«Я здесь, потому что этого желает моя семья. Мой отец тяжело болен и хочет увидеть меня в нормальном состоянии», – сказав это, я не смог сдержать ухмылку. «У меня диагностировали шизофрению, и по настоянию врачей и моих близких я должен пройти курс лечения». – Мои слова звучали, как ранее заученный текст, чем они, собственно, отчасти и являлись.
Получив программу встреч с доктором и расписание групповых терапий, я решил заранее подготовиться, хоть толком и не знал, что меня ожидало. Как минимум я мог предположить, что мне будут задавать вопрос «почему я здесь» и расспрашивать о моем диагнозе. Не надо было быть гением для того, чтобы предугадать, что подобный вопрос станет неизбежным в подобном заведении, а диагноз – моей визитной карточкой. Это было все равно, что готовиться к собеседованию на работу: каждый знал, что ему надо было быть готовым отвечать на вопросы об образовании, опыте работы и ожидании от будущей позиции и заработной платы. Отличием было лишь то, что, подготовившись к собеседованию, ты мог рассчитывать на должность, но здесь ты мог получить… что? Возможно, выздоровление, но на месте людей, сидящих рядом и напротив меня так, что вместе мы образовывали замкнутый круг, я бы особо не надеялся на столь амбициозное достижение.
«Спасибо, Патрик. Кто-то еще хочет поделиться перед тем, как мы приступим к упражнениям?» – теперь пристальный взгляд Эммы перебирал остальных… как называют людей в подобной ситуации? Пациентов? Людей, с ограниченными психическими возможностями? Психов? Поочередно переводя взгляд на каждого из присутствующих, Эмма уже собиралась встать со стула, но тут раздался тихий голос девушки, сидящей на третьем стуле вправо от меня. «Мы делаем групповые упражнения каждый вторник, но ничего не меняется». – Увидев, что Эмма обратила на нее внимание, девушка, которой не могло быть больше двадцати лет, заговорила громче, убирая сальные выбившиеся пряди черных волос за уши. «Неделя за неделей одно и то же, одно и то же, одно и то же, но ничего не меняется. Поднимите руку те, кому групповые упражнения принесли хоть какую-то пользу?»
«Лара, пожалуйста, давай не будем нарушать ход сессии», – размеренно произнесла Эмма. «Мы уже неоднократно обсуждали это с тобой и с доктором Варной. Групповые сессии и упражнения, как и прочие части программы, работают только в том случае, если пациенты позволяют им работать», – голос Эммы по-прежнему оставался спокойным, а ее слова звучали так, как будто она произнесла их не один десяток раз. Тем не менее даже длительная практика и опыт не могли скрыть ее раздражения. Не то чтобы это можно было заметить невооруженным взглядом, но мне показалось, что кожа на лице Эммы натянулась, будто она направляла все имеющиеся силы на то, чтобы не выдать собственных эмоций.
Наблюдая за Эммой, я невольно размышлял о том, могла ли карьера в психиатрии приносить ту же степень удовлетворения, какую получали доктора других направлений. Конечно, если бы Эмма решила стать хирургом, то она бы могла видеть смерть пациентов на операционном столе, а это, как ни крути, тяжелое зрелище даже для самого опытного профессионала. Хотя тут можно поспорить, что было хуже, потому что мы, психи, в любой момент могли покончить жизнь самоубийством. Кроме того, доктор, нормальный доктор для нормальных людей, мог наложить гипс на сломанную ногу и, спустя время, снять его и провозгласить пациента излеченным. Сколько раз за свою карьеру Эмма смогла посмотреть на одного из своих подопечных и решительно заявить, что его расстройства остались в прошлом?
Лара больше не произнесла ни слова, и мы приступили к упражнениям. На самом деле, это было всего одно упражнение, которое, в общем, заключалось в том, что мы должны были собраться в группы из трех человек и поочередно передавать друг другу небольшой мягкий шар зеленого цвета. При этом мы должны были делиться с остальными сначала своими страхами, а потом своими желаниями, а, точнее, желаниями, связанными с нашим пребыванием в Тихой Долине, в клинике, в которой мы находились по большей части добровольно, но это правило распространялось не на всех.
