И все же у нее было весьма острое ощущение опасности, ощущение беды. Что к ней подкрадывается нечто невидимое.

Что за ней охотятся.

Рагнор смотрел в лицо своему брату, плоть от плоти, кровь от крови, смотрел в лицо полчищу демонов. Их привела Нари.

Нари, которую он пытался спасти, и в своей попытке спасти ей жизнь навлек смерть на десятки невинных. Нари, которая разделила его первобытную страсть, его первобытный голод и надежду на то, что он нашел выход.

Она не собиралась принимать участие в бойне, она не хотела рисковать собой. Она просто стояла в стороне, подальше от единоборства.

— Итак, ты выжил, — обратился к Хагану Рагнор, выигрывая время и пытаясь прикинуть, когда придет пора вытащить меч.

— Да, выжил, брат. Выжил, ибо мне дана сила мощнее, чем твоя. Седьмой сын седьмого сына — чудесный ребенок волка! Ты отказался принять дар твоего рождения, брат. Я бы знал, как распорядиться такой силой и такими способностями. Многие годы я жил в твоей тени, зная, что сила нашего отца живет в тебе. Все время я был великим воином. А теперь у меня есть сила даже больше той, что ты знал от рождения. И знаешь что, братишка? Я не хочу делиться с тобой моей новой властью. Я знаю, как использовать ее, как с ее помощью править. Я не позволю тебе охотиться за людьми моего клана, нашего клана, заодно со своими жалкими якобы святыми монахами! — Хаган замолчал и сплюнул на пол. — Только один из нас может остаться здесь. И тем, кто останется, кто будет править, буду я.

Странный страх, страх, более глубокий, чем страх смерти, пронзил Рагнора.

— Что ты сделал с Питером? Хаган развязно оперся на меч.

— А ты как думаешь, братец? Кровь священника… оказалась весьма вкусной. А когда мы напились крови, то решили поджарить мясо. В окружающих местах совсем мало дичи, если ты заметил. Кровь — наша жизнь, но должен сказать, удовольствие от хорошо приготовленной еды никуда не пропало. Если ты помнишь, наша предыдущая жизнь научила нас тому, что все должно идти в дело.

Гнев обуял Рагнора.

И та сила, что, если верить Хагану и прочим, дана ему от рождения, и та болезнь, или как еще можно назвать состояние, в котором он существовал ныне, не должны лишить его рассудка. Но в данный момент он не мог рассуждать здраво. Он бросился на Хагана.

Орда брата двинулась на него. Рагнор нырнул под них и покатился по соломенному настилу. Оказавшись на другом конце, он вскочил и выхватил меч, стремительно обернувшись к врагам. Кровь стекала с его меча, когда он врезался в толпу существ, незадолго до того надругавшихся над святыми и слабыми, но кровь текла и по его телу, его собственная кровь. Он чувствовал боль, но острее была боль потери, и он знал, что не должен уступать.

Черная фигура выступила из задних рядов, и Рагнор сделал выпад, пригнувшись, вонзив меч в живот врага. Он чувствовал, как со спины на него наступает другой, и, прекрасно сознавая, что раны на нем заживут, какими бы чудовищными они ни были, он изо всех сил стремился сохранить голову.

Ему надо сохранить голову. В буквальном смысле. И в переносном тоже.

Меч вонзился ему в спину. Он замер, цепенея от боли, но заставил себя обернуться и нанес удар в шею врагу. И враг упал, прижимая руки к горлу.

Еще один выступил вперед, поднял меч и упал наземь. Легкая мишень. Не зря он учился боевому искусству. Не зря учили его лучшие из викингов.

Еще один бой, еще один. Пол усеивали поверженные тела. Но врагов слишком много.

Кровь текла у него из сотни ран. И в конце концов он упал, и он знал, что его брат — неведомый соперник его с самого дня рождения, соперник, копивший годами желчь и зависть, — одержит триумф. Хаган стоял над ним.

— Ты должен меня поблагодарить, — воскликнул Хаган. — Я дал тебе погибнуть в настоящей битве. Ты поднимешься в чертоги Валгаллы и будешь пить и веселиться целую вечность.

— Ты будешь жить во тьме, в мире, где правит Ад.

