© Анастасия Евлахова, 2021

© ООО «Клевер-Медиа-Групп», 2021

Художественное оформление © Ксения Грибанова

– Сегодня, – шептала Инга. – Сегодня!

Иголка скользила в пальцах, норовила уколоть, но Инга не замечала. Ей хотелось не бормотать себе под нос, а кричать во все горло, но вместо этого она только поминутно откладывала шитье и вскакивала, чтобы выглянуть в окно.

Внизу цветными карамельками рассыпались крыши города. Полоскались пестрые стяги в порту, кренился, причаливая, очередной механоход. Чуть дальше, у самых скал, поблескивал гранями Ледяной дворец. Его отстроили всего месяц назад, и Инга еще помнила пустую зеленую террасу на подступах к заливу, которую хотели переделать в городской сад. Теперь же там вырос гигантский зеркальный павильон, и в нем вечером откроется Выставка чудес.

Закусив губу, Инга шила еще быстрее. Сегодня она впервые увидит столицу. И не сверху, из королевского дворца, который лепится к скале ласточкиным гнездом, – она пройдется по улочкам, аллеям и площадям, как все горожане. И никаких больше королевских запретов и гвардейцев, которые никуда не пускают. Последние стежки, еще совсем немного – и готово. Инга вывернула юбку, поправила оборки и встряхнула. Неужели свободна?

После тишины ее тесной спальни суета в мастерской показалась оглушительной. Комнату загромоздили ящики всех мастей и размеров, а между ними вертелись слуги: заталкивали, впихивали, втискивали… Из щелей коробов растопыривалось сено, торчали суставчатые пальцы, локоны и банты.

– Да что же вы, милейший, да тише вы!

Отец метался меж ящиков. Отталкивал, перекладывал сам, чтобы кукла в коробе легла ровно, чтобы не повредился драгоценный механизм, не заломилась рука, не треснул нежный шарнир. Только заканчивал с одной, как поднимался и бросался к другому ящику:

– Ну миленький, ну что же вы…

Оттеснял лакея и принимался за дело с начала: подоткнуть сено, чтобы лежало под куклой не колом, а мягкой колыбелью; каждый суставчик выпрямить, все пальцы вытянуть; волосы оправить, чтобы не выбивались из сеточек; огладить костюмчики-платья, проверить, не потерялся ли какой башмак…

Дочь он заметил, только когда Инга тронула его за рукав. Увидел ворох материи у нее в руках и кивнул в сторону:

– Для пастушки. Вон там. Скорее.

Эту куклу еще не опустили в короб, и она ждала своей очереди в углу, одетая в одну рубашку. Стараясь не испортить ей прическу, Инга принялась натягивать на куклу платье, которое только-только закончила.

На Ингу смотрело равнодушное, белое, совершенно человеческое лицо, и она невольно отвела глаза. Когда отец запускал таких кукол, они двигались так ловко, так слаженно и ровно, а голоса их звучали так правдоподобно, что трудно было представить под шелками и слоем гладкой, по-человечески мягкой кожи механизм. Потому-то при дворе, да и во всей столице, их называли чудесными – только вот Инге от этих чудес становилось не по себе.

Справившись с лентами на корсете, Инга оправила рукава, наскоро огладила юбку и бросилась обратно к отцу. Упаковывать пастушку предстояло лакеям: кукла была слишком тяжелой.

– Пирожочек, сбегай мне за чаем, – попросил кукольник, распрямляясь над очередным ящиком. – И перехватить бы чего съестного перед выходом…

Инга засуетилась:

– Сейчас, пап! Сейчас сбегаю!

Поскорее бы разделаться со всеми этими поручениями. Ведь к Выставке нужно переодеться, и платье уже подготовлено: лежит у нее на постели, расправленное и отглаженное, голубое – под цвет глаз. Инга сшила его из обрезков, щедро украсила остатками лент и даже не верила, что эта красота предназначалась не кукле.

Инга никогда еще не одевалась так роскошно, и теперь она представляла, как скинет невзрачное рабочее платье, облачится в праздничное, подправит растрепавшиеся от беготни локоны и станет красивее всех отцовских работ. Тогда, может, отец отвлечется от своих кукол и заметит наконец свою дочь?

