда мне в последний раз удалось стать причиной ее гордости? Конечно, я не мог быть уверен, что хотя бы раз вызвал в ней это чувство.
– Мне будет лучше. Вот увидишь, к Рождеству я уже буду совсем здоров.
Мой тон был решительным, хоть мы оба и знали, что мое состояние было немного сложнее, чем перелом руки или сезонная простуда. В лучшем случае я бы провел остаток своей жизни на таблетках и под пристальным контролем моего окружения и врачей. В худшем – я бы остался вечным постояльцем Тихой Долины или, и это я боялся даже представить, когда моя семья решила бы отторгнуть меня насовсем, – обитателем обычной психушки с железными решетками на окнах и электрошоком вместо групповой терапии. Именно поэтому я должен был приложить все имеющиеся силы для того, чтобы вовремя выбраться отсюда.
Вскоре после того, как наше недолгое свидание было окончено, наступило время очередной, новой для меня, терапии. Я был крайне удивлен тому, что она проходила на открытом воздухе, потому что что-то подобное вовсе не вписывалось в мои представления о том, что составляло лечение больных психиатрическими расстройствами. Хотя что вообще за эту неделю казалось мне обычным? Тихая Долина была отдельным миром со своими правилами и устоями, и мне стоило привыкнуть к этому, не тратя время и силы на вопросы и сомнения. Я понимал, что лучшим решением было сделать себе одолжение и просто плыть по течению и следовать этому было бы не так сложно, если бы я знал, в какую реку это течение приведет в конечном итоге.
Голос мужчины в белом костюме свободного, почти воздушного кроя, был спокойным, но внушительным. Его длинные седые волосы, собранные в низкий хвост, мирно покачивались под натиском теплого сентябрьского ветра, пока он неспешно прохаживался вдоль наших неорганизованных рядов. Своим видом он напоминал мне японского сэнсэя, будто соскочил со страниц Антологии японской живописи. Его вид, само его присутствие не вязалось с реальностью, и я ощутил легкое покалывание в животе, сопровождающееся головокружительной легкостью. Пожалуй, данное чувство можно был считать восторгом, хоть я едва мог причислить себя к категории людей, легко подверженных подобным эмоциям.
Оглядываясь по сторонам, я безуспешно пытался оценить количество присутствующих. В отличие от прочих групповых занятий здесь скорее всего находились все пациенты клиники в полном составе. Тем не менее мне удалось различить пару-тройку знакомых лиц. Я заметил Ларса, который в этот раз был одет более скромно и тем самым был способен затеряться в толпе. Я также увидел Лару, которая сидела в своём привычном положении, слегка склонив голову вперед и закрывая лицо черными блестящими волосами.
Данная терапия заключалась в том, что мы должны были научиться правильно дышать. По словам белокурого старика, это позволило бы нам освободиться от тревожащих мыслей и негативных эмоций и сосредоточиться на том, чтобы было по-настоящему важно. Пытаясь имитировать правильные вдохи и выдохи, я сидел с закрытыми глазами и был настроен более чем скептически. Не то чтобы я считал подобные практики бесполезными, но, по моему убеждению, они были более пригодны для людей, жаждущих найти просветление и перейти на новый уровень сознания. В то время мы были людьми, которые стремились достичь весьма ординарного уровня сознания и вряд ли претендовали на большее. Вдобавок ко всему, меня отвлекала Дори, которая сидела рядом и, выдыхая, издавала звуки, похожие на лошадиное ржание. Пристально посмотрев в ее сторону, я осознал, что мне не оставалось ничего другого, как попросту смириться с данным обстоятельством. При этом я немного завидовал ее непосредственности, хотя может, она и вовсе не имела понятия о своеобразности собственного дыхания. В любом случае для меня это служило поводом для зависти. Зависть в психиатрической лечебнице – если это не было истинным определением горькой иронии жизни, то я не мог представить, что могло бы им быть.
После того, как мы научились дышать, нас ожидал следующий и главный шаг. Он заключался в том, что мы должны были попробовать заглушить собственные мысли и сосредоточиться на одной-единственной идее. «Это может быть приятное воспоминание из детства, любимый фильм, путешествие, в котором вы побывали с близкими, или даже лицо вашего супруга или близкого друга», – проинструктировал нас старец. «Если вдруг вы почувствуете, что из ваших глаз текут слезы, не стоит переживать или стыдиться. Таким способом вы отпускаете плохое, освобождая место для новых и светлых событий».
Сконцентрировавшись на собственном дыхании и пытаясь игнорировать Дори, я представлял в уме чистый белый лист. Множество мыслей, начиная тем, что будет на ужин и заканчивая осознанием того, что скорее всего по истечению моих небольших каникул, мне придется искать новое место работы, пытались вписать себя на него, и в ответ я направлял все имеющиеся усилия, чтобы построить высокие стены, оберегая воображаемую бумагу. Постепенно гул внутри моего сознания утих, и мне не осталось ничего иного, как прокручивать внутри себя то, что выбирал мой мозг. Я ощущал себя зрителем в кинотеатре, смотря фильм, на который только я мог купить билет. Только я мог купить билет на фильм, но в то же время не имел ни малейшего представления о его жанре, главных персонажах и возможной концовке. «Своеобразная лотерея для себя от себя же самого», – было последним, о чем я успел подумать перед тем, как на экране начала прокручиваться пленка.
Мне было десять или около того, недавно был мой день рождения, и родители купили мне новый велосипед, именно ту модель, о которой я мечтал. Был выходной, кажется, суббота, и я катался неподалеку от дома, наслаждаясь жарким июльским днем. Ты сидела сзади, и хоть я и не мог этого чувствовать, но точно знал, что ты держалась за мою талию, чтобы не упасть. Ты сказала, что это был самый красивый велосипед, который Ты когда-либо видела, и что Ты надеялась, что однажды Тебе купят такой же. Я рассказывал, почему я хотел именно эту модель, и пытался убедить Тебя, что Тебе непременно купят такой же велосипед или даже лучше. «Тогда, когда другие смогут Тебя увидеть», – сказал я. Мы с Тобой так заговорились, что я не заметил ветку на дороге и, не успев повернуть руль, упал. Я не столько переживал из-за велосипеда, сколько боялся, что Ты поранилась. Хоть я и не мог видеть Тебя, тогда я был убежден, что Ты могла чувствовать вещи не меньше меня. Ты не произнесла ни слова, но Ты и так всегда была сильнее и выносливее меня, потому что, увидев свое содранное колено и почувствовав острое жжение, я завыл, но все еще сдерживал слезы, потому что не хотел расплакаться перед Тобой. Ты спросила меня, в порядке ли я, и я ответил, что все было хорошо, «всего лишь небольшая царапина». Все еще сидя на дороге, я ощутил, как что-то прохладное обдало мое колено, и я знал, что это была Ты, потому что тогда был безветренный день и не колыхнулся ни один лист деревьев, аллеей выстроившихся вдоль моей улицы.
