– Как же это, мне не верится, просто не могу в это поверить, и все.

Мы качнули головой в знак согласия.

– Надо бы поговорить с его женой, но я не знаю, в курсе ли она уже, поэтому подожду до завтра, я не смогу первым об этом им сообщить, – продолжил разговор Костик. Наверное, впервые за четыре года, я услышала от него правильные слова – все звучало очень разумно, по-мужски и очень человечно. Слова совпадали с мимикой, а это могло быть признаком искренности. Не то чтобы я считала его идиотом или недоразвитым бедолагой, просто он в моем понимании был немного поверхностным и не очень глубоким человеком, общался в основном односложными предложениями, не брал на себя лишнего, хихикал с дружками и в свои тридцать с лишним скорее вел жизнь, подходящую по наполнению тринадцатилетнему мальчику. Сейчас же он был взрослым, а может, сегодняшнее событие сделало его таковым, как знать.

– Ты хочешь пойти или позвонить им? – поинтересовалась я.

– Пойти было бы правильнее, но я думаю, что сначала нужно позвонить, а там решим.

– Да, ты прав, – согласилась я. – Оль, а ты?

Оля задумалась на пару секунд, сначала качнула головой, показывая, что еще не решила, но потом ответила:

– Наверное, нам всем стоило бы сходить.

Этого я и боялась, я никогда в жизни не была в такой ситуации и совершенно не знала, как себя вести с родными погибших, тем более я никогда не видела Мишину жену, только слышала, что она есть, и поэтому спросила Костика:

– Кость, как думаешь, стоит мне идти к ним, мы ведь совершенно не знакомы, мне кажется, им будет не до меня, может, лучше сдать деньги на похороны, больше толку будет, тогда и пойти попрощаться с Мишей.

– Скорее, так и есть, от тебя зависит, если тебе от этого неловко – тогда не стоит, вы действительно с его женой чужие, – рассудительно ответил вдруг повзрослевший Костик, я начинала все больше и больше ему симпатизировать: меня всегда привлекал в мужчинах здравый смысл и способность принимать логические и правильные решения. По растерянному выражению лица Оли можно предположить, что эта идея ей не очень понравилась, и я так и не поняла, хотела она действительно, чтоб я тоже пошла с ней к Мишиной семье, считала ли она, что так нужно, или же просто не знала, как вежливо отказаться. Но мне это не важно, свою проблему я уже решила и произнесла:

– Ну да. Завтра подумаю.

Это продолжалось минут пятнадцать, а потом Оля стала делать, то, зачем пришла – эмоционально выговариваться, плакаться о том, как все это несправедливо, вспоминать о том, каким человеком Миша был, и так далее. Здесь можно с точностью сказать, что по своей атмосфере наш стол категорически отличался от остальных, но окружающим было достаточно весело для того, чтобы не придавать этому значения. Допивая третью стопку коньяка, мне показалось, что с меня хватит этой компании на сегодня, и я покинула своих друзей, предварительно вызвав такси, так как было уже около полуночи, хотелось только лечь и перестать думать. Оля и Костик решили еще немного задержаться в кафе, я не возражала.

Так для меня закончился день всех женщин, уже в постели я не могла перестать думать о Мишиной жене: Восьмое марта для нее навсегда перестанет быть праздничным днем, и все вокруг в этот день будет до конца ее жизни напоминать об утрате, а может ли быть такое, что для нее это стало освобождением? Вдруг в каком-то смысле ей повезло, и она сама не может себе в этом признаться или еще не знает об этом. Мы же не знаем, что ждет нас завтра, как и Миша не знал… Вряд ли, конечно, скорее всего, для его жены смерть ее мужа станет сильным ударом, от которого она еще не скоро оправится, но кто знает и узнает ли, чужие мысли – тайна, даже свои мысли порой открываются тебе, и ты даже не подозревал, что скрывал тайну сам от себя.