– Постойте, госпожа, погодите, – заскрипел позади знакомый голос.

Инга обернулась и скривилась. Ну конечно, это Гаспар – один из отцовских деревянных лакеев. Неказистый, угловатый, весь в сучках, а вместо лица – нарисованная картинка. Пародия на чудесных – аристократок среди механического воинства отца. Но красота и грация Деревяшкам не требуется – только исполнительность.

– Постойте, госпожа, погодите, – повторил Гаспар, ковыляя за ней в своей узкой зеленой ливрее.

Слов Деревяшка знал совсем немного, но Ингу он раздражал не поэтому. За пределами отцовских «покоев» – мастерской и крошечной спаленки его дочери – Гаспар следовал за Ингой всюду. Так приказал ему отец, но Ингу эта опека только раздражала. И чего отец так боится? Зачем его дочери собственный телохранитель?

Инга припустила по коридорам бегом, оставив Гаспара далеко позади, а потом задержалась у портьеры, которая отделяла башню для слуг от королевских залов.

Занавеску, по обыкновению, держали задернутой, а стражи стояли и на той стороне, и на этой. Смотрели они строго, так что разглядеть, что там, «у короля», Инге удавалось нечасто. Но сегодня гвардеец подвигал суровой щеткой усов, ничего не сказал, и Инга прильнула к щелочке между портьер без опасений. Сегодня можно, сегодня особый день!

За Занавеской начинался совсем другой мир: золото, зеркала, зелень, которую так любила королева, и паркет с причудливыми узорами из двенадцати сортов древесины. За Занавеской шуршали шелковые юбки, постукивали каблучки и звучали приглушенные вежливые голоса. Иногда за Занавеской хихикали, но никогда не хохотали, не ускоряли шага и ничего не роняли.

Инге очень нравилась «та сторона», ее чинность, красота и аккуратность. Там, кажется, никогда не бывало суеты, грязи и печалей, и ее страшно манило туда, за Занавеску.

Безотчетным движением она потянулась к цепочке у себя на груди и сжала крошечную подвеску-ключик. Отец говорил Инге, что эта безделушка когда-то принадлежала ее матери, и Инга не снимала цепочку даже на ночь. Вот бы этот ключ открывал какую-нибудь потайную дверь на ту сторону… Ведь за Занавеску нельзя и нельзя выходить из дворца, в город. Можно, конечно, прогуливаться по дальнему уголку сада, куда не заглядывают придворные, и по заднему двору, отведенному под хозяйственные постройки, но разве между конюшней и складом надышишься? Зато сегодня Инга с отцом не просто покинет знакомые коридоры – она увидит город. Поскорее бы!

Гвардеец кашлянул, и Инга отпрянула. Портьеры схлопнулись, и парадная зала дворца исчезла.

– Постойте, госпожа, подождите! – донеслось из-за угла.

Инга закатила глаза. Гаспар ходил с ней даже на уроки фон Билля: маячил у входа в винный погреб, где на старых бочках корпели над грамотой поварята, три молоденькие горничные, а вместе с ними и Инга. Но чужие уроки ему на пользу не шли. А может, стоит ему приказать? Обучить его паре лишних слов, чтобы не изводил? В голове у него, конечно, пусто, но он слуга и создан, чтобы исполнять приказы…

Инга встряхнула головой. Будет она учить Гаспара, вот еще! Теперь уже не до того…

На кухне было жарко и суетно. Поварята нагружали блюда пирожными, в большом котле пузырился лососевый суп, а из печи доносился аромат копченого мяса. Инга слышала, что на торжественном приеме по случаю открытия Выставки собирались подать сорок четыре блюда, в том числе и вонючий сыр с зеленой корочкой, который выдерживали в дальнем подвале больше двух лет, и гигантский торт-безе, который по частям доставили из самой Агмарры, столицы десертов. Ради иностранных послов стоило расстараться.

В центре кухни, сбившись в шумную, подвижную стайку, болтали горничные.

– Слышали? Две тысячи шестьдесят четыре разные штуковины! – шептала рыжая Аннета, и от волнения у нее, казалось, даже веснушки на носу порозовели.