Данил тем временем продолжал рассказ.

   Всё так же, с Тимохой на плечах, он пробирался среди частично занесённых снегом фигур, чувствуя себя необычно умиротворённым. Будто кто-то вдруг открыл мальчику секрет, что все чудеса и фокусы, которые безжалостно торопились разоблачить родители и сверстники, на самом деле существуют. Что они просто хотят казаться фальшивыми в глазах взрослой рациональности, той самой, что понимает только язык чисел и сухих слов, также похожих на формулы.

   Наверное, если бы он провёл в этом странном мире день, неделю, месяц или, может, год, он бы соскучился... ну, скажем, по звуку шагов где-то рядом, или по человеческому голосу, или по маминым волосам, с которыми она давным-давно позволяла ему играть, сажая на колени.

   Но этого не произошло, потому как в меланхолично-белое уединение вдруг вплелась пронзительно-чёрная нить.

   Данил увидел очередную статую. Но не это, точнее, не только это заставило его мгновенно спрятаться, рухнув в пушистый холодный снег.

   У мужчины, который стоял в сугробе около пешеходного перехода, двигалась голова. Более того, он вращал ею, как заблагорассудится, иногда выворачивая под немыслимыми углами. Чёрная, растрёпанная, как будто этот человек во вполне презентабельном пальто и с коричневым портфелем только что вернулся из какой-нибудь дикой страны, где жил в пещере на склоне горы и питался кореньями и сырым мясом.

   - Что это, Тим? - спросил чёртика мальчик.

   - Очевидно, кто-то из местных обитателей, - ответил чертёнок. - Может, они не все окаменели? Давай-ка подойдём поближе... нет, нет, подожди! Ты лучше держись от него подальше, а то...

   Но мальчик смело пошёл вперёд. Когда они приблизились (малыш загребал руками снег, как заправский пловец, а чёртик, не переставая уговаривать его повернуть назад, перебрался к нему на спину), то сказали одновременно друг другу:

   - Да это ворона!

   Это действительно была крупная ворона, а точнее, ворон. Он восседал на том месте, где у прохожего должна быть голова; массивный клюв то и дело опускался, чтобы отколоть ещё кусочек-другой от статуи. Шарф, обёрнутый вокруг шеи, походил на разворошенное гнездо. "Тук-тук-тук!", - в тишине занесённого снегом города этот звук разносился далеко окрест, и белые кусочки мрамора исчезали в чёрной глотке, похожей на воронку, медленно закручивающуюся среди торфяных болот.

   Данил заволновался.

   - Мы должны прогнать его, как думаешь?

   - Это может быть опасно, - резонно возразил чёртик. - Если клюв настолько мощный, чтобы разбить мраморную статую - что он может сделать с тобой? Нетушки, я втравил тебя в это, признаю, но я не собираюсь помогать тебе искать приключений на задницу! Я насквозь мирный чертёнок, и, прошу заметить, соскучился по работе, так что проглоти меня, пожалуйста, прямо сейчас. Будь хорошим мальчиком, открой ротик!

   Но Данил уже не слушал. Он бесстрашно стал пробираться через сугроб к ворону. Закричал, размахивая рукавами:

   - Кыш, птица!

   Ворон не торопился улетать. Он расправил крылья, которые сверкнули на солнце иссиня-чёрным металлом, оттолкнулся, стряхнув снег с плеч того, что прежде было дяденькой самонадеянно-делового вида - он спешил, наверное, на утреннее метро, чтобы исписать в офисе ещё полтора килограмма бумаги. Чувствительным тычком в затылок чертёнок заставил Данила пригнуть голову, и острые когти промелькнули всего в нескольких сантиметрах от макушки. Кажется, птица давно не поднималась в воздух, настолько тяжела и неповоротлива она была.

   Мальчишка упал и пополз, извиваясь как червь. Он зарылся в снег, чувствуя, как птичья тень упала сверху и буквально придавила его собой. Могло случиться непоправимое... и случилось бы, если б с плеча Данила не стартовала в небо настоящая ракета. Чертёнок располосовал когтями куртку на спине, но схватился с вороном, как настоящий лев с каким-то сказочным зверем, втрое превосходящим его по размерам. Комком перьев и когтей они рухнули покатились по снегу, будто задумали слепить снежную бабу. Данил принялся метать в них снежки, надеясь попасть в птицу, а потом, увидев, что пространство между трескучими ветками и облаками заполнилось шелестящей летучей сажей, так, что глядя вверх сложно было понять, где кончается одно крыло и начинается другое, закричал:

   - Тимоха! Нужно делать ноги! Их тут целое море!

   Вороны готовы были вообразить себя орлами и пойти в атаку, выставив свои зловещие когти. Чертёнок оценил обстановку и, оставив изрядно ощипанную птицу барахтаться в снегу, бросился под беседку, где в прежние времена собирались старушки обсудить свои старые как мир проблемы, потом под старый накренившийся уазик, по другую сторону которого его встретил и подхватил на руки Данил. Ноги его были не в пример длиннее.

   Тим позаимствовал из птичьего хвоста перо, и теперь щеголял им, устроив за длинным ухом, как Д'Артаньян, удирающий от гвардейцев. Он приплясывал на руках у мальчика и вопил, как командир быстроходного судна, по неопытности рулевого заплывшего в стеклянный океан, где ледяные глыбы со звоном тёрлись друг об друга боками:

   - Туда! Нет... сюда! Нам не убежать! Если ты притворишься одним из этих истуканчиков, наверное, они пролетят мимо.

   Скорее они отклюют мне голову, - подумал Данил.

   Им удалось спрятаться, затаившись среди пассажиров безмолвно стоящего на занесённых снегом рельсах трамвая. Видно, большие чёрные птицы не любили, когда каменная ли, жестяная ли крышка закрывает от них небо, потому как у более чем двадцати пассажиров голова отсутствовала только у двух, сидящих ближе всего ко входу. Данил устроился на одном из сидений и замер; чёртик нырнул к нему под куртку. Свет на мгновение померк, а потом появился вновь. Птицы улетали, крича почти человеческими голосами. Подняв голову, Данил увидел в крыше дыры, будто кто-то палил туда из пистолета. Гильз под ногами не нашлось, и мальчишка подумал о мощных вороньих клювах. Без сомнения, это они пытались добраться до лакомых кусочков, словно до содержимого консервной банки.

   И нет сомнений, что рано или поздно доберутся.