— Нет, я жил в темноте только при жизни. Теперь я живу во власти и в свете… Хагана! — Он сотрясался от хохота. — А ты, мой маленький брат…

Рагнор сцепил зубы, но не стал закрывать глаза. Он смотрел, как налились бицепсы брата, когда он поднял свой могучий боевой меч.

Но когда стальной клинок опустился, он вошел в землю рядом с ним.

— Убей его, и дело с концом! — зашипела стоявшая рядом с ним Нари. — Он замучен, разбит, ты все, что хотел, доказал. Не позволяй ему возвращаться!

Хаган выкрикнул свой боевой клич и снова занес меч, и снова опустил его. Но как бы он ни рубил воздух в гневе, как бы ни старались те, кто пришел ему на помощь, мечи их всякий раз вонзались в землю. Они рубили плоть, но отрезать ему голову никто оказался не в силах.

— У него на шее цепь, серебряная цепь! Все из-за нее! — закричала Нари.

— Возьми ее! — скомандовал Хаган.

Он ничего не мог сделать, когда Нари опустилась рядом с ним на колени. Она даже в глаза ему не взглянула. Она протянула руку за серебряной цепью, той самой, что отдал ему монах много лет назад. Но, дотронувшись до нее;

она закричала от боли и попятилась. Кожа на пальцах дымилась, прожженная до мяса. Хаган взревел для бодрости духа и схватил цепь, но и он отпустил ее, такую боль не выдержал даже он.

— Дайте кол, мы воткнем его ему в сердце и похороним под пеплом и развалинами его драгоценной церкви! — заревел Хаган.

К тому времени как его поволокли к церкви, Рагнор уже ничего не чувствовал. Он даже не чувствовал, как в тело его втыкают колья.

Он не мог открыть глаза, не мог ничего. Темнота наступала, черная дыра, пустота, ничто…

Итак, вот ты какая, смерть.

Смерть оказалась безболезненной…

Жизнь или существование полны боли.

Если о том уроне, что нанесли его телу, он не знал почти ничего, то тот миг, когда он вернулся из небытия, он осознал со всей ясностью. Он остро чувствовал все — и каждый кусок дерева, что удаляли из его тела, отзывался в нем болью столь нестерпимой, что криком своим он грозил надорвать легкие.

— Эй, смотрите! С ним что-то происходит! — закричал кто-то.

Рагнор имел видение. Он смотрел снизу вверх на высокого светлого человека, что нависал над ним, испуская свечение. Он лежал среди руин того, что некогда было деревней. Он не знал, как долго пролежал спящим или мертвым в темноте и спокойствии. Деревья проросли сквозь пепел того, что когда-то называли церковью. Плющ обвил деревья, устлал камни. Сколько времени прошло — дни, месяцы, годы, — он не знал. Человек, склонившийся над ним, казалось, относился к одному с Рагнором племени. Викинг удивленно скалился, опираясь на мощный меч, и в голубых глазах его читалось любопытство.

В поле его зрения попал еще один человек. Он тоже с интересом его разглядывал.

Второй присел на корточки. Явно человек иного племени. Черноволосый, пониже ростом, он носил тунику и шерстяной тканый плед, какой носят шотландцы.

— И что мы тут имеем? — громко спросил он.

— Думаешь, это он? — вопросом на вопрос ответил ему блондин.

— Ходили слухи, что мы можем найти его здесь, и, кажется, так оно и случилось, — заметил шотландец. — Ты известен как сын волка?

Рагнор изучал взглядом странного человека, который, кажется, откопал его с определенной целью.

— А вы кто? — спросил он.

— Э нет, я первый спросил! Прошел слух, что есть один человек, который может помочь нам выстоять против бича островов — кровожадного викинга и его такой же кровожадной любовницы. Слухи ходили, что его закопали под развалинами церкви в старом аббатстве. Еще раз спрашиваю тебя — ты сын волка?

— Седьмой сын, — согласился Рагнор. — А кто, проклятие, вы такие?

— Я и есть проклятие, — ответил человек. — Но проклятие со сводом правил, со своими принципами и волей к жизни. — Он встал, протягивая руку Рагнору. Рагнор взял его руку, поморщился от боли при попытке встать. Каждая рана, которую он получил до того, как на него пала ночь, дала о себе знать с новой силой. Он с трудом сумел подняться на ноги.