Гвоздь удобно лег в руку. Он был шершавым и горячим от нагревшего его солнца.

— Ты, гаденыш…

— А теперь ты меня слушай, — Мартин уклонился от одного из друзей Вадима, пытавшихся схватить его за руку. — Если ее отец обо всем узнает, ты не доживешь до вечера. Вы четверо. Не доживете. А я клянусь тебе, что он узнает, если ты еще раз появишься рядом с ней.

— Я думал, с тобой можно договориться, — разочарованно протянул Вадим.

Впрочем, напасть на ребенка он почему-то не решался.

— А может быть… — меланхолично сказал Мартин, глядя, как Вадим наклоняется, чтобы что-то еще ему сказать. — Я сам тебя убью.

Он протянул руку, словно хотел толкнуть Вадима в плечо. Гвоздь вошел удивительно легко, почти без сопротивления, и Мартин не смог сдержать улыбку — так восхитительно, завораживающе приятно качнулась темнота в его душе.

На серой футболке стремительно расплывалось темное пятно.

А потом улыбка погасла.

«Прости, я тебя подвел».

«Ты… все правильно сделал», — прошептал Вик.

Он смутно понял, что рассказывал о Рише Вадим. Понял, почему Мартин не сдержался. И понял, что выбора у них обоих не было. Снова.

А еще Вику было страшно. Мартин не пытался больше уклоняться или хотя бы прикрываться от ударов — он смеялся. И смех был жуткий, каркающий и безумный. Взрослый.

Вся боль, все отчаяние, вся беспомощность и весь побежденный страх звучали в этом смехе.

— Ну его, припадочного! — раздался сквозь красную пелену голос.

Мартин не заметил, как остался один. Убедившись, что никто его не видит, он опустился на колени и уставился на пыль, в которую падала кровь с разбитого носа. А боли почему-то совсем не было.

…

Домой Мартин пришел через лес. Неподалеку, он знал, был небольшой ручей с чистой ледяной водой. Там он умылся и застирал рубашку. Он хотел поспешить к Рише, но рассудил, что его отец для нее не опасен, а вот увидев его в крови она обязательно испугается.

Он дошел до дома, когда солнце уже клонилось к горизонту. Залез в окно, как-то отстраненно отметив, что это делать стало сложнее.

В комнате никого не было. Дверь была на месте. Мартин почувствовал, как в опустошенном яростью сознании прорастает ядовитый страх.

— Риша?!

— Я здесь, — раздался тихий голос откуда-то из-за шкафа.

Она сидела в щели между шкафом и столом, накинув сверху одеяло. В полумраке ее невозможно было разглядеть.

— Иди сюда, — позвал ее Мартин, опускаясь на колени и протягивая руку.

— Ты в порядке?.. Вик, у тебя кровь на лице… — испуганно прошептала она.

— Все хорошо. Я упал, когда убегал, — соврал он, притягивая ее к себе.

Она дрожала и тихо, беспомощно плакала, закрыв лицо манжетами. Мартин поправил одеяло, и не стал вставать с пола — так и остался сидеть, обнимая ее и ожидая, пока слезы у нее кончатся.

— Ты мне врешь… они тебя… они тебя били, да?..

— Риш, почему ты мне ничего не сказала? — вместо ответа спросил он.

— О чем?..

— О том, что им от тебя нужно.

Он почувствовал, как Риша замерла и чуть отстранилась от него.

— И ты… ты теперь…

— Что я? Что я должен сделать, Риш?

— Ты не станешь со мной дружить, да?

Вик стоял, намертво вцепившись в подоконник своей комнаты. Он даже оборачиваться на стены не хотел, чтобы не видеть, что еще там появилось. Он чувствовал себя запертым в клетке между двух костров — Мартину было больно. Рише было больно. И ему, Вику, от этого тоже было больно, мучительно и разрывающе.

— Кто тебе сказал эту глупость? Все будет хорошо, Риш. Я тебя не оставлю. Я не дам больше такому повториться. Все будет хорошо, солнце мое, — бестолково шептал Мартин, гладя ее по волосам и прижимая к себе.

На Мир-Где-Все-Неправильно опускалась темнота. Вик думал о том, что в этом мире дети не могут оставаться детьми.

Иногда они просто не имеют на это права.

…

— Риш, давай расскажем твоему отцу? — попросил Мартин, когда она, пригревшись у него на руках, наконец перестала дрожать.

