15 сентября, 1992
Вчера ходили с Вадимом в гости к американцу Чарли и его подружке. Милые ребята, чудесная квартира на Фрунзенской набережной с видом на Москву-реку. Асия, большая любительница китайской кухни, приготовила кучу разных закусок. Неплохо, я такое впервые ела. Пили, болтали, танцевали, дурачились, отмечали дни Китая в Москве. Когда же мы остались с Вадимом одни, то занялись любовью…
Еще я услышала следующее:
«Тонкая, глубокая натура, одна на миллион. Знаешь, я к тебе отношусь гораздо серьезнее, чем ты думаешь. Да, я не отрицаю, что хочу спать с тобой, но это не главное».
«„Люблю“ – затертое слово, оно для меня лживое. Есть мир чувств, прикосновений… К чему слова?»
«Ты самая сексуальная девчонка, какую я встречал. Это так важно для женщины, многие приходят к этому так поздно, а у тебя – талант от Бога! Ты себя сама не знаешь».
«Тебе внешне – пять лет, горшок и бантик, а внутреннее содержание – на пенсию пора. Зрелая, умная женщина. Тебе и правда двадцать два?»
Домой я в тот вечер пришла в час ночи. Такси поймать было невозможно, и от метро мы ехали на грузовике!
Судя по тому, что я узнал из дневника, мне нравилась моя незнакомка. Я с удовольствием прочел ее смелые суждения о политической ситуации в России, интересное повествование о Египте, где ей удалось побывать или, возможно, жить; а история о смерти близкого человека глубоко тронула меня. У нас с ней было много общего. Мы оба любили излагать свои мысли на бумаге – кто знает, может быть, она тоже по профессии была журналистом? Я понимал ее боль о России, потому что также тяжело переживал все, что происходит в США, и я тоже обожал путешествовать.
Что касается фактов, которые я смог почерпнуть из переведенного, то похвастаться было особо нечем. Здесь я по-прежнему двигался сквозь густой туман – интуитивно, осторожно, на ощупь. У меня было ощущение, будто я пытаюсь склеить разбитую на мелкие кусочки хрустальную вазу, хотя даже не знаю, как она должна выглядеть.
Полина пишет, что путешествиям обязана не только впечатлениями, но и двумя встречами, которые перевернули ее жизнь. Но кто эти мужчины, где и когда произошли встречи, почему сыграли такую важную роль? Я предположил, что Полина была замужем за Тедди; судя по дате записи, умер он летом 2003 года. Но Тедди был не единственным партнером Полины, и далеко не первым ее увлечением. Какие еще тайны личной жизни незнакомки хранят непереведенные страницы? Об этом пока можно было только гадать.
Вероятно, самый важный вопрос, который мне хотел бы задать читатель, да и, честно говоря, которым задавался я сам: зачем мне вдруг понадобилось совать нос в чужую жизнь и мечтать о встрече с совсем незнакомой женщиной, которая даже не подозревала о моем существовании?
Скажу откровенно: я не могу ответить. Есть в жизни вещи совершенно необъяснимые. Мое странное желание найти владелицу дневника было именно таким – сумасбродным, непонятным, но очень сильным. Я не мог устоять перед этим искушением, и единственное, что мне оставалось, – поддаться ему.
Глава 8
Престон сидел в своем офисе, положив ноги на край журнального столика, откинувшись на спинку кресла и буквально приклеившись к своему любимому лэптопу, с которым, как мне казалось, он не расставался даже когда ложился спать.
– А, Майк! Ну проходи, дружище, – приветствовал меня шеф, снимая очки. – Ты пришел на полчаса раньше, чем договаривались. Не терпится обсудить со мной поездку?
– Я некстати, босс? Заняты? Могу подождать.
– Ну, зачем ждать. Давай, садись, устраивайся поудобней – нам есть о чем поговорить. У меня сегодня более-менее спокойный день. Может, кофейку? Ты уже завтракал?
– Если честно, не успел, и от кофе не откажусь.
– Вот и отлично!
Престон попросил Кейт принести нам два кофе и пару сэндвичей с ветчиной и сыром.