В четыре тридцать я пробудилась ото сна. Голова была ясная, даже несмотря на вчерашние напитки, пробуждение произошло за считанные секунды, и я поняла, что мне не уснуть, что же делать? Такое случалось очень редко, и меня посетила мысль, что позже я, возможно, стану очень уставшей и весь день проведу как в бреду. Но что поделать, сон исчез, как исчезает порой хорошая мысль, ее не воротить, нужно думать другую, и я придумала; единственное, что меня беспокоило в моем замысле, так это соседи, они-то подумают, что я сошла с ума, и поэтому я решила действовать настолько тихо, насколько это вообще было возможно.

Я решила вымыть дверь, начала с внутренней стороны, так как по окончании станет уже не так рано, а если уже не так рано, и я занимаюсь уборкой, меня никто не назовет чокнутой. Я взяла зеленое пластмассовое ведро, наполнила его мыльной водой, отрезала кусок плотной ткани от старой юбки, взяла табуретку и приступила. После того, как я несколько раз провела по двери тряпкой, осознав, насколько она засалена, мне показалось, что она, если бы могла, упала бы в обморок от такой неожиданной хозяйской щедрости – я прямо-таки чувствовала, как благодарность этого куска дерева растет, мы словно подружились и стали ближе за время отскабливания слоев грязи с нижней ее части. Два раза мне пришлось менять воду, но теперь, при взгляде на входную дверь с середины комнаты, она уж очень выделялась, скорее всего, потому что я привыкла видеть ее совершенно другой, даже запах стал, как в прачечной, а не как в доме для престарелых. Потом я вышла на лестничную площадку и как профессиональный вор стала беззвучно, движение за движением, смывать и отслаивать грязь с моей собственной входной двери. Очищение выдалось на славу, вот соседи удивятся, ведь, вымыв свою дверь, я по-новому увидела остальные двери, которые сейчас выглядели, как дети из неблагополучных семей, заглядывающие через забор в частную школу, рассматривая новые лакированные сапоги на тех – счастливых – детях.

Мне вдруг захотелось перемыть стулья, но я попыталась себя сдержать, так как посчитала, что это очень странный импульс, тогда я просто поставила чайник закипать, чтоб выпить чаю, и не успела оглянуться, как уже стою и домываю третий стул. Что со мной происходит, уже практически шесть часов утра, мой дом выглядит как не мой, а усталости нет и следа. Я понимала, что мне пора собираться на работу, делать этого совершенно не хотелось, первый раз меня посетила мысль о том, чтоб позвонить и соврать, о том, что я приболела и сегодня не смогу выйти, но тут же поняла, что трюк не прокатит, ведь после вчерашнего все могут сказать, что приболели – не такая уж это и уважительная причина. Рывок за рывком, превозмогая нарастающее нежелание, я нашла вещи, которые буду надевать сегодня, сходила в ванную комнату, ополоснулась, пришла в комнату, села на мой край дивана и начала натягивать колготки.

Одевшись полностью, я упала на диван, раскинув руки, уставилась в потолок: ну почему я должна заставлять себя делать то, чего совершенно не хочу, могу ли я честно сказать, что просто-напросто до смерти не хочу идти на работу именно сегодня? Почему, почему я не могу так поступить, ведь этого же не случается обычно, меня должны понять… Подумав так минут двадцать, я встала, пошла в прихожую, надела ботинки и вышла из дома. Я же нуга, как я могла подвести свой шоколадный батончик.

Выйдя из дома, я вспомнила Мишу. Как живого. Я вспоминала, как иногда мы с ним ходили на работу вместе, как болтали ни о чем – все так странно, ведь этого больше не случиться. Где он сейчас? Он же не мог просто исчезнуть или мог? Может, люди просто престают быть после смерти? Мне в это не верилось, я думаю, что все люди, которые знали умершего, становятся с ним еще ближе, теперь они могли общаться с ним где угодно, а тот бы отвечал им на все так, как они бы сами ответили или думали, как ответил сам умерший. Теперь в любой момент я могу представить, что Миша рядом со мной, могу спросить у него совета, а он ответит. И точно так же все смогут постоянно находиться рядом с ним, он не будет одинок. Я решила не делиться ни с кем своими мыслями, потому что вряд ли бы это успокоило Мишину вдову или даже Олю.