Учитывая стоимость пребывания на этом «курорте», подобный отдых могли себе позволить далеко немногие. Большинство пациентов, как и я, по крайней мере по моим предположениям, были здесь по воле матерей, мужей, дочерей и прочих членов семьи, обладающих солидным банковским счетом и свято верящих в то, что с «нашей сломанной ноги» однажды можно будет снять гипс. В данном случае нога не была лишь частью тела, все мы были ногой, ногой своей семьи, которая пока что была слишком дорога для того, чтобы ее ампутировать. В то же время мы приносили слишком большие неудобства для того, чтобы держать нас рядом, что уж и говорить о том, чтобы хвастаться нами обществу.
Людьми, оказавшимися в моей группе после тщательного разделения Эммы, были двое мужчин, оба, по моим предположениям, значительно старше меня. В суматохе, которая заполнила комнату, в которой еще минуту назад можно было услышать скрип пластиковых стульев и капли дождя, робко бьющиеся о стекла запотевших окон, я не смог расслышать их имен, но и не стал переспрашивать. Возможно, мне было неловко, а, может, попросту не было до них дела. Для себя я назвал их «Высокий мужчина с седыми усами» и «Низкий мужчина с залысиной», и я бы не удивился, если бы и они, в свою очередь, наградили меня каким-нибудь незамысловатым прозвищем, отвечающим моему внешнему виду. Я мог лишь догадываться, каким бы оно могло быть. Я выглядел настолько неприметно, что мне бы было трудно подобрать кличку исходя из внешности. Стандартный средний рост, телосложение, которое нельзя было назвать ни худощавым, ни полным, черты лица, не отпугивающие уродливостью, но и не манящие особой привлекательностью, – таковы были мои основные характеристики. Я был самого что ни на есть ординарного вида, и ничуть не расстраивался по этому поводу. Хотя, возможно, я недооценивал силу их воображения.
Следующие пятнадцать минут мы занимались тем, что поочередно передавали друг другу шар, следуя инструкциям Эммы, которая неспешно прохаживалась по комнате, ненадолго останавливаясь у каждой группы и слушая, как мы рассказывали друг другу о наших страхах и надеждах на исцеление. Хотя «исцеление», скорее всего, не было правильным словом, потому что оно не входило в словарь Тихой Долины. Еще при первой консультации неделю назад доктор Варна сообщил мне и моей семье, сопровождающей меня во время нашей небольшой экскурсии, что исцеление было ложным концептом, когда речь заходила о психических расстройствах. Данное слово вселяло ложную надежду на то, что в один день болезнь могла испариться, как будто ее никогда и не было, но в реальности этот сценарий был сродни научной фантастике.
Помимо словаря, у Тихой Долины, как и у любого серьезного учреждения, имелся официальный логотип. На мой взгляд, он довольно резко противоречил философии клиники. Он изображал небольшой остров, то ли посреди моря, то ли океана, на котором возвышалась гора. Пробивающийся из земли росток или что-то в этом духе казалось мне более приемлемым. В моей голове образ горы на одиноком острове не вязался с идеей, что успеха можно было добиться исключительно с помощью собственных стараний. Разве гора прилагала усилия для того, чтобы как можно больше возвышаться над землей? Впрочем, насколько мне было известно, и росток не пробивался сквозь почву потому, что это было его осознанным намерением. Все живое в природе просто проживало свой цикл, не тронутое какими-либо усилиями и стремлением измениться или стать лучше. Все было в точности так, как должно было быть, но, видимо, такие индивидуумы, как я, относились к исключению. Конечно, если хорошенько подумать, то, возможно, идея заключалась в том, что мы должны были вскарабкаться на гору. Подножие могло быть отправной точкой, а ее вершина – конечной целью, своего рода символом выздоровления. В таком случае почему гора находилась на отрезанном от цивилизации острове? Был ли каждый из нас отдельным островом в бушующем мире, полным штормов и непредсказуемости? Самые очевидные для большинства вещи порой представлялись мне неразрешимой загадкой.
