Заработанных на картошке денег каждому хватило на билет до города и на пару пирожков в буфете. Наряды студентам в колхозе закрывали по минимальному тарифу: считай бесплатная рабсила. А они и довольны, что вовремя смылись. Когда пирожки доедали, с неба сыпалась уже первая снежная крупка. Кончился сентябрь солнечный, начался нормальный, уральский. Дьяков с Брагиным провели операцию «картошка» с минимальными потерями, заработав авторитет на всю оставшуюся жизнь, по крайней мере студенческую.

По итогам битвы за урожай всем стало ясно, что на факультет пришла особенная группа. За высокие производственные показатели нам дали много-много баллов и большой пирог с повидлом. Дьякова пригласили работать в профком, Брагина – в институтский комитет комсомола. Остальных выдающихся первокурсников растащили по разным институциям, которых в вузе оказалось больше чем достаточно: комитет ВЛКСМ факультета, бюро ВЛКСМ специальности, столько же профкомов, штаб стройотряда, студклуб, турклуб, редакция стенгазеты, народная дружина, студсовет общежития… На двадцать пять человек получилось больше двадцати «портфелей». Каждый «портфель» приносил в копилку группы баллы, которые посредством умножения на весовые коэффициенты превращались в очки. Очки, в свою очередь, участвовали в распределении стипендий.

Первую сессию группа сдала хорошо. Учились все вместе. «Школьники» – те, что поступили сразу после выпускного, – подтягивали рабфаковцев по математике. В это время как раз происходила реформа учебной программы. «Школьники» легко управлялись с интегралами-дифференциалами, о которых рабфаковцы, окончившие школу три-четыре года назад, не слыхали. Аналогичная беда с химией, а с иностранными языками провал обнаружился у деревенских. Им порой вообще не преподавали язык за неимением учителя, в аттестат оценку ставили так, навскидку: не портить же человеку жизнь только за то, что он в деревне родился-рос?! Сокурсники их «подтягивали» до уровня требований на зачет. Так вот, сессию все сдали хорошо, с минимальным количеством троек и одиночным хвостом у Вовы Маслова, который на «картошку» не ездил, а мотался с институтским вокально-инструментальным ансамблем (ВИА!) по тем же деревням, где трудились студенты, но до своей замечательной группы не доехал – она раньше всё убрала и сорвалась. Артисты же культурно обслуживали свой маршрут до последнего гнилого клубня и нахлебались прелестей уральской осени. «Испили чащу жидких грязей», как выразился самодеятельный поэт в факультетской стенгазете «Резонанс». Картошку в поле Вова Маслов с нами не собирал и авторитета не нажил. Товарищи по студенческой группе Маслова недооценивали. Полагали, что на гитаре бренчать – не мешки ворочать, ерунда какая-то.

Вовин хвост удалось обрубить до каникул. Группа со стопроцентной успеваемостью по итогам семестра набрала запредельное количество очков. На двадцать пять человек пришлось по очкам двадцать восемь стипендий. Это не считая производственных. Двое наших учились по направлению предприятий, им стипендию выплачивал трудовой коллектив. Лишнее, конечно, отдали, но сам факт каков! Опять поползли по факультету и дальше, по институту, слухи про вундеркиндов, удивительным образом скопившихся в одном не самом лучшем месте. Не самом лучшем – потому что специальность наша на факультете считалась, как бы это обозначить… мужицкой, простецкой. Ни всесоюзного распределения не обещала, ни прорыва в научном поиске вокруг цифровых технологий. Одни лишь двигатели да системы аналогового управления. Ну и что? Мы уже почувствовали вкус победы с привкусом славы. Он и пьянил, и вдохновлял.

– Главное теперь – не потерять темпа, – говорил сметливый Дьяков.

Говорил он в манере заговорщика, сутулясь и слегка наклоняя голову, что создавало настроение приватности; негромко, будто по секрету выдавая информацию, только для своих. При этом Дьяков делал короткие движения рукой, прижатой к туловищу, будто нарубал колбасу.

Брагин стоял рядом и улыбался. Невысокий, ладный, будто выпеченный только что кулич, он махал ресницами, играл ямочками на щечках. Не парень, а картинка. Брагин генерировал идеи, Дьяков нес их в массы. Хотя, пожалуй, Дьяков тоже генерировал, а Брагин нес – когда как.

