кислый запах немытого тела несколько недель.
– Я знаю леди Элейн много лет. И она всегда была мне как сестра.
– Она-то уж точно не думает о вас как о брате.
– Даже если бы я мог рассматривать ее как свою невесту, я не люблю
ее, я никогда не смог бы жениться на ней. К тому же ее постоянное
присутствие здесь будет напоминанием Олдрику о его ошибках и обо всем, что он потерял.
Выражение лица Сабины смягчилось, глаза смотрели на меня с
пониманием и терпением, как бы говоря, что она не заставит меня делиться
больше, чем я хочу, но готова слушать. Внезапно меня охватила потребность
рассказать ей все. Поэтому я снова уселся на бочку, прислонился к стене и
начал рассказывать историю Олдрика:
– Последние годы я редко бывал в Мейдстоуне, с тех пор, как
мальчишкой переехал жить к герцогу Ривенширскому. Но иногда приезжал
домой по особо важным поводам, таким как женитьба моего брата, барона
Хэмптон, на сестре леди Элейн, Жизель. Она была так же красива, как и
Элейн. Мой брат был безумно влюблен в нее, обожал землю, по которой она
ступала. По его мнению, она не могла сделать ничего плохого, не могла
сказать ничего плохого и не должна ни в чем нуждаться. Поначалу Жизель, казалось, оценила, даже прониклась страстной преданностью своего мужа.
Но постепенно, со временем, она начала задыхаться от постоянной опеки
Олдрика. Однако, вместе с сопротивлением этому, он только усиливал
внимание. Мама сказала тогда, что чем больше Жизель пыталась «махать
крыльями», тем больше Олдрик подрезал их, пока ей не стало некуда идти, некуда лететь, она не могла даже трепыхаться без присмотра Олдрика. Мать
не стала защищать Олдрика. Она только с грустью наблюдала за ними, молясь за молодоженов, зная, что иногда браку приходится терпеть
трудности, чтобы, в конце концов, стать крепче. После того как Жизель
объявила, что ждет ребенка, дела пошли на лад на время. Они помирились, по крайней мере, Жизель перестала бороться с чрезмерной опекой Олдрика.
Но с другой стороны, по мере того как приближалось время рождения
ребенка, Олдрик не хотел выпускать Жизель из поля зрения, не позволял ей
никуда ходить или что-то делать без него. Наконец однажды ночью мать
услышала, как они ссорятся, а на следующее утро, когда все проснулись, Жизель уже не было в доме.
– Она исчезла? – Сабина наклонилась вперед, опершись на край бочки.
Я проглотил боль, которая вставала у меня в горле всякий раз, когда я
прокручивал в голове эту историю.
– Она убежала ночью. Олдрик был в панике. Он послал поисковые
отряды.
– Они нашли ее?
– Но опоздали. Она умерла при родах.
У Сабины хватило такта не ахнуть и не отпрянуть в ужасе. Она
протянула ладонь и сжала мою. Я ответил ей, благодарный за понимание.
– Очевидно, она добралась до пустой пещеры в горах к северу от
Мейдстоуна, в двух днях ходьбы. Нам сказали, что ребенок был
недоношенным, что без помощи Жизель не справилась. Она, вероятно, истекла кровью во время родов.
– И с тех пор Олдрик скорбит?
Я кивнул:
– Он винит себя. И правильно делает. Но, он сделал только хуже, намного хуже, тем людям, которые его любят.
– Значит, он и есть причина финансовых проблем Мейдстоуна?
– За этот год после смерти Жизель он проиграл все до последней
серебряной монеты из казны Мейдстоуна, а потом накопил еще долги.
Сабина долго молчала, с вдумчивым выражением лица. Я догадался, что она поняла, зачем моей семье понадобилось ее состояние.
– Соседние лорды устали ждать, пока Олдрик заплатит то, что должен.
Лорд Питт особенно безжалостен. Поэтому мама позвала меня домой, чтобы
помочь ей найти решение этой проблемы.
– И решение состояло в том, чтобы жениться на богатой девушке?
– К сожалению, это единственный выход, по крайней мере, который
мы смогли найти.
