Литмир - Электронная Библиотека
A
A
О многом забываю в простоте,
Любя в судьбе троящуюся точку,
Но всякий раз к незримой бересте
Писец незримый приживляет строчку.
Привьется иль отторгнется привой?
Одно из двух, но – выболит до сердца
И, может быть, обрáзится листвой
Под солнечным приглядом Сердцеведца.

Так личная судьба становится судьбой всей страны и даже мира, и наоборот – в метафизическую ткань универсума оказывается навсегда вплетена индивидуальность поэта. Поэтому у Т. М. Батуриной есть две биографии. Первая – это видный всем жизненный путь: учеба в 56-й и 14-й волгоградских школах, нефтяном техникуме, Волгоградском педагогическом институте, работа химиком и журналистом, первые сборники стихов, первое литературное признание, поэтическая и общественная известность, блестящая защита диссертации… И вторая – незримая, неосязаемая, неукладываемая в скупые ряды строчек в документах и в какой-то степени более «подлинная» судьба: судьба ищущего и пытающегося сохранить найденное человека, судьба поэта, навсегда вписанная в общую метафизическую боль страны и мира, судьба творца, нашедшего слова для разговора с теми, чьи голоса становятся всё глуше и глуше…

Есть у Т. М. Батуриной стихотворение, которое вбирает в себя всю суть её поэзии и её извечных поисков «последних смыслов». Это стихотворение называется «Ясный колодец», и совсем не случайно оно отмечено самим автором в сугубо формальном ключе – оно написано несвойственным для поэзии Т. М. Батуриной «белым стихом». В основе этого стихотворения лежит важнейшая для автора символическая метафора – возможность вновь увидеть ушедших в фокусе особого духовного зрения, собрать их в единой точке метафизических епифаний – в ясном колодце Любви:

На дне любого колодца
Живут лица людей,
Когда-то заглянувших сюда.
Так я увидела бабушку,
Которая ушла до моего рождения.
А теперь рядом с её ясностью
Светится лик моего деда.
‹…›
Однажды я привела сюда сына,
Напоила живой водой,
Чтобы познал он удаление жажды,
Чтобы потом без меня
Долго ведал судьбу.
Александр Млечко, доктор филологических наук
(предисловие к книге Т. Батуриной «Маманин курган». Волгоград, 2012)

Явленье света и рожденье слова

Поэзия многообразна и тем привлекательна и желанна. Читатель открывает книгу стихов с тайной боязнью: порадует ли автор творческими находками, оригинальным зрением или огорчит несостоятельностью, тусклым восприятием мира, шаблонностью?

И поэт, в данном случае Татьяна Батурина, всегда помнит об этом, беря в руки перо. Новая её книга «Колыбель», недавно вышедшая в Нижне-Волжском книжном издательстве, как и другие, отличается цельностью и органичностью. Поэтические принципы, декларированные поэтессой в начале книги: «Да кто из нас с землёю не в родстве – и первой и последней колыбелью», не остаются пустым обещанием, они, как правило, выдерживаются автором.

И ещё одно важное достоинство поэтессы. Поэзия вообще и написание стихов в частности – это для неё всегда праздник, всегда взволнованность, всегда желание вложить в стихи максимум чувств, образности, неординарности и профессионального опыта:

Нет, не брошу я слова на ветер:
Как я людям в глаза посмотрю?

С первых же страниц сборника «Колыбель» читатель входит в многообразный мир поэтессы и находит в нём много близкого себе, своей душе.

Неостывающая память о минувшей войне (стихотворение «Венки»), тревога о судьбе природы как праматери всего сущего, в том числе и человека («Волге»), вера в жизнь, её высокое назначение, вера в разум человека («Поле памяти», «Светает»).

Батурина сталкивает человека с вечностью – человек в этом столкновении эмоционально встряхивается, и всё мелочное исчезает в такие мгновения:

Я навсегда не верю, что умру,
Ведь на земле светает то и дело.
И люди, собираясь на миру,
О чудесах раздумывают смело.

Или в другом стихотворении:

Не дети мы, чтоб призраков смешить
Наивным страхом. Кто же мы, однако,
Пришедшие мгновение прожить
На свете после пламенного мрака?
О, если б знать!
Но знать нам не дано,
И потому под грозными огнями
Мы ждём того, чему не суждено
Иль суждено свершиться вместе с нами.

Одна из главных задач поэзии – воспевание красоты мира, открытие этой красоты читателям («Помилуйте, не роза хороша, а наше удивительное зренье»). Татьяна Батурина щедро отдает дань этому, стремясь «нагрузить» каждую строфу образностью, метафоричностью. И пусть в своих поисках она нередко пишет спорно, парадоксально, «витиевато», а то и просто неточно. Гораздо легче – ничего не искать, одевать стихи в привычные одежды уготованного покроя и расцветок. Мне представляются интересными такие находки поэтессы, как «всадник» флюгера, молнии «оса», «проветренные» качели, «зелёное» пенье лозы и многое другое.

Найти слово – точное, неповторимое, или заставить заиграть свежими красками слова привычные – вот задача поэтессы, вот отрада её работы.

И найдя – отдать читателю, ибо –

Стеречь слова – пустое дело!
Молчат уста, но не душа:
Сказать столь многое успела
И всё ж младенчески свежа.
Привычное любое слово,
Давно известное уму,
Она приемлет как бы внове:
Вдруг изумляется ему!

В сборнике «Колыбель» много стихов о любви. Как правило, это стихи о том – что поделать? – как иногда любовь не складывается. В очень личных, порой горестных стихах в нелегкие минуты расставания с любовью поэтесса не направляет слова свои в русло упрёков, мелочности или эгоистичной позы. Чувства её лирической героини высоки и благородны. И хотя тяжело оглянуться назад – «там лучшее, бывшее с нами» – в момент разлуки она остаётся верна этому лучшему:

Мы дали друг другу свободу,
Мы большего дать не могли.

И пусть мир не утрачивает жажды жизни, пусть по-прежнему поэтессу «тревожит красота, явленье света и рожденье слова». Если Татьяна Батурина будет верна этому направлению творчества, более зримо соотнося опыт чувств с опытом жизни общества, с его гражданской, прежде всего, практикой, то её и в дальнейшем будут всегда ждать удача и внимание читателя.

Владимир Мавродиев, поэт
(«Вечерний Волгоград», апрель 1982)

Чудо преображения

К рукописи Т. Батуриной я обращаюсь вторично. Это не случай, а волеизъявление. В сумбуре прошлого, в «заменимости» многих стихов невозможно было не расслышать чудо – таланта, судьбы и темы, как бы стыдливо упрятанных в оболочку вполне традиционного стиха. Но незаёмной была интонация ямба, не считанными со страниц чужих сборников боль и счастье жить и писать стихи. Повторяю, создалось впечатление, будто поэт стесняется развернуться во весь рост или, что греха таить, не доверяет слуху рецензентов на новое в привычном. По её так и выходит:

3
{"b":"746072","o":1}