Рябинка осознала это и ужаснулась.

   "Что же ты творишь? - сказала она сама себе. - Неужели собираешься отдать концы только из-за того, что какой-то жалкий попрыгун взмахнул крылышками и улетел собирать мед на другое поле? Возьми себя в руки. Переключи внимание. Вон там в углу стоит телевизор. Ты за все три месяца хоть раз на него взглянула? Не подойдут программы - материализуй видеопроигрыватель и смотри то, что пожелаешь. Подохнуть из-за мужика - большей глупости нельзя себе и представить!"

   Решено - осуществлено. Телевизор был включен тотчас же. А на следующий день при врачебном обходе она заставила себя заговорить с медсестрой:

   - Где располагается клиника, в которой я лежу?

   - Это Солнечный, - улыбнулась медсестра. Она, как и все в больнице, обрадовалась, найдя пациентку в ожившем состоянии.

   - Значит, доктор Фот должен у вас работать.

   - У нас их двое. Который именно?

   - Мартин. Он знает, что я здесь?

   - Ему докладывают обо всех пациентах.

   - Тогда почему он ни разу не подходил?

   - Он приходил, когда ты была без сознания.

   - Скажите ему, что я очень прошу его прийти.

   - Обязательно передам. Что-нибудь еще?

   - Пару бестселлеров, если можно.

   Бестселлеры лечебного эффекта на Рябинку не оказали. Она ненавидела триллеры, ей не доставляло эстетического удовольствия смакование подробностей чьих-то смертей. А уж когда виновником безобразий объявлялся могучий, тогда и вовсе ничего кроме раздражения она не ощущала.

   Зато Мартину она обрадовалась от души.

   - Как наши дела? - заботливо поинтересовался он, приблизившись к ее кровати. - Мы начали оживать, говорят?

   - Да, все в порядке, - ответила Рябинка, хватаясь за сердце.

   Вид друга Эльмара напомнил ей о ее потере.

   - Знали бы вы, как я счастлива Вашему приходу! - продолжала она, отгоняя грустный призрак. - Как Марие? Расскажите!

   - У нас все замечательно, - отвечал Мартин мягко, несколько удивленный тем, что Инку интересуют дела его семьи. - Доди совсем освоился. Он пошел в школу вместе с моим Элькой и Мариевой Диной. Старается.

   - Значит, он у вас? А я думала, его отправили в интернат. Вы уж простите меня за то, что мы доставили вам столько беспокойства. Он мальчик непоседливый, я ведь знаю. Вы его не балуйте, пожалуйста, и если он вам в тягость - скажите сразу. В крайнем случае, я возьму его сюда, в палату. Конечно, если это в принципе возможно...

   Рябинка смутно осознавала, что несет чушь, но не могла остановиться. Она чувствовала стыд оттого, что не желает вновь погружаться в суету окружающего мира со всеми его сложностями и норовит остаться в больнице подольше. Что она, в сущности здоровая особа, занимает отдельную палату с дорогостоящим койко-местом, пользуется вниманием медперсонала и бесплатным обслуживанием, не говоря уже о спецпитании. И она продолжала лепетать нечто вроде:

   - Когда он вам надоест, Вы мне скажите...

   Рябинка не знала, какое удручающее впечатление на любого медика способен был произвести лихорадочный блеск ее глаз и эта рука, словно примагнитившаяся к левой половине грудной клетки. Возбуждение, сменившее апатию, Мартину вовсе не понравилось. И пульс, упорно державшийся на отметке за девяносто вызывал в нем тревогу. До выздоровления его пациентке было далековато, если не сказать большего. А она явно рвалась на выписку. Даже о ребенке вдруг вспомнила впервые за три месяца. Ведь чужой он ей, а изображает мать...

   Как бы там ни было, пациентку необходимо было немедленно успокоить. И он мягко, ровно, привычным врачебным тоном произнес:

   - Что ты, красавица ты наша, Доди очень интересный ребенок. Все в нем души не чают. Они с Элькой - не разлей вода.

   - Его можно сюда пускать?

   - Можно, но лучше пока не нужно. В его возрасте посещение больницы может кончиться истерикой. Да и тебе, милочка, длительные свидания пока не показаны.

   - А короткие?

   - Короткие тем более. Подождем с недельку.

   Неделька растянулась на месяц. Рябинка не подозревала, что Мартин специально тянул время, думая, будто действует в интересах мальчика. Он был уверен, что ребенок не ее, и хотел постепенно вытеснить из памяти Доди привязанность к "маме Ине". Он по опыту знал, что женщины любят приемных детей лишь до тех пор, пока не встретят мужчину, с которым захотят вступить в брак. Ребенок в подобных случаях внезапно оказывается лишним, со всеми последствиями.

   Другое дело, если бы ему некуда было деваться, но здесь ситуация была иной. Ребенок был из тех, на каких всегда есть спрос. Его присутствие не нарушило ничего серьезного в Мартиновом доме. Наоборот, когда Доди и Элька играли вместе, Мартин почему-то становился спокоен за сынишку.

   Да что там говорить: за все лето, проведенное с детьми на даче, Ниночка впервые не пожаловалась ему, что устала от их шума и криков. Все пятеро дружной стайкой передвигались компактно и ни к кому из взрослых не приставали. Они даже на огороде пытались помогать, чего раньше от них было не дождаться. Мальчик знал множество игр и историй и был жутким фантазером.

   Вот из-за всего этого Мартин считал крайне нежелательным вновь вручать ребенка Инке. Инку он и прежде-то не любил, считая ее виновницей всех бедствий Эльмара. Теперь он боялся, что она искалечит жизнь еще одному человеческому существу. Ребенок и без того казался ему несколько странным, его излишняя деловитость и независимость порою просто пугали. Нельзя было не заметить его глубокую ранимость и впечатлительность. В общем, Мартин мечтал сам усыновить предполагаемого отпрыска Эльмара. Ниночка тоже была не против, он ее об этом уже спрашивал.