- Вот видишь? Так о чем мне с ней разговаривать?

   - Но ты все равно не можешь улететь сразу. На Катрене почвы искусственные, ты же в курсе!

   - Это не имеет отношения к проблеме. Важно, что Инку я видеть не желаю. Я хочу отдохнуть, понимаешь? И надеюсь, имею на это право.

   - Имеешь, конечно, - вздохнул Мартин.

   Эльмар обнял его и вышел в гостиную.

   - Ну, друзья, - проговорил он, улыбаясь, - пришла пора прощаться. Не знаю, увидимся ли мы еще когда-нибудь, поэтому давайте попрощаемся навсегда. Бывайте.

   Он подал руку Вольду, сел в ракетку... Ракетка взлетела.

   - Мне кажется, ты его обидел, - сказала Ниночка, проводив ракетку затуманенным взором.

   - Ты думаешь? - нахмурился главврач Солнечного, потому что и сам испытывал смутное недовольство собой. - Ничего, ему это только пойдет на пользу.

   Вольд с укоризной произнес:

   - Вообще-то мы с ним, кажется, поступили крутенько. Парень совершил великое дело, рисковал собой...

   - Вот именно, что рисковал! - раздраженно пробурчал Мартин. - А кто его просил рисковать? Какая была в том риске нужда? Заложников освободить можно было без всякой канители, да и с бандой справиться был пустяк, когда они все были в сборе. А теперь? Одно беспокойство: как бы чего голубчики не натворили. Где гарантия, что они не возьмутся за старое?

   - Эльмар сказал, что их можно будет легко поймать, - возразила Марие.

   - Да, когда они себя проявят во всей красе. Но зачем этого ждать? Все, кто хотел исправиться, давно сложил оружие. Эти не сложили - спроси любого, как с ними поступить, и каждый ответит: освободить от них общество, и как можно скорее.

   - Каждый совершает ошибки, - сказал Вольд, - и, бывает, раскаивается в них целую жизнь. Зачем же стричь всех под одну гребенку? И путать мир с войной? Мальчики думали, что сражаются за правое дело, может быть, даже считали себя героями, и теперь их за это обречь на досмертную муку? Осудить легко, понять душу человека - трудно.

   - Убийцы - не люди! - запальчиво возразила Ниночка.

   - Все?

   - Все.

   - А убийство при самозащите? А несчастный случай?

   - Ну, это другое дело. Я имею в виду сознательное убийство, преднамеренное.

   - А если человека довели до точки? Если над ним издевались, изводили его, и он не имел возможности никуда от этого деться? Если закон ему помочь ничем не хотел? Ты и такого убийцу проклянешь?

   - Ну... таких на поселение не осуждают, - недоверчиво протянула Ниночка, ошарашенная неожиданным взрывом неприязни со стороны всегда невозмутимого рассудительного Вольда.

   - Врешь, таких в Зоне до вола!

   - И все-то ты знаешь, - засмеялась Марие. - Ты их так защищаешь, этих головорезов, будто сам - убийца!

   - А вдруг?

   Ниночка представила себе мужа Марие с лучеметом в руках и невольно прыснула.

   - Вот ты все шутишь, - сказала она, - а Эльмар улетел такой расстроенный, бедняга!

   - Жалостливый он слишком, - буркнул Мартин.

   Он не знал, что на долгие годы потерял из виду своего приятеля.

   Как его пациентка догадалась о том, что Эльмар появлялся в Солнечном, Мартин так и понял. Но женщина откуда-то об этом узнала.

   - Вы сказали Эльмару, что мне необходимо с ним побеседовать? - встретила она вопросом приход доктора в палату.

   - У него срочное дело, и он не сможет сюда заглянуть, - ответил Мартин подчеркнуто вежливо.

   - Но вы ему передали?

   - Да, передал...

   - Значит, он не захотел... - прошептала пациентка. - А где Доди? Почему вы его сегодня не привели? Сегодня приемный день! И я уже совсем здорова!

   Мартин закашлялся.

   - Видишь ли, ... - нашелся он, - мальчик слегка приболел.

   - Что с ним? - встревожилась женщина.

   - Ничего страшного. Но я решил, что ему лучше полежать.

   Мартин не учел одного маленького, но существенного пустяка: телевизора. Когда стандартные методы поиска не дали результатов, объявление о пропаже ребенка было подано по всем каналам. Стоило отзвучать вечерним новостям, как в его кабинет ворвалась разъяренная фурия.

   - Мой мальчик! - кричала женщина. - Мой Доди! Что вы с ним сделали?! Я доверила вам своего ребенка, а вы его выгнали!

   Она убивалась так, словно мальчуган и в самом деле был ее родным сыном, а когда затихла, то это было еще хуже. Она принялась тихо, безмолвно плакать и вообще впала в прострацию. Она плакала в кабинете, и в коридоре, и в палате. Она плакала день, другой, третий, не отрываясь смотрела в телевизор и, казалось, сошла с ума.

   Как ни осуждал Мартин Инку, но она была тяжело больна, и врачебный долг быстро взял верх над его эмоциями.

   - Просто сильный нервный стресс, - сказал вызванный для консультации психопатолог. - Такое бывает, когда ребенок единственный. Подержите ее недельку на успокоительных, а там посмотрим.