Алиса Нежина

Перед новым годом улицы пахнут особенно. У их аромата всего несколько оттенков, но они такие яркие и вкусные, что хочется просто дышать полной грудью, смакуя нотки хрусталя, счастья, праздничной суеты, хвои и конечно солнечных мандаринов. Яркая кожура на белом снегу похожа на серпантин. Этот новый год будет самым счастливым, я знаю. Видела подарок моего любимого Димки, спрятанный среди белья. Маленькая бархатная коробочка — исполнение моего прошлогоднего желания. И теперь я иду домой, волоча в одной руке симпатичную елку, которая скоро займет свое место в углу квартиры, наполненной счастьем, а в другой пакет с горошком, майонезом и "Докторской". Иду и пою песню про глупую снежинку, которая исполнит еще одну мечту, следующую. Самую огромную с этом мире.

Я вошла в квартиру и чуть не упала, споткнувшись об стоящий у порога мой любимы чемодан. Мы с Димкой купили его в Италии — красный, пузатый, блестящий боками. Странно, что он тут делает?

— Эй, я дома, — крикнула в недра притихшего дома. И эта тишина вдруг показалась мне враждебной. Прислонила елку к стене, которая тут же заплакала от тепла. Жалко. Я никогда не покупаю живые ели, просто Димасик настаивал именно на такой лесной красавице. А мне их жаль. Маленькие елочки вырванные из привычной жизни, только для того, чтобы порадовать зажравшихся людей всего несколько дней.

— Ты рано, я тебя не ждал, — появился в прихожей Димка. И по его бегающим глазам я поняла, что происходит что — то из ряда вон. — Ну, с другой стороны даже хорошо. Так правильнее будет. Лисенок, я ухожу.

— Куда? Опять в командировку отправили? А я на салат все купила, даже горошек не забыла в этот раз, — глупо улыбнувшись пошла в кухню, все еще не осознавая предательства.

— Лис, я ухожу. Навсегда, — голос любимого впился в спину как нож. И я едва удержалась на ногах, выронила из руки пакет. Яркие мандарины рассыпались по полу, словно мячи из клоунской корзины. — Я полюбил другую женщину, и сделал ей предложение. Она сможет дать мне то, что не можешь ты. Понимаешь? Не бывает семьи без детей.

Его слова впивались в грудь как осколки зеркала снежной королевы. И моя действительность начала искажаться. Дура я, не сказала ему. Хотела подарок сделать к новому году, это же тоже исполнение мечты. Вчера мне пришло письмо. Наша очередь на ЭКО подошла. И после нового года нас приглашали в клинику на процедуру. А теперь с кем я пойду? Сбыча мечт откладывается.

— Прости, — в голосе Димки не было раскаяния.

— Ну уходи, — сказала я равнодушно. Словно все, что у меня было в душе замерзло сразу же, как в криокамере. — Чемодан только верни, он мне нравится. А вы новый купите.

— Чемодан? — удивленно переспросил чужой мужчина. Уже чужой. Странно. Так быстро. — Я ухожу, а ты жалеешь о чемодане?

— А что, он не предаст. У него душа есть, которую я в него вложила, когда покупала. А у тебя нет, — дернула я плечом, собирая с полу оранжевых предвестников праздника. — Дим, а давно ты ее любишь? Ну ту, которая может?

— Это так важно?

— Да.

— Пять месяцев. Алис, ну зачем все это? Не копайся в ране, это вредно.

— Значит, когда мы покупали этот чемодан, ты уже был не со мной? — задохнулась я. Он целовал меня в губы в том маленьком магазинчике, пытаясь вырвать из рук дорогой кофр, смеялся. А я уперлась — хочу и все. Глупая, слепая курица. Он уже был чужой. Там, в Италии, когда я мечтала о том, что скоро мы возможно станем родителями он уже не был моим. Смешно.

— У меня скоро родится сын, — тихо промямлил Димка. И я сошла с ума, ах какая досада. Первый мандарин угодил ему в глаз. Брызнул щипучим соком, под мой истеричный смех.

— Дура, — заорал этот чужой гад, когда второй снаряд достиг цели. Схватил МОЙ чемодан и выскочил за дверь. Я осела на пол, и разрыдалась, уставившись на лопнувшие измятые мандарины. И вот вдруг подумала, что мой новый год такой же бракованный и искореженный, как несчастные цитрусы, валяющиеся по всей прихожей. Медленно поднялась, добрела до сумки и достала мобильник.

— Люсь, можно я приеду? — простонала в трубку, как армянская плакальщица.