– Пригласил девушку в кино, так позови с собой товарищей, – объяснял Дьяков незадачливому Кривощипову, как работает принцип «Делай что хочешь, трактуй как надо». – Вместе сидеть необязательно. Иди хоть на последний ряд целоваться. Но за сюжетом следи, не теряй нить. А после кино соберитесь и обсудите содержание. Напишите отчет, билеты приложите как доказательство, что ходили на один сеанс, в один день. Считай организовал культпоход. Тебе балл как организатору, товарищам – как участникам, и группе очки набегают в зависимости от количества участников.

– Можно еще у других людей билеты для отчета попросить? – сообразил обмишурившийся Кривощипов, бессмысленно, то есть безочково, сходивший в кино с девушкой из другого вуза.

– Это будет подлог, – вступил в разговор Брагин. Он поморщился, досадуя, как неловко Дьяков объясняет тонкие вещи.

– Один-два можно, – разрешил Дьяков. – Но с условием: на обсуждение пусть придет кто-то дополнительно, по числу билетов, чтобы получить представление, про что фильм. Нам дутые отчеты не нужны.

– Нужна полнота жизни, интерес, процесс, – добавил Брагин.

– А в цирк?

–?!

– В цирк так же ходить, коллективно? – спросила я.

– Зачем же? – рассудительный Брагин помедлил с ответом, но все же нашелся: – Из всех искусств важнейшим для нас является кино.

– Это не полная цитата, – настаивала я. – Ленин писал «кино и цирк».

Брагин смутился. На следующий день он, порывшись в первоисточнике, цирк отверг на том основании, что у Ленина есть оговорка. Вождь говорил о стране с чудовищной безграмотностью. А мы все же как-то ее преодолели, в вузе учимся. Поэтому Брагин цирк отверг, но не окончательно. Если там какая-то патриотическая тематика, то можно рассмотреть и цирк в качестве общественной активности.

После первой сессии самые крутые студенты нашей группы собрались в лыжный турпоход. Интерес, процесс, удовольствие от полноты жизни – всё вместе. Одна загвоздка: на все каникулы ударили морозы. А позже выходить, после морозов – значит, пропустить занятия. Комсорг группы под диктовку Дьякова написала обращение в деканат и комитет ВЛКСМ с просьбой освободить от занятий студентов (далее следовал перечень) в связи с тем, что они участвуют в лыжном пробеге по маршруту (описание маршрута) под девизом «Решения XXV съезд КПСС – в жизнь!». Стартовать пробег должен ровно в те же даты, что и съезд, состоявшийся два года назад, 24 февраля, а финишировать 5 марта, в день окончания съезда. Разумеется, деканат не отказал. В копилку группы накапали баллы, сразу же превратившиеся в очки. Публикация отчета о «пробеге» в институтской многотиражке и фотостенд в общежитии принесли еще некоторое количество плюсов.

Отдельным долгоиграющим источником галочек в отчеты стало изучение Конституции СССР. Принимали ее помпезно 7 октября 1977 года с факельным шествием молодежи по центральному проспекту до главной площади. Дождь лил как из ведра, пакля в консервных банках, приколоченных к деревянным палкам, нещадно коптила. Но весело-то как! Митинг! После, когда наш «Марш Конституции» показали по телеку, папа сказал: ему это что-то напоминает. Мама всполошилась, буквально заткнула ему рот, не дала договорить. Я подумала, папа припомнил что-то сексуальное. Секс в нашей семье был засекречен лучше, чем ядерная программа в США. Ну да, согласна, шествие оказало сильное возбуждающее воздействие. Ленка, наш комсорг, в тот вечер в общаге как раз и переспала с Брагиным. А мне-то чего опасаться? Я дома живу. Прошло много лет, прежде чем я догадалась. Папа углядел намек на гитлеровские факельные парады. А это «политика», вещь настолько опасная, что я даже не знала о ее существовании. «Политика» для советского человека в то время была опаснее секса, она проявлялась лишь в самом облегченном формате – в виде анекдотов, да и то с обязательным предупреждением: тсс, только для своих!