— Нет, нет, ты что… он их убьет, — испуганно прошептала она.

— Тебе жалко?

— Его посадят в тюрьму, Вик… Я не хочу… не хочу об этом говорить, мне так… страшно…

— А если это произойдет снова?

— Я хорошо прячусь… почти всегда сбегала от них…

«Почти всегда», — повторил про себя Мартин.

— Ты поэтому меня ждала, да? Чтобы я не видел, если тебя подкараулят у дома?! — пораженный внезапной догадкой прошептал он.

Риша кивнула, не поднимая на него глаз.

Он чувствовал себя не лучше Вика. Он невольно стал причиной, по которой Вик увидел самую черную изнанку мира, который он и так почти ненавидел. А еще Мартин, кажется, и сам начинал ненавидеть этот мир.

— Пойдем, я провожу тебя домой, — сказал он, вытаскивая из шкафа свитер.

— Мне… не надо, спасибо…

— Риш, тебя знобит. Ну что ты, ты же раньше брала мои вещи? Или ты хочешь, чтобы я тебя отпустил в темноте одной возвращаться?

— А если они снова тебя побьют?!

— Так можно это будет моим решением, а? Или ты думаешь мне будет спокойнее, если они… побьют тебя?

Риша взяла свитер. Мартин заметил, как она прикусила губу, и тонкая струйка крови побежала по ее подбородку. Он достал платок из шкафа и протянул ей.

— Пойдем. Я обещаю, все будет хорошо.

Мартин хорошо видел в темноте. Поэтому обратно они пошли как раз через лес, а не по дороге. Он видел тропинки, по которым можно было идти тихо, почти не наступая на ветки и не шурша листвой. Он специально надел на подругу черный свитер. Сам он надел темно-серый поверх белой рубашки — в случае чего он просто снимет его и уведет погоню.

Но в лесу и в деревне было тихо. До Ришиного дома они добрались без приключений. Мартин, неожиданно для Вика, принял предложение выпить чая. Вместо того, чтобы торопиться домой он сидел на кухне и развлекал Ришину мать какими-то невероятными историями из городской жизни, которые он сочинял прямо на ходу. Женщина сначала раздраженно на него поглядывала, но потом взгляд ее потеплел, и она даже посмеивалась. Она готовила ужин, и Мартин вызвался ей помогать. Охотно почистил полведра картошки и ощипал курицу.

Принял приглашение остаться на ужин.

«Мартин, ты что делаешь, нам разве не надо бежать домой?»

«Мы не будем никуда бежать», — спокойно ответил он.

Риша тоже встревоженно на него поглядывала, но потом, что-то для себя решив, успокоилась и даже включилась в разговор. Дома, при свете, на кухне, где пахло готовящимся супом и свежим хлебом, рядом с матерью и Виком она неожиданно расслабилась.

После ужина Мартин помог перемыть всю посуду, а потом посмотрел на часы.

— Господи, как поздно! Простите, я, наверное, не должен был так задерживаться. Я пойду домой…

— Погоди, не ходи один. Скоро Слава вернется, он тебя проводит.

— Простите, папа будет волноваться. Не хочу доставлять вам неудобства — а можно я пойду с Женей? — Последние слова Мартин произнес дрогнувшим голосом очень-очень послушного ребенка, чтобы скрыть нотки предвкушения.

— Да, ты прав. Женя как раз дома. Я его позову.

Мартин стоял в дверях, и безучастно смотрел, как Женя спускается. Надевает куртку и шнурует ботинки.

— Спасибо вам большое! Риша, до завтра! — попрощался он, широко улыбаясь.

Женя смотрел на него со смесью презрения и раздражения. Дверь за их спинами захлопнулась.

Половину дороги они провели как обычно, молча — Женя курил и нетерпеливо оглядывался. Когда они ушли достаточно далеко, Мартин остановился.

— Ты чего встал? Шевелись давай, — бросил Женя через плечо.

— Что ты задолжал Вадиму? — спросил он.

Вик и не знал, что голос Мартина может звучать так холодно. Может быть и была какая-то комичность в худом и бледном ребенке, ледяным голосом спрашивающим что-то у почти взрослого парня, но смеяться было некому.

— Что?..

— Что ты задолжал Вадиму? — терпеливо спросил его Мартин.

— Твое какое дело, сопля?!