— До тебя мне дела нет. И до твоих долгов тоже. Но сегодня за твои долги спросили с меня. А главное — спрашивают с твоей сестры.

Мартин научился у деревенских детей не только ловить рыбу. Он стоял, склонив голову к плечу, и думал, как славно было бы повторить трюк с гвоздем.

Как славно было бы воткнуть этот гвоздь прямо в глаз Ришиному брату.

— Да что ей будет-то… — ляпнул Женя, сам испугавшись своих слов.

— Может быть и ничего. Где Вадим берет наркотики? А? Может, он ими торгует?

Мартин блефовал. Он понятия не имел, правда ли Вадим имеет пристрастие к наркотикам, и тем более связан ли он как-то с их продажей, только надеялся, что правильно понял смысл точек зрачков и развязного поведения. Но по изменившему лицу Жени он с удовольствием отметил, что угадал.

— Не твое дело, понятно?

Женя поморщившись сделал к нему короткий шаг.

— Что скажет твой папа, если узнает, с какой компанией ты связался? Что скажет твой папа, если узнает, как за это Ире «ничего не было»?

— Ты… ты ему ничего не скажешь, ясно?!

— Я ничего ему не скажу, — согласился Мартин. — А ты за неделю вернешь до копейки своему Вадиму деньги, которые ему должен. Или не вернешь — твое дело. Но рядом с твоей сестрой и со мной этих людей больше не будет.

— Ты о себе много думаешь, сопляк. Думаешь, мы и таких не ломали?

— Такие как ты никого не ломали, Жень. Ты подлое и трусливое ничтожество, таким ты и останешься. Можешь меня избить — я не боюсь боли. Можешь поджечь ночью мой дом — я не боюсь смерти и не питаю нежных чувств к этому сараю. Только знай, что то, что случилось зимой с елкой может произойти и с тобой. Ира единственная, любимая дочка. И твой отец никого из ее обидчиков не простит, и тебя тоже. Понял меня?

— Да ты…

— Ты меня понял? — Мартин спрашивал спокойно, почти ласково, как у непослушного ребенка.

— Да, — выплюнул Женя.

— Ну и отлично. А теперь иди — я как раз должен был дойти до дома. И еще… не срывайся на ней за сегодняшний разговор. Хочется — ударь меня.

Мартин с презрением смотрел, как Женя сжимает и разжимает кулак.

— Так я и думал, — сказал он, разворачиваясь к дому.

«Мартин, что теперь будет?..»

— Ничего не будет, Вик. Просто теперь нам придется играть в их игры. Я бы все отдал, чтобы ты в них не участвовал.

«Не надо, Мартин. Я не люблю, когда мне врут. А не участвовать значило бы жить, когда тебе целый мир врет».

— Спасибо тебе.

Вик почувствовал, как отступает боль. Мартина, Риши, и его собственная. Он прикрыл глаза. Ему ничего так не хотелось, как жить в Правильном Мире. И он свято верил Мартину, который однажды сказал, что единственный способ оказаться в таком мире — жить так, как будто ты уже там.

В этом мире не совершают подлостей и не предают друзей. И не боятся зла.

Потому что бояться зла — значит потворствовать ему.

Действие 16

Чудесные годы

Обновка —

Стальная мышеловка.

Мышей ловить я не люблю,

Я мышеловкой их ловлю.

С. Маршак

Первого сентября занятия не начались. Отстояв под моросящим дождем свою первую в жизни школьную линейку, Вик отправился искать кабинет директора.

Отец все-таки потрудился отнести его документы в школу, коротко бросив: «Не будешь больше целыми днями без дела по дому болтаться». Вик посмотрел на отца почти с нежностью — он приходил домой только ночевать, и об этом знала, наверное, вся деревня. Но только сегодня отец сообщил Вику, что ему нужно было пройти какое-то тестирование для зачисления в класс. Вик с тоской подумал, что из-за отца он может потерять еще один год, и они с Мартином будут одинаково нелепо чувствовать себя за партой.