Мой шеф был не просто большим любителем кофе, а настоящим знатоком-гурманом. В молодости он провел несколько лет в Милане и с тех пор терпеть не мог стандартный американский кофе, который традиционно готовится в кофеварке с фильтром и на вкус менее крепкий, чем классический эспрессо. Престон привез из Италии специальную кофеварку, всегда сам покупал особые сорта кофейных зерен и обучил своего секретаря готовить превосходный эспрессо.
– Так-так. Давай рассказывай. Как поездка? Какие впечатления? Как тебе Барак? – забросал меня вопросами босс.
– Поездкой доволен. Надеюсь, что статья отвечает вашим ожиданиям.
– Майк! Мы с тобой знаем друг друга без малого лет десять, а ты разговариваешь со мной как с английской королевой, – укоризненно заметил Престон. – Брось ты, к чертям собачьим, все эти реверансы и прибереги аристократические манеры для кого-нибудь другого. Не трать драгоценное время и говори по существу.
– Окей, шеф, буду по делу, без лишних слов. Барак Обама – интересный малый. Для политика – молодой, энергичный, полный оптимизма и энтузиазма, потрясающе харизматичен. Как человек – умный, образованный, прекрасный оратор и необыкновенно обаятельный.
– Это все очень неплохо, – задумчиво протянул Престон. – Но ты, похоже, сомневаешься в его успехе?
– Вы правы. У меня немало сомнений насчет его кандидатуры. Его ахиллесова пята – незначительный опыт на политической арене: сами знаете, в конгрессе он без году неделя. Но меня, откровенно говоря, больше настораживают его детская наивность и душевная мягкость. Эти качества редко свойственны политическим лидерам.
– Согласен с тобой. Смотришь прямо в корень. У меня сложилось похожее впечатление.
В дверях появилась секретарь с ароматным кофе и аппетитными бутербродами.
– А, вот и наш кофе. Чудесно, Кейт, спасибо. Пожалуйста, не забудь подтвердить мою встречу в четыре, – не преминул напомнить ей Престон.
Кейт, как и я, работала с Престоном много лет и была правой рукой шефа, однако этот дотошный зануда любил держать все под контролем.
– Да, возвращаясь к Бараку… Знаешь, Майк, если быть предельно честным, то я скажу больше. Одно дело его личность. Допустим, он не хищная акула, повидавшая жизнь, но вот готова ли Америка избрать первого в своей истории чернокожего президента? Вот ведь в чем дело. Что ты на это скажешь?
– Об этом я тоже думал. Рабство в США отменили весной тысяча восемьсот шестьдесят четвертого года, а закон о расовой дискриминации увидел свет только в середине шестидесятых годов двадцатого века. И расизм в Америке жив до сих пор, особенно на юге.
– Да, Майк. Увы, но это правда.
– Кстати, как вам заявление Обамы, что каждый американец имеет право на доступное медицинское обслуживание и медицинскую страховку?
– Да, здравоохранение – важный элемент его кампании. Но что здесь нового, Майк? И до него многие пытались что-то сделать, но, увы, так ничего и не вышло. Возьми хотя бы Клинтона: он тоже обещал внести изменения в эту область, даже создал комитет по реформе здравоохранения, который возглавила его жена. А в результате? Не получив поддержки конгресса и медицинских компаний, реформа провалилась.
– Согласен. Но в стране сорок пять миллионов не имеют страховки. Ежегодно, когда многие из них вынуждены обращаться за неотложной помощью, это стоит больницам и налогоплательщикам миллионы долларов. Это отличный рецепт для бюджетного кризиса. И если даже не Обаме, то кому-то другому придется решать эту проблему. Мне кажется, что он не просто заигрывает с идеей реформы системы здравоохранения, а действительно хочет добиться реальных перемен. Я думаю, на случай победы в ноябре у Обамы есть план, как это осуществить.
– Ну что ж, будущее покажет. Между прочим, Рождество буквально на носу. Какие у тебя планы? – полюбопытствовал Престон.
– Думаю слетать к сестре в Атланту на пару дней. Надеюсь повидаться с родителями, которые обещали приехать к ней из Флориды.
– Вот и отлично, – одобрительно кивнул босс. – Повидайся с родней, наберись сил. Будущий год предстоит тяжелый: много работы, много командировок. Опубликуем в следующем номере твою статью об Обаме, а после праздников, думаю, надо тебе заняться Маккейном. Нашим читателям будет интересно интервью с республиканцем.