Я был рад, что Сабина взяла меня за руку. По какой-то причине, которую я не мог объяснить, твердость ее руки и участие принесли мне
некоторое облегчение и утешение. Я чувствовал, что больше не одинок, что у
меня появился новый друг, которому я мог бы открыть свое сердце, кто-то, кто выслушает и поймет меня.
– Почему Олдрик сам не женится на богатой девушке? – Спросила она.
– Если он виноват, почему бы не заставить его сделать это неблагородное
дело?
– Неблагородное? – Сказал я. – Только не с вами. И он недостоин вас.
– А вы достойны? – Дразнила она меня.
– Я тоже недостоин. – Я переплел наши ладони, наслаждаясь тем, как
ее длинные пальцы удобно лежали в моих. Если бы только перчатка не
мешала мне ощущать ее кожу.
– Я просто пошутила, – тихо сказала она. – Вы хороший человек.
Однажды вы станете прекрасным мужем для какой-нибудь счастливой леди.
«Только не для нее», – подумал я со странной грустью. Я не хотел
испытывать чувства к Сабине, потому что не женюсь на ней. Даже если бы
она захотела этого брака, моя потребность в ее деньгах подвергла бы
опасности наши отношения. Она всегда будет думать – не женился ли я на
ней ради приданного. И я тоже. Правда заключалась в том, что я не смогу
жениться на Сабине. Она никогда не сможет полностью доверять мне. И я не
хотел провести остаток своей жизни в долгу перед ней. Я не хотел, чтобы она
видела во мне слабого человека, который унизился ради ее богатства, чтобы
спасти свою семью, а не использовал свою силу и ум, чтобы спасти
Мейдстоун.
Мы оба молчали, наши руки все еще были переплетены. Ни один из
нас, казалось, не хотел разрывать эту связь. Единственным звуком было
шуршание мыши где-то в темном углу кладовки.
Наконец Сабина заговорила:
– Даже если мы не поженимся, я все равно могу помочь вашей семье.
– Я не приму ваших денег, – начал я.
– Тогда позвольте мне купить некоторые произведения искусства.
– Нет. – Я выпустил ее руку и поднялся с бочки.
– Всего лишь несколько.
– Нет. – Мой голос повысился. Я зашагал, каждый мускул напрягся при
мысли о расставании с фамильными реликвиями, которые хранились у нас на
протяжении многих поколений. – Я не могу продать их, зная, что люди не
осознают им цену, и будут небрежно относиться к ним.
– Я заплачу вам больше их стоимости.
– Меня волнует не только стоимость. – Я разочарованно вздохнул. –
Дело в том, что я думаю, что никто не сможет заботиться о них так, как моя
семья.
Сабина ничего не сказала, и я испугался, что обидел ее. Я повернулся к
ней, чтобы извиниться, но прежде чем успел что-то сказать, услышал:
– Вы правы.
Слова замерли на языке. Она продолжала:
– Как бы мне ни хотелось купить что-нибудь из этих вещей для своей
коллекции, я вынуждена согласиться с вами. Они должны остаться здесь, в
Мейдстоуне.
Я не был уверен, что правильно расслышал ее слова.
– Я видела, как сильно вы любите каждый предмет, и как много они
значат для вашей семьи. Возможно, вам суждено сохранить редкие
произведения искусства, чтобы будущие поколения тоже смогли оценить их
по достоинству.
Ее слова точно передали мои чувства.
– Спасибо за понимание. – Напряжение спало.
– Я могу понять вас, но это не значит, что мне нравится такое
положение вещей или что я перестану приставать к вам с подобными
просьбами. – Ее губы изогнулись в полуулыбке. – И не удивляйтесь, если я
время от времени буду дуться или даже кидаться на землю, брыкаясь и крича
в знак протеста.
– Тогда как насчет того, чтобы посещать Мейдстоун всякий раз, когда
вы почувствуете приступ гнева?
– Возможно, я поселюсь на постоянное жительство в комнате искусств.
– Я не стану этому препятствовать. – Мои слова прозвучали более
игриво, чем я хотел.