Вик был спокоен и серьезен — взрослых он не боялся, как не боялся и вступительных тестов. Риша утверждала, что даже в ее классе многие не умеют нормально читать.

Мартин с тоской оглядывал выкрашенные светло-зеленой краской полы и светло-серые стены. Прямо над кабинетом с табличкой «Языковедение» была написана нецензурная фраза, на двух языках. Буква «О» на табличке была выжжена сигаретой. На другой стене он разглядел плохо замазанное серым черное изображение того, о чем говорилось во фразе над дверью.

Кабинет директора оказался просторным и светлым. Вдоль стены напротив окна тянулся стеллаж, заставленный книгами. Директорский стол располагался у другой стены. К нему вела темно-красная ковровая дорожка.

«Мартин, видел какое убожество?..»

«Не лишай пожилого человека маленьких мещанских радостей», — дипломатично отозвался Мартин.

Вик, фыркнув, прошел по линолеуму рядом с дорожкой.

— Здравствуйте. Папа сказал зайти к вам. Моя фамилия — Редский, — представился Вик таким голосом, будто его фамилия вызывала ассоциации не с алкоголиком, разводящим свиней, а местным аристократом.

Директор был пожилым, невысоким мужчиной, с округлым животом и мягкими щеками, покрытыми редким седым пухом.

— Ты сын…

Вик закатил глаза. Несмотря на браваду, он знал, что уважения его фамилия ни у кого не вызывает.

— Мужчины, который был у меня вчера?

— По видимости, — усмехнулся он.

О том, что он отнес документы в школу, отец сообщил ему месяц назад.

На потускневшей золотистой табличке на краю стола было выгравировано «Яков Федорович».

— Сколько тебе лет, мальчик?

— Восемь.

— Почему ты не пошел в школу в прошлом году?

— Мы с папой только переехали с Севера, и…устраивались. Папа, видимо, забыл отнести мои документы.

— Ты умеешь читать?

— Умею.

— Правда?

Вик, до этого чувствовавший себя спокойно и расслабленно, изумленно вскинул глаза. Он медленно подошел к стеллажу и открыл первую попавшуюся книгу.

— …Я таков, каков я есть, разве мог бы я избавиться от самого себя? И однако же, я пресыщен собою… На такой почве презрения к самому себе, настоящей болотной почве, вырастает всякая сорная трава, всякое ядовитое растение, и все это так мелко, так исподтишка, так нечестно, так приторно…

Он закрыл книгу, посмотрел на обложку.

— «Генеалогия морали», Ницше… да, у меня на чердаке таких книг не валяется.

«Вик, ты же понимаешь, что это дешевый эпатаж и позерство?» — с улыбкой спросил Мартин.

Впрочем, он гордился собой и другом — за этот год Вик научился читать бегло, без запинок, писал с небольшим количеством ошибок, к тому же они поработали над подчерком, в результате чего буквы у него выходили четкими, острыми и одного размера.

«Зачем отличаться от других, если нельзя эпатировать и позерствовать?» — улыбнулся Вик в ответ.

— Хорошо, считать, я так думаю, ты тоже умеешь. Как тебя зовут?

— Виктор.

— Прочитай мне стишок, Вить.

— Какой?

— Любой. Свой любимый.

Вик задумался. Он знал пару детских стишков, которые намертво въелись в память — их разучивал с Денисом, младшим Ришиным братишкой, Вячеслав Геннадьевич. Были стихи, которые рассказывал ему Мартин — Вик до сих пор не знал, откуда он брал те, что не сочинял сам.

— А можно… короткий? Про школу?

— Да, конечно, — Яков Федорович смотрел на него с выражением сдержанного интереса.

«Может лучше прочитаешь тот, про кузнечика?» — без особой надежды спросил Мартин, отчаявшийся убедить друга вести себя скромнее.

— Кто замуж выходит

                                      за ветер?

Госпожа всех желаний

                                     на свете.

Что дарит ей к свадьбе

                                      ветер?