На следующий день пришло сообщение о нападении на школу. Может быть, снова чайки, но никто не знал достоверно. Детей вывели погулять - школьный двор, что там может быть опасного? Птицы ринулись на них с неба, как исполинская рука, задумавшая прихлопнуть муху. Лапами они цеплялись за детские шевелюры, за одежду, били крыльями, будто хотели поднять в воздух вес, во много раз превышающий собственный. Чайки не могли вытворять такие фокусы своими перепончатыми лапками, и Том сделал для себя вывод, что это были вороны или грачи.

   В "Дырявой Калоше" было непривычно тихо. Атмосфера, прямо скажем, не самая приятная, и даже выпивка не могла её исправить.

   - Чьи дети там были? - спросил Том, сидя за своим столиком.

   Том не большой любитель поговорить, но в беседе именно он, спрашивая что-то или делая меткое замечание, направлял разговор в нужное русло.

   Трое хмурых мужчин подняли руки. Один из них, работник местной лесопилки, в сердцах ударил по столу кулаком так, что зазвенели бутылки на барной стойке.

   - И ещё Гурни, - сказал он.

   Гурни поднять руку не мог: он растекался щекой по столешнице, ладони его лежали как будто прибитые к столу гвоздями.

   - Моя маленькая говорила, что они хлопали крыльями и пронзительно ругались, прям как люди, - продолжил мужчина.

   - Что будем делать? - спросил кто-то.

   - Лично я возьму ружьецо, заряжу дробью и немного постреляю по птахам. Думаю, шериф Бэй не будет против.

   - Вы хорошо опросили детей? - спросил Томас. - Может, они заметили в поведении птиц что-нибудь странное? Я имею ввиду, может, птах что-то напугало?

   Все покачали головами, бессильно сжимая кулаки.

   - Перестрелять, - вынес свой вердикт лесоруб. Ему никто не стал возражать

   Том впал в глубокую задумчивость. Это какой-то знак, который пока что невозможно разгадать. Том в растерянности - он всю жизнь привык жить по знакам, но никогда они ничем особенным не выделялись. Просто мелочь в потоке жизни, на которую кто-то другой вряд ли обратил бы внимание... но настолько явно и настолько навязчиво... "А может, - смекнул вдруг Том - Это знак вовсе не мне? А кому-то не такому внимательному, из тех, что обращает внимание на сверхъестественное и иррациональное, а всё остальное считает всего лишь прихотью судьбы. Ну конечно. Он, Том, видит эти знаки всего лишь по долгу службы - так как он привык доверять свою жизнь Господу"...

   Решив так, Том немного успокоился. Завтра утром нужно обязательно помолиться за этого незнакомца. Помолиться, чтобы он непременно нащупал свой путь...

   Том жил один. Единственный близкий Человек живёт на Небесах, единственное близкое существо, как ни смешно это звучит, там же. Он забрал женщину всей жизни - что же, она действительно женщина многих талантов. Может, таланты эти Ему нужнее...

   Этой ночью Том заснул как младенец. И как младенец проснулся - внезапно, не совсем понимая, где находится. Странный шум поднял его с постели, заставил не одеваясь, босиком проследовать к входной двери и выглянуть наружу.

   Шум не был похож на шум ветра в ветвях, на рёв автомобильного мотора. Слишком уж неритмичный.

   Том вышел наружу. По тропинке через запущенный сад пошел к калитке, посмотреть, нет ли чего необычного за ней. На полдороге остановился, посмотрел наверх, в странно-подвижное небо. Такое чёрное... Нет, не может быть, чтобы всё небо, точно драпировками театральную сцену, загородили крылья. Это всего лишь ночь, а такая тёмная потому, что луна в другом полушарии.

   В следующий миг он получил удар в череп.

   - Ох...

   Что это? Почему трава щекочет ноздри? Должно быть, у него сотрясение. Но нет, пахнет мокрой землёй и на языке внятный ореховый привкус... Том где-то читал, что при сотрясении запахи уловить не так-то просто. Или это при раке мозга?

   Казалось, будто к вискам прикручены две ручки, и Том поднимает себя, схватившись за них руками. Как же вокруг темно... нужно добраться до крыльца, под колпак света, и... Кто-то задел его голову, с шумом рухнул в кусты бузины. Только теперь Том увидел: крылья. Они везде вокруг. Это не ветер и не летучие мыши. Это птицы. Воздух метался от одного крыла к другому, будто загнанный в ловушку зверь.

   Том обрёл способность думать. Вороны не видят в темноте, наверное, поэтому так неуверенно себя ведут. Скорее всего вороны - потому что светлую окраску чаек Том сразу бы разглядел.

   Где-то разбилось стекло, и птицы закричали. Меньше всего это было похоже на крики птиц. Можно было подумать, что отчаянно, навзрыд плачет младенец. Далеко слева, возле ярких фонарей, как будто бы парят хлопья сажи - это тоже птицы.

   На каких-то древних, глубинных инстинктах, пробудившихся в нём, Том сделал вывод - к источникам света лучше не приближаться. Лучше укрываться в тени и ползком-ползком, как кошка... в ночи он видит едва ли лучше ворон, и им, таким разным, лучше не встречаться.

   Что их сюда привело? Может, где-то не хватает пищи, и вся популяция этого вида решила склевать клубничку со сдобного, ещё горячего и такого ароматного пирога южных штатов? Что ж, добро пожаловать, гости дорогие. На урожаи мы здесь не жалуемся.

   Ранило: к затылку и длинным волосам, казалось, лип сам воздух. Том пополз, держась к земле как можно ближе. Про язык он совершенно позабыл, а тот трепался о нёбо без продыху, облекая словами весь этот взявшийся из ниоткуда стресс.

   Хорошо хоть, птицы не слышали его голоса. Может, не смогли распознать, откуда он доносится, а может, не рискнули прерывать молитвы.

   Пробравшись в дом, Том стал дожидаться рассвета. Постепенно небо начало сереть. Птицы (а это были действительно вороны) никуда не делись: разве что, больше не метались. Они расселись по высоковольтным проводам, по гребням крыш, на грибках на детской площадке - на любой удобной поверхности. Было часов пять, а около шести группами по нескольку десятков особей они начали сниматься с насиженных мест и устремляться куда-то прочь.