Кэтрин согласно кивнула, желая, чтобы они вообще похоронили эту идею.

Мать встала:

– Когда вернусь ко двору, сделаю еще одну попытку. Я снова поговорю с лордом Дакром. Уверена, он имеет влияние на лорда Скрупа.

Кэтрин хотелось умолять мать, чтобы та не утруждала себя дальнейшими заботами о деле, которое явно было обречено на провал, но ничего не сказала. Если переговоры о помолвке продвинутся вперед, пусть мать не думает, что ее Кэтрин вовсе не хотела этого брака. Она исполнит свой долг, как подобает любящей дочери, и покажет всему миру, что счастлива принять будущее, с такой заботой обеспеченное ей.

Вскоре по приезде ко двору мать известила Кэтрин, что лорд Дакр отправился на север, но вернется в Лондон через несколько недель. В начале осени девочка получила еще одно письмо. Лорд Дакр планировал задержаться в северных графствах до начала нового года, но посоветовал лорду Скрупу проявить терпение и не торопить мать с ответом.

Кэтрин читала это, сидя за партой в пустой классной комнате. Уроки закончились, и остальные дети сразу убежали. Письмо убедило ее, что надежд на воплощение в жизнь материнских планов мало. Только глупец мог бы подумать, что при таких обстоятельствах она может обрести счастье в браке; лорд Скруп явно вынуждал мать отказаться от помолвки.

Девочка вздохнула, чувствуя себя виноватой: дело никак не шло на лад, а ее это радовало. Бродя по дому, Кэтрин торжествовала в душе: скоро она освободится от необходимости покинуть любимый Рай-Хаус, причем надолго, если все сложится по ее желанию. В августе ей исполнилось одиннадцать, мысли о юношах и о любви пока не тревожили ее. Она начинала быстро понимать, что браки совершаются по расчету и при этом стремления юных сердец мало принимаются во внимание.

Мать приехала домой на Рождество, когда в печах шипело мясо, над огнем в кухне пыхтели кастрюли с пудингами и дом был наполнен дивными ароматами. Кэтрин со всей веселой компанией только-только вернулась из леса; дети притащили полные охапки зеленых ветвей, а мужчины – йольское полено, которое будет гореть в очаге в холле все праздничные дни. Мод в дорожной накидке стояла у камина и протягивала к огню руки. Она радостно приветствовала детей, заметив, как вырос Уильям и как похорошела восьмилетняя Анна.

– А ты, Кэтрин, – сказала мать, обнимая старшую дочь, – ты мила, как всегда.

Вечером после ужина все сидели в гостиной и плели венки из остролиста и плюща. Мать обратилась к Кэтрин:

– Я получила известие от лорда Дакра. Он разделяет мои тревоги и потолковал с лордом Скрупом – напомнил ему, что я из хорошего рода Гринов, сказал даже, что его требования просто возмутительны и у меня нет никакой возможности согласиться на них. Он предложил, чтобы Генри жил здесь за мой счет и занимался с пользой для себя в нашей школе. – Она вздохнула. Кэтрин догадывалась, что последует дальше. – Однако лорд Скруп непреклонен. Он не согласится ни на какие другие условия и заявил, что у меня было достаточно времени для поисков денег на приданое. Честно говоря, Кэтрин, думаю, я не буду продолжать это дело.

Дядя Уильям согласно кивнул:

– Незачем отдавать нашу Кэтрин в такую семью. Я бы посоветовал отказаться от этой партии.

– Присоединяюсь, – подхватила тетя Мэри.

– И я, – встрял Уилл. – Как глава семьи, я не хочу, чтобы моя сестра выходила замуж за Скрупа. Не сомневаюсь, есть рыба и получше.

Мать снисходительно улыбнулась ему:

– Я уверена, что ты прав, сын мой. В новом году я напишу лорду Скрупу. А теперь мы будем весело встречать Рождество.

Мод не расстроилась, получив отрывистое письмо от лорда Дакра.

– Он обижен, что я отвергла его внука. Не стоило мне пытаться перечить тем, кто выше меня! – Тон ее был резок.

Кэтрин обиды лорда Дакра ничуть не встревожили. Главное, ей не придется покидать Рай-Хаус.

Через несколько недель пришло еще одно письмо с печатью лорда Дакра. Мать прочла его, стоя в холле, а Кэтрин с нетерпением ждала, желая узнать, что в нем. Она молила Бога, чