Немного придя в себя, он вышел в коридор. Возле дверей, на табуретке спал часовой. Кругом, по всему коридору лежали раненные. То в одном направлении, то в другом, с носилками и без, пробегали санитары. Осторожно обойдя часового, Герхард медленно побрел по коридору. Ему ни столько было трудно идти, сколько его тревожила боль в голове. Та обстановка в которой оказался, была ему знакома. Те же палаты, раненные, люди в белых халатах, санитары с носилками, но, увы, все было кругом чужое. Он ничего этого не помнил. Все попытки, предпринятые им, чтобы вспомнить были тщетны. Только от усилия голова еще сильнее разболелась.
– Тут, – кто-то крикнув, – посторонись, – пронесли мимо него тяжело раненного бойца с торчащим в ключице осколком. Пройдя мимо него, санитары носилки занесли в первую с право от него дверь. Когда он взглянул в эту дверь, бойца положили на кушетку. Его сразу же окружили люди в белых халатах. Интуитивно Герхард направился к ним. Как раз в это время врач, обработав вокруг осколка рану спиртовым раствором, вытаскивал его из тела бойца. Он не успел даже полностью вынуть осколок, как из раны хлынула кровь. Видно была пробита главная артерия. Все попытки врача и его помощников остановить кровотечение были тщетны. Еще немного промедления и боец мог погибнуть от большой потери крови. Понимая безвыходность ситуации, Герхард, жестом попросив, отодвинутся врача, указательными пальцами обеих рук осторожно надавил сверху и снизу на пробитую главную артерию. Кровь тут же остановилась. Указав жестами врачу, чтобы тот сменил его, сам пошел к раковине, чтобы промыть и продезинфицировать свои руки. Вернувшись стал оперировать того бойца. Хотя Герхард память свою потерял, но руки навыки не утратили. Ранения солдата были очень тяжелые. Шансов, что он выживет, были мизерные. Операция продолжалось более двух часов. Герхард из тела солдата вытащил еще несколько маленьких осколков. Затем, зашив его разорванные ткани и мышцы, он аккуратно наложил шов на разрезе раны. Этот шов оказался не малым. После того, как он завершил операцию, обработав вокруг раны и убедившись, что она не кровоточит, жестом указал медсестре забинтовать ее. Не успел он смыть кровь со своих рук, как в комнату занесли еще одного раненного. Судя по форме, он был важным чином.
Врач, который недавно с ним вместе оперировал солдата, на чистом немецком языке обратился к нему,
– Доктор, прошу, вас подойдите сюда,
Герхард, услышав родную речь, тут подойдя к нему,
– Где я, что со мной?, – как бы моля, спросил у него.
– Об этом позже. Прошу вас, помогите мне прооперировать генерала.
Подчиняясь ему, Герхард стал оперировать по просьбе доктора, генерала. У него ранения были в основном на левом боку и предплечий. По сравнению с предыдущей операцией, его раны были не смертельны. Как только закончив операцию, Герхард пошел смыть кровь с рук, в операционную забежали двое автоматчиков. Угрожая ему оружием, потребовали поднять руки. Ничего не понимая, Герхард поднял свои руки вверх. Видя эту сцену, начальник госпиталя, быстро подойдя, крикнул на них.
– Отставить, немедленно опустите свое оружие.
Автоматчики стали ему возражать,
– Товарищ генерал лейтенант, он фашист, пленный. Нам приказано, как только он придет в себя, доставить его в особый отдел.
Генерал лейтенант медицинской службы И. З. Романов жестким приказным тоном прервал их,
– Он не покинет территорию госпиталя.
Но часовые не унимались, пытались возражать ему, сетуя на приказ начальника особого отдела Армии подполковника Зюганова.
Генерал лейтенант не на шутку разгневавшись, резко схватив одного из них, подвел к раненному, которого недавно прооперировал Герхард,
– Посмотри сюда, вот этих двух раненных только что спас твой фашист. Один из них генерал лейтенант, а второй старший лейтенант. И таких у меня десятки, сотни за день поступают. Хороших врачей, и тем более таких как он у меня практически нет. Скажи мне боец, как прикажешь мне их спасать, если Вы его заберете? Передай своему подполковнику Зюганову, что начальник генерал лейтенант Романов под свою ответственность оставляет у себя этого военнопленного и ни кому его не отдаст. Если твое начальство мое решение не устраивает, пусть они прежде арестуют меня, а потом можете забрать его. Ты все понял, боец? А теперь идите.
Так Герхард оказался в госпитале Красной Армии…
ГЛАВА 5. Саидходжа
Слушая Эльзу, доктор Штаубе украдкой, незаметно ей крепко сжимал свои кулаки. Кровь вскипала в его жилах от ненависти и ярости в отношении ее и того раненного. Недавно, читая последнее письмо сына с фронта, винил себя за то, что старый, пожилой человек не смог отомстить убийцам своего сына. Не смог сполна исполнить свой отцовский долг.
Как только Эльза закончила свой рассказ, он, попросив ее немного подождать, сам, куда-то удалился.
Минуты ожидания, проведенные Эльзой в гостиной, проходили слишком медленно и мучительно. Ее одолевало какая-то необъяснимая тревога и волнение от того, что доктора долго нет. А он уже порядком отсутствовал.
Доктор после разговора с Эльзой, зайдя в кабинет, заперев за собою дверь, с трудом добрался до своего рабочего стола. Рухнув на стул и, схватив фотографию сына, он зарыдал. Как бы спрашивая сына, задавал вопросы. Как она могла прийти сюда с такой просьбой? Неужели она не знала о том, что тебя убили они? Как…? Как…? И тут же вскочив с места, подойдя к шкафу, где хранились медикаменты, он сказал, – Я убью его, отомщу за смерть сына, за тебя Герхард, – сказав, дрожащими руками стал набирать в шприц какой- то препарат. – Его смерть будет долгой и мучительной, – приговаривал он себе. В эту минуту его не мучила угрызение совести. Желание мести за гибель сына, за тех матерей и отцов, которые так же как и он потеряли своих сыновей от рук проклятых русских, была превыше всего. Набрав в шприц яда, и положив его в свой саквояж, сделав над собой последнее усилие, стал одеваться. Затем, взяв саквояж в руки, выйдя из кабинета, направился в гостиную, где его ожидала Эльза.
– Ну, что ж, пойдемте, показывайте своего раненного, – сказав, доктор направился к выходу.
Всю дорогу, пока они шли, доктор не выронил ни слова. Он шел хмурый и подавленный. Этого не могла не заметить Эльза. Идя за ним и видя того, как он быстро идет, она не могла понять причину, побудившей изменению настроения доктора. Ведь он буквально недавно, сидя за столом не умолкал. Всячески пытался развеселить ее, утешить, успокоить. Но как только он услышал о раненном, его словно подменили, он резко изменился в лице. От того, тревога и волнение охватившей ей в гостиной, еще более усилились. Понимание того, что что-либо изменить уже слишком поздно, еще сильнее довлела над ней.
Как только они дошли до ее дома, Эльза, ухватившись за дверцу калитки, заплакала.
– Что с Вами, – поинтересовался у нее доктор.
Делая огромное усилие над собой и полных глаз слез, она, взглянув на него,
– Доктор он не виноват в смерти Вашего сына. Он не убивал Герхарда.
А доктор, как бы ни понимая ее,
– О чем Вы…,
– О том, что каждый человек имеет право на жизнь. Моих родителей убили наши немцы. Но я же не стала ненавидеть свой народ. Так же как и Ваш сын, этот несчастный защищал свою землю, свой народ. Доктор, прежде чем что-либо сделать, прошу Вас, подумайте. Возможно, там, на Родине, его тоже ждут. Быть может, у него есть мать, отец, супруга. Не берите грех на душу, не надо. Если Господь даровал ему жизнь, пощадив в реке, значит он должен жить.
– Эльза, я не собираюсь его убивать и тем более мстить. Не забывайте, я все-таки врач, а не палач, – как бы с обидой выразился доктор.
Ничего ему, не отвечая, Эльза, открыв калитку, впустила его во двор.
Зайдя в дом, она молча смотрела на него. Тишину нарушил доктор,
– Где Ваш раненный? Показывайте.
Проведя его в комнату брата Арнольда, указав кивком головы на кровать, сама остановилось у дверей.
