Дети вокруг неподвижны, словно кто-то произнёс: "Замри!". Даже те, кто куда-то бежал, а таких, к слову, было большинство. Очень тяжело оставаться неподвижным, когда ты куда-то бежишь. А когда прыгаешь с крыши беседки прямиком в снежную кучу - и подавно. Однако Василю, местному заводиле с поросячьими, вечно красными щеками, которого Данил на дух не переносил, это как-то удавалось. Он парил над спортивной площадкой, как коршун, и Данил невольно втянул голову в плечи, стремясь сделаться как можно более незаметным.
Все они - и дети, и воспитательница, не тётя Тома, другая, моложавая женщина с тревожным лицом и всегда подвижными крыльями носа, такими, будто она собиралась взмахнуть ими и улететь в закат - напоминали каменных истуканов. Ветер скользил между ними, разделяясь на потоки; он нёс крупную и мелкую снежную пыль, но не мог шелохнуть ни волоска на их головах. Будто какие-то древние существа соорудили их ради забавы и улетели на свою, не такую холодную планету.
- Что случилось? - спросил Данил у чертёнка, который как ящерка, убегающая от чужого внимания, забрался мальчишке в капюшон.
- Это странные миры, - сказал он всё ещё сердитым тоном. - Я думал, отличия будут крайне малы, но, как видишь, я ошибся. Твой мир тоже к ним относится, и поверь мне, он тоже насквозь удивительный. Ты этого не замечаешь, потому что живёшь в нём с рождения.
- Но смотри, они же как будто каменные! Что произошло?
Чертёнок фыркнул, подёргав себя за хвост.
- С тем же успехом ты можешь подойти к любому человеку в своём странном мире и спросить: "Что с тобой случилось, друг?"
Подумав, Данил кивнул. Он подошёл к Валере, замшелому пеньку, как всегда окружённому приятелями-грибами, осторожно постучал ему по макушке. Попытался стянуть с его головы шапку - без толку. После этого наклонил голову к груди и попытался услышать стук сердца.
Ничего.
Будто не человеки - вазы из толстого фарфора.
- Может, здесь просто остановилось время? - рассуждал он вслух, проскользнув через дыру в заборе и прикрыв её по привычке листом фанеры. Местный дворник каждый год прибивает его гвоздями, иногда БОЛЬШИМИ ГВОЗДЯМИ, но какая-то могучая сила вновь его отрывают. Теперь, наверное, тот дворник никогда не выйдет из своей сторожки, и первые весенние паучки да мухи будут ходить туда как в музей, трогать лапками стеклянные шарики, уставившиеся в немой телевизор.
- Смотри, вон там летают птицы, - сказал чёртик.
Данил запрокинул голову и увидел над головой ворон, которые смотрели на него блестящими бусинками-глазами, так, словно следили за кошкой, которая бежала задом наперёд. "Значит, - подумал мальчик - если и был какой-нибудь волшебник, который превратил всё человечество в камень, его сил не хватило на прочих живых существ!" Ветер свистел и колыхал провода. На снегу был глубокий след какого-то зверька, может, небольшой собаки, которая посреди зимы вдруг вспомнила о зарытой ещё на день народного единства косточке. Солнце плыло в немых окнах домов, будто на экранах телевизоров, которые все были настроены на один канал. Неужели все там, в ячейках бетонных строений, превратились в экспонаты музея?..
Данил прислушался, склонив голову набок. Ни шума машин, ни криков и ругани у подъезда. Старушка, сидящая на лавочке и едва видимая из-под пухлой снежной шапки, напоминала большого крота, который высунулся, чтобы поймать нескольких снежных мух. Да, так и есть. Снег никто не убирал, всё вокруг выглядело как рождественская сказка. Казалось, бетонные строения сейчас рухнут, обнажив свою истинную, деревянную одноэтажную натуру с покатой крывшей, а чахлые деревца, закованные в бетонные кандалы, устремятся вверх, став настоящим лесом - из тех, в которых токуют тетерева.
- Слышишь, маленький человек, - подал голос Тимоха. - Этот странный мир, пожалуй, несколько неприветлив к малышам. Вряд ли у всех этих людей на плите кипит чайник, а в вазе ждут голодных детей эклеры.
Но Данил вдруг почувствовал невиданный подъём. Вот наконец никто не будет гонять его и ставить в угол! Некому больше стоять над душой, следя за каждым его действием! Свобода, невиданная свобода!
На радостях мальчик слепил снежок и, смеясь, запустил в бабульку. Он проберётся на фабрику по производству шоколада, увидит что там и как устроено! Сможет лазать по любым деревьям, забираться наверх, насколько хватит духу, а потом, разжимая руки, падать в никем не убираемую снежную кучу. Наконец, он сможет прийти в книжный магазин, перечитать там все книги, которые сочтёт интересными, а особенно понравившиеся заберёт с собой, и никто - никто! - не сможет его остановить...
- Подожди, - сказал я, - Ты же это не всерьёз?
Данил замолчал, уставившись на меня своими блеклыми глазами. Вылезав шёрстку и заодно напившись, Лютик запрыгнул на колени к мальчику и принялся тереться о его живот. Выглянула Маша - невеста сына - и, увидев что я не один, укорила:
- Юрий Фёдорович, опять вы требуете от мальчишек каких-то историй, да ещё в такой холод! - она улыбнулась, мне - с лёгкой укоризной, а Данилу - так, будто хотела взглядом передать сообщение: "Спасибо, что радуешь старика". Прекрасная женщина. - Сейчас принесу вам обоим горячего шоколада.
Разводной ключ в руках укусил меня за палец. Я поморгал и понял, что, кажется, не помешает небольшое уточнение.
- Тебе действительно понравилось бы жить в мире, где ты оставался единственным человеком?
- Я был от него в восторге, - сказал Данил. Он рассеянно погладил Лютика, и тот довольно замурчал, подняв мокрый хвост, похожий на дымный след от ракеты. - Я мог делать все эти вещи, не боясь, что там меня поджидает взрослый, только и ждущий повода, чтобы поругать какого-нибудь малыша! Я бегал по крышам и спускался под землю... Хотя самым ярким впечатлением осталось знакомство с маленькими мышками. Я им помогал, и это было по-настоящему прекрасно.
Я поднял брови, всё ещё не очень понимая до какого уровня поднялась ртуть в шкале правдометра. Возможно, малыш просто заблудился на какой-нибудь стройке, закрытой на вик-энд, а его буйная фантазия превратила жестяные ржавые ворота в зеркало в туалете детсада. Лютик, услышав про мышей, презрительно дёрнул усами.
