Рита обернулась к нему и слабо улыбнулась. Кажется, она не поверила.

Действие 16

Очень злится на нее

В осеннем лесу, на развилке дорог,

Стоял я, задумавшись, у поворота;

Пути было два, и мир был широк,

Однако я раздвоиться не мог,

И надо было решаться на что-то.

Роберт Фрост

В день премьеры в театре все волшебство пьесы внезапно исчезло. Грим на Рише смотрелся мертвой маской, танцевальные номера выходили техничными и бездушными и только финальный танец Виконта и Офелии, который пытался спасти Мартин, вышел немного ярче остальных. Вику казалось, что слова о божественности он хрипит, как уставший повторять старик. Рита трижды сбилась с ритма и, кажется, вовсе не заметила этого.

Мари потеряла всякий интерес ко всем своим подопечным, кроме Риши. После выступления она увела ее в гримерку и что-то долго ей рассказывала. Вик не старался подслушать. Он аккуратно развешивал на вешалке костюм, надеясь, что больше никогда его не наденет.

— Как ты думаешь, мы ведь… закончили, правда, Мартин?

«Я очень на это надеюсь. Что там, за дверью?» — внезапно встревожился он.

Вик прислушался. Из-за двери и правда раздавались злой мужской голос и редкие всхлипы. Он тихо, чтобы не спугнуть говорившего, открыл дверь и выглянул в коридор.

Кто-то высокий, одетый в черное стоял в углу, целиком загораживая собеседника спиной.

— Я тебе обещаю, что в моей группе тебя не будет, слышишь?! Мне совершенно наплевать на то, кто там пускает слюни на твою смазливую мордашку и тощие конечности, поняла?!

— Я пускаю, — ледяным голосом сообщил Вик, кладя руку мужчине на плечо.

Вик доставал ростом ему до плеча и был меньше его раза в полтора. Но это не умаляло его мрачной решимости, если потребуется. перевести конфликт в драку. Потому что Риша за спиной мужчины стояла, сжавшись и закрыв лицо рукавами. Вик слишком часто видел эту позу. И приходил в бешенство каждый раз, когда видел.

Мужчина смотрел на него сверху вниз, и в его глазах не было угрозы, только липкое, унизительное презрение. Фыркнув, словно оскорбленный кот, он повернулся к Рише, явно намереваясь сказать еще что-то, но рядом с ней уже стоял Матвей. Он даже не успел переодеться, только стер грим. Он смотрел мрачно и тяжело, низко опустив голову.

Пожав плечами, мужчина, чье имя Вик так и не удосужился узнать, просто развернулся и вышел из зала, не оглянувшись. Почему-то Вик чувствовал себя так, будто его только что унизили.

Но он не стал сосредотачиваться на этом ощущении. Вместо этого подошел к Рише и сжав ее запястья, заставил отвести руки от лица.

— Это не имеет никакого значения, ясно? — мягко спросил он, вытирая слезы с ее лица.

Она только неуверенно кивнула.

— Он прав, — неожиданно подал голос Матвей. — Все, что сказал этот человек — ложь. Я ничего не понимаю в искусстве, но, если бы меня спросили, что это такое, я бы ответил, что представляю твое лицо.

Риша, кажется, забыла, что только что была расстроена и напугана. Для Матвея это была неожиданно длинная и неожиданно поэтичная речь. Он вообще почти все время молчал, кажется, опасаясь слов и власти, которую они могут обрести.

Вик был удивлен не меньше подруги. Он чувствовал, как на его чувства накладывается сдержанное изумление Мартина.

— А почему… Почему Февраль? — неожиданно спросила Риша.

— В этот месяц родилась моя младшая сестра.

Он говорил эти слова со странной, несвойственной ему улыбкой. Но едва они прозвучали, как к лицу его вернулась былая безучастность. Коротко кивнув, Матвей вышел вслед за мужчиной в черном.

— А он сказал мне, что меня возьмут на прослушивание, — все еще не отойдя от шока, отстраненно сказала Риша.

— И этот замечательный человек…

— Сказал, чтобы я не приходила, потому что для меня здесь ничего нет. Но его просили передать, чтобы… чтобы я ждала вызова.