— Козел? — радостно гаркнул телефон голосом моей школьной подруги. — Я ведь говорила, гнилой твой Димка. Нужен тебе мильярдер, как у нас с Юльком. А не этот Ягупоп, у которого одно перо торчит из зада и то облезлое. Юль, я ведь ей говорила, помнишь?

— Даже я помню, — пророкотал Караваев, и судя по звуку чмокнул свою жену в щеку, тут же раздался детский смех, какая — то возня. Что — то грохнуло.

— Приезжай, короче, — суетливо заорала мне в ухо Люсьен. — Эти мелкие паразиты свалили елку. Представляешь? Бах. И капец искусственной красавице, — восторг в голосе подруги потонул в детском реве и мужском хохоте.

И зачем я поеду? У них семьи, дети, мужья. И полные дома счастья. А у меня? Нет у меня ничего. И уже не будет. Дать бы по башке проклятой предсказательнице, как там ее звали? Шарлатанка. Как только их допускают на радио, авантюристок этих?

— Попробуй только соскочить, — гаркнула Люсьен, явно почувствовав мое настроение. — Мы с Юльком приедем и надерем тебе…

— Мам, а что вы Лисичке надерете? — раздался тихий голос Сонечки, Люсиной дочери. — Зад, да?

— Зад я надеру тебе, если подслушивать будешь, — хмыкнула Люсьен с такой любовью в голосе, что у меня перевернулось все в душе. Мне это счастье то уже не светит. — Короче, Лиска, ждем. Юль, Лиска тоже приедет. Вся капелла в сборе будет. Гланя прилетит на метле реактивной, скорее всего, со своими подарками адскими и несчастным Джози. Эх зажжем.

— Спроси, может Сеню прислать за ней, пока он еще на линии? Нечего по ночам одной мотаться. Еще обидит кто, — подала голос рачительная хозяйка Юлька, заботливая мать хулиганистых тройняшек, похожая на булочку с маком.

А мне вот именно сейчас не хотелось зажигать. А хотелось забиться под плачущую елку, и попробовать сдохнуть.

— Я сама приеду, — уже жалея о своем порыве, обреченно выдохнула я. — Прогуляюсь. Мне нужно.

Глеб Снежин

— Мамы у всех бывают. У тебя же была? — вбил последний гвоздь в дубовую доску моего спокойствия Вовка, и выпятил нижнюю губку, собираясь разрыдаться в голос. — И я желание загадал. Так не честно. Дед мороз просто обязан его исполнить. Или фиг я в него больше верить буду.

— Вов, ну не все в силах доброго волшебника, понимаешь? Игрушку он может слепить, а вернуть кого — то с небес не его компетенция. Понимаешь? — вздохнул я, взъерошив льняные волосики на макушке любимого сына. Сына, которого чуть не потерял вместе с женщиной, что была моей жизнью. А теперь я ненавижу новый год, и праздника не чувствую. Вспоминаю заснеженную дорогу, расплющенную машину — мой подарок жене под елочку, и не верю больше в сказки. Не могу забыть бессилие при виде черного мешка на носилках и тихого детского писка из переноски, чудом уцелевшей в аварии. Алька пристегнула ее, это и спасло моего наследника. Тридцать первое декабря было тогда, шесть лет назад, как и сегодня. Я зажал переносицу пальцами, гоня воспоминания.

— Значит эти волшебники фуфло и лошары, — голос Вовки больше не дрожал. В нем сквозили злость и отчаяние.

— Неужели няня тебя научила так выражаться? — нет, во истину, не Генриета же ругается при моем сыне, как портовый биндюжник.

— Так Крокодиловна таких слов не знает, у нее все пардон, да сильвупле, да какие — то гадские экивоки, — выпучил глазенки сынище.

— Владимир, твою бонну зовут Генриета Автандиловна, — включил я строгого отца. — Не Гренка Крокодиловна, умоляю. И слова лошара и фуфло не пристало говорить порядочным людям.

— Значит ты беспорядочный, — вынес вердикт слишком ушастый пацан. — Вчера по телефону ты сказал, что этих лошар, надо раком нагнуть. Надеюсь ты говорил это про дедморозных эльфов, которые не могут сгондобить нормальный, нужный подарок, а не очередной планшет. Па, а раком — это как? Кстати, Крокодиловна против этих «ганжиков». Она говорит, что это все отупляет неокрепшие умы. А вот мама бы не отупляла меня. Понимаешь, пап? Даже у Вовки есть мама, хоть и глупая. Но мама же.