Наедине наш лексикон становился почти нормальным.

Да и вообще вдвоем мы делались другими, нежели на публике.

Я даже вынимал наушники iPod-а, чтобы музыка не мешала разговаривать.

– Все один раз.

Он спиннул с крыльца что-то еще.

– Но поёбся.

– Врешь, – вырвалось у меня.

Секс – никому в реальности не известный – считался святым делом.

А шутки со святыми вещами не приветствовались.

– Не вру.

Слова прозвучали так, что я поверил.

Впрочем, насчет вранья я выпалил чисто для порядка: друг никогда мне не врал, ни по мелочи, ни в крупном.

Я покачал головой.

Познание женщины поднимало на высоту бОльшую, чем если бы у него возник желтый «Феррари» или красный «Мустанг».

– Не вру, – повторил Макс со странным вздохом.

– А когда?

Я готов был отрубить любую из рук, чтобы узнать подробности.

– Недавно, – друг криво усмехнулся. – Могу дату сказать. Двадцать пятого декабря.

– Двадцать пятого? – я задыхался от нетерпения. – Так тогда же… была дискотека. Новогодняя, общешкольная.

– Да. Была, – подтвердил Макс.

– И…

Я замялся.

Правильная фраза нашлась не сразу.

«Ну и кого ты трахнул?» годилось лишь для какого-нибудь Глеба или Димы.

«С кем ты стал мужчиной» или «Кому отдал свою девственность» напоминало дрянной американский фильм про подростков.

«Кто стала твоей избранницей» тоже было киношной пошлостью.

И я спросил просто:

– И кто – она?

– Дай слово, что никому не скажешь.

– Никому не скажу.

– Поклянись.

– А не буду клястись, – я отмахнулся. – Можешь не говорить. Сам угадаю.

– Угадай, – Макс хмыкнул.

– А и угадаю.

Я уважал его настолько, что догадки начал строить от Эвереста:

– Титни Спирс!

Таким было прозвище самой сексуальной девочки школы – одиннадцатиклассницы Радмилы Ивановой.

«Спирс» присоединилось по созвучию, «Титни» родилось от особенностей бюста. Что бы ни надевала Радмила, масса вываливалась наружу.

Не представляю, как переживали присутствие Ивановой учителя-мужчины. Время от времени ей делали замечание, тогда Титни заталкивала свое богатство поглубже, но этого хватало на пять минут.

Какие у нее были ноги, задница и глаза, никто не знал – точнее, не смотрел: все затмевала грудь.

Радмила жила словно за стеклянной стеной; никаких пошлостей про нее не говорил даже Игорь, негодяй и редкостный враль.

От первой догадки друг даже не отмахнулся.

За Титни приезжал кент на двухдверном фиолетовом «Мазерати», единственном в нашем городе – по ухваткам не старший брат.

Макс обладал тем, что взрослые именуют «харизмой», а умным вечно хмурым лицом напоминал актера Лино Вентуру.

Но при всем том он оставался одним из нас – нищим подростком, живущем с такими же нищими родителями в помоечном микрорайоне.

Шансов с этой девчонкой у него не было.

Дальше я принялся перебирать серьезно.

Я поименовал более-менее выдающихся однокашниц: грудастых, задастых, ногастых, пухлых и тонких.

Исчерпав основной фонд, я перечислил оставшихся, вспомнил даже Юлю Маркешко с такой недоразвитой грудью, что на физкультуру она могла бы ходить в одних трусиках.

Затем я перешел на педагогинь.

Я перебрал учительниц: от молодой географички до старой директрисы, высохшей наподобие стручка акации.

На каждое имя Макс отрицательно мотал головой.

Тогда я спустился до теток из технического персонала.

Первой в списке шла завстоловой – маленькая женщина с огромной грудью. Ее все звали «Поша». Не зная имени, мы полагали, что кличка происходит от слова «пончик», который она напоминает.

Дойдя до миссис Симпсон, я поднял руки.

– Она не из наших, – сообщил Макс, насладившись моим бессилием.

– Ну, так о чем говорить? – я возмутился, хотя сам предложил играть в гадалку.

– Вообще не из школы.