— Потрясающе, — искренне улыбнулся Вик и поцеловал ее.

На губах остался солоноватый привкус.

…

Эта весна напоминала затишье перед грозой. Вику казалось, что с его запястий соскользнули шелковые ленты, которые почти неощутимо, мягко управляли его движениями все эти месяцы. Когда Мари и ее театр исчезли из их жизни, дни наполнились каким-то новым, простым и понятным смыслом.

Вик сказал Мартину о своем намерении поступать в медицинское училище. Мартин долго отговаривал и даже обещал саботировать поступление, но Вик чувствовал, как в нем теплится робкая надежда, что это исполнение хоть одной мечты может оказаться правдой. И ничто не могло заставить его отступиться.

Мартин начал готовиться. Вера достала откуда-то целый ящик справочников и пособий. Вечера они проводили в библиотеке, и эти вечера были особенно уютными и немного грустными, потому что скоро им предстояла разлука.

Вик и не заметил, когда стал выше Веры. В уголках ее глаз появились первые ниточки морщин. Но она упорно продолжала звать его «малявкой» и смотреть так, словно он вот-вот попросит достать книгу с верхней полки, заставив подняться с кресла.

Весь мир вокруг стал каким-то зыбким и ненастоящим. А может быть, он впервые обрел свои реальные черты.

Однажды утром, выйдя на кухню, Вик встретился глазами с отцом, и понял, что перед ним сидит очень уставший человек на пороге собственной старости. И больше — никто.

«Ты можешь простить его?» — спросил Мартин, почувствовав этот момент.

«Нет. Но это и не нужно. Ни ему, ни мне. А ты?»

«Я никогда не прощаю таких вещей».

Вик только кивнул и вышел из кухни, забыв, зачем туда направлялся.

Его комната всегда была такой тесной? А эта чайка на шкафу — ее нарисовал Мартин, когда Вик был еще совсем маленьким — давно ли начала осыпаться белая краска?

Скоро он покинет эту комнату навсегда. Захочется ли ему оборачиваться? Захочет ли он вернуться?

Все-таки в этом доме он часто бывал по-настоящему счастлив. Поддавшись внезапному порыву, Вик открыл дверь шкафа, и посмотрев в зеркало позвал:

— Мартин!

Он стоял рядом. Вику казалось, что он видит его словно заключенным в почти невидимую белую рамку — очертания проема. Но это не имело значения. Зажмурившись, он сделал шаг вперед. Протянул руку.

Когда-то бабочки Мартина вились вокруг керосиновой лампы, и они были настоящими в тот момент, когда Вик на них смотрел.

Он Бог? Ему все можно?

Если бы это было так, он не стал тратить времени на глупости как Виконт.

Не открывая глаз, он сделал шаг вперед. Кончики пальцев коснулись чего-то теплого.

Он прижал ладонь к сухой шерстяной ткани. Протянул вторую руку.

Ткань жилета Мартина наощупь была мягче и тоньше ткани сюртука.

Мартин не исчезал, как раньше, он стоял рядом, и Вик чувствовал прикосновение теплой ладони к затылку. Стараясь не делать резких движений, он прижался щекой к плечу Мартина, сжав руки у него за спиной.

— Спасибо тебе, — тихо выдохнул он.

В этот момент все исчезло. Он обнимал пустоту, стоя посреди комнаты.

Мартин ошеломленно проводил ладонью по лацкану сюртука.

В этот момент все было настоящим — и он сам, и слова, которые сказал ему Вик.

…

Первые экзамены в школе начались в апреле, для Вика и Риши — одновременно.

На математике быстро решив задания из своего билета, он целиком решил билет Матвея и переписал его на два листа, на тот случай, если один отберут. Впрочем, он сомневался, что это произойдет. Подсовывая один из листов под билет, Вик с удивлением заметил, что Матвей сам почти решил первую половину задач.

В этот момент Вик почувствовал нечто вроде гордости. Пусть он когда-то, только начав учебу в школе просто цинично привязал Матвея к себе, чтобы он помогал ему в конфликтах, все же Вик потратил немало времени, объясняя ему каждую тему, раз за разом. Даже те вещи, которые казались ему очевидными. И теперь он видел, что это было не зря.