В главе 11 исследуется вопрос о том, почему трансплантация или иное внедрение новых социальных технологий (например, современного правового кодекса) представляет собой деликатную задачу с неопределенными результатами. Нам необходимо знать больше о причинах значительных негативных эффектов трансплантации, минимальных уровнях легитимности, необходимых для поддержания экономического роста, а также о наименее затратных стратегиях, которые бедные страны могут принять для достижения требуемого уровня экономического развития. Я доказываю, что провалы новых институтов часто имеют довольно простые причины, в число которых необязательно должен входить непримиримый конфликт между традиционными социальными моделями и современными институтами. Государство может просто слишком мало инвестировать в инфраструктуру и функционирование современных социальных систем, таких как правовые системы. Более того, даже при наличии доброй воли центрального правительства традиционные (часто местные) центры власти могут предпринимать меры для саботажа новых систем, напрямую подрывающих их влияние.

Назовем также другие соображения. Имеющие свидетельства говорят о том, что осуществимый путь к прогрессу, доступное открытие, варьируется в разных странах в зависимости от исторических и политических причин. Не существует единственного метода перехода к современной экономике. Более того, неполнота политических моделей приводит к тому, что политические процессы включают торг в условиях неопределенности, а также обучение, ведущее к последовательному обновлению публичных и частных политических моделей. Мы мало знаем о том, какое направление может принять такая динамика. Часто экономические системы хорошо работают значительный период времени, но в некоторый момент начинают демонстрировать свойства склеротичности и кризисности, при этом представители социальных наук гораздо лучше могут объяснить подобные поворотные пункты ex post, чем предсказать их. Наконец, я завершаю эту книгу описанием эмпирического примера, который иллюстрирует тонкое искусство значительной институциональной реформы – попытки исландского правительства, предпринятые в конце XX века для внедрения элементов исключительных прав собственности в двухсотмильной зоне рыболовства этой страны.

В данном исследовании экономический рост является основной зависимой переменной. Тем не менее его изучением дело не заканчивается, так как меня особенно интересуют социальные причины экономических провалов, в частности роль институтов в возникновении таких патологий, как экономическая стагнация и спад. В медицине патология – это дисциплина, которая занимается изучением природы болезней, их причин, процесса протекания, развития и последствий. Однако основной целью научных исследований в области патологий является не изучение функциональных проявлений заболеваний самих по себе, а поиск способов лечения и развитие превентивной медицины. Моя мотивация изучения экономического спада схожа: я считаю, что знания об экономическом регрессе улучшат наше понимание экономического прогресса.

Для оценки экономического здоровья нации я использую конвенциональный, хотя и не совершенный, индикатор – национальный доход (или продукт) в расчете на душу населения. Официальные статистические данные о национальном продукте или доходе представляют собой несовершенное решение труднейшей задачи по выражению в одной цифре чистого выпуска всех производителей страны[3]. Тем не менее данные о национальном доходе, с учетом искажений, вызванных обменными курсами, позволяют нам с приемлемой точностью ранжировать страны в соответствии с уровнем выпуска в расчете на душу населения, а также отслеживать соответствующие изменения во времени. Маловероятно, что будущие продвижения в измерении экономических показателей существенно изменят ранжирование стран по уровню благосостояния или изменят наши представления о социальных причинах относительной экономической отсталости[4].

В XX столетии распределение национальных экономических показателей, измеренных как средний выпуск в расчете на человека, стало более неравным, чем когда-либо в истории (DeLong 2000, 17–20). Я сосредоточусь на нижней части этого неравного распределения, внутреннее же неравенство я рассмотрю только в его возможной роли независимой переменной уравнения роста, так как экономическое неравенство может быть связано с поведением, препятствующим экономическому росту[5].

Перераспределение внутри страны в пользу бедных безусловно повышает уровень их материального благосостояния, однако устойчивый экономический рост имеет иное значение. Историческое увеличение дохода и выпуска в расчете на душу населения в Соединенных Штатах иллюстрирует подавляющее значение экономического роста по сравнению с перераспределением. Насколько показывают доступные нам данные, накануне Американской революции (1775–1783) валовый внутренний продукт в расчете на душу населения составлял 765 долларов США в ценах 1992 года, однако к 1997 году валовый внутренний продукт в расчете на душу населения (также в ценах 1992 года) повысился, примерно в 35 раз и составлял уже 26 847 долларов США (Hulten 2000, 1). Различного рода ошибки в таких оценках частично нивелируют друг друга, а остаточная систематическая погрешность вряд ли может исказить истинную картину[6].

В словаре экономической теории рост выпуска (или дохода) в расчете на душу населения известен как интенсивный рост, а рост валового выпуска всей экономики известен как экстенсивный рост. Изначально экстенсивный рост позволил людям размножаться, переселиться из Африки и заселить различные континенты (Roberts 1997, chapter 1). До наступления современной эпохи практически все рабочие во всем мире были, в первую очередь, заняты в сельском хозяйстве и охоте, однако необычайно устойчивый интенсивный рост, который начался около 250 лет назад в Западной Европе, революционно изменил экономические показатели и обыденную жизнь в индустриальных и постиндустриальных экономиках. Экономическая революция подогревалась научно-техническим прогрессом, однако в начале XXI века так называемые развивающиеся страны во многих частях света не смогли существенно модернизировать свои методы производства и поэтому отстали (Jovannovic 2000, 6–7). В 2000 году средний уровень дохода в самых бедных и самых богатых странах мира различался более чем в сто раз[7].

Опыт современного экономического роста дает нам две основные головоломки. Первая связана с феноменом лидеров роста. Почему некоторые страны в определенный момент времени опережают остальные страны мира в развитии и внедрении более совершенных методов производства? Например, во время промышленной революции (1750–1830) Англия была технологическим лидером, а затем упустила это лидерство (Mokyr 1990, главы 5 и 10). Какие факторы определяют время и путь технологических и экономических революций? (Mowery and Nelson 1999, chapter 9) Вторая головоломка связана с удивительным разнообразием среди стран по их способности заимствовать, адаптировать и применять методы производства, которые уже используются в странах – инновационных лидерах. Какие условия и силы не позволяют некоторым странам применять современные методы производства? Данная работа не связана с природой лидерства в экономическом росте, источником новых технологий или стратегиями развивающихся стран (R. R. Nelson 1996). Вместо этого я пытаюсь решить вторую головоломку, связанную с неспособностью к созданию или копированию новых технологий.