– Ладно, Макс, – я тяжело вздохнул. – Чтоб случился «день Сурка» и я навсегда завяз в этой проклятой школе, если разболтаю.

– Это была Ларка, – сказал он, не глядя на меня.

– Ларка?!..

Мне показалось, что крыльцо качнулось.

Лариса была старшей сестрой Макса.

Она училась в нашей школе, и когда-то водила его сюда – правда, я этого не помнил.

Сейчас Ларисе было за двадцать, она оставалась в семье, но вела самостоятельную жизнь.

Денег у родителей не водилось, поэтому Лариса в институт не пошла, работала продавщицей магазине одежды и, кажется, училась где-то на заочном.

Впрочем, все это я знал со слов Макса, поскольку его сестрой не интересовался, в последний раз видел ее на их последнем звонке, куда согнали поздравлять всю школу от первого класса до десятого.

Встретив Ларису на улице, я бы ее не узнал.

Никакого интереса к ней я не испытывал.

Но известие шокировало.

Мы могли обсуждать всех: от неприступной Титни до дворничихи с английским прозвищем – однако сестра выходила за рамки.

– Зарулим в кафешку, расскажу, – коротко ответил друг.

Кафе «Карлсон» изначально считалось детским, но сейчас тут продавали все, что можно и чего нельзя.

Мы не стали брать пива, хотя верзиле Максу налили бы даже водки.

Взяв по «Кока-коле» – мерзкой и отдающей растворителем – мы уселись в угол, чтобы никто не приблизился сзади.

Макс рывком скрутил красную крышку, липкое пойло хлынуло ему на штаны.

Музыка гремела громко. Напор, с каким друг упомянул падших женщин, остался не услышанным.

Я открыл свой баллон аккуратнее.

Отхлебнув, я подождал, пока из носа выйдут пузыри, и продолжил оборванный разговор:

– Но ведь это кровосмесительство. Уголовно наказуемо.

Друг помолчал, глядя на свои брюки, которые в доли секунды из почти свежих превратились в грязные.

– Всего и было-то один раз, – ответил он. – После той трижды ёбаной дискотеки. Ты ее помнишь? Наобжимался так, что готов был трахнуть пустую бутылку.

– Да уж… – я вздохнул.

Сильно распространяться о дискотеке я не стал.

Сам я чуть не сошел с ума.

До прошлого нового года нашим уделом оставались «вечеринки» – убогие посиделки с чаем и пирожными в своих кабинетах при салфеточных снежинках, наклеенных на окна и под надзором классных руководительниц.

А в последний новый год пустили на «взрослое» мероприятие.

Девчонки, которые толкали то грудью, то задницей, довели меня до безумного состояния.

Дискотека еще не закончилась, когда я побежал в туалет – тот, в котором болтали о женщинах.

Нажевав несколько полосок жвачки, я приклеил телефон к стене и открыл порнофото, где женщина занималась тем же самым – правда, не стоя над грязным унитазом, а лежа на чистом кожаном диване.

В подобной ситуации она почему-то нравилась особо.

– И вот прихожу я домой, – продолжал Макс. – Все как обычно, черепа в большой комнате, телевизор орет. Я к себе, включаю комп, надо срочно запустить порнуху.

Я кивнул.

Проблемы у всех были одинаковыми до боли.

– У меня хорошо. Закроюсь – и сам себе хозяин. Комп черепа купили, поняли, что без него никак. А наушники и джойстик – на них уже я сам заработал.

– Как?

– На опросных сайтах. У меня десяток разных аккаунтов. На одном я школьник, на другом – пенсионер, на третьем студент, на четвертом мать-одиночка, на пятом управляющий банка, и так далее. Так нельзя, ясное дело, но я регился через тор.

– Через бублик?! – изумился я.

– Хуя мне бублик. «Тор» – приватный браузер, прячет айпишник. Могу хоть зоопорно смотреть, хоть рынок оружия…

В речи друга я понимал одно слово из десяти.

Сам я не мог назвать себя продвинутым пользователем.

Но Макс был компьютерным гением, даром что родился в семье огородников.

–…Короче, сижу, думаю. Какое видео запустить: с голыми, или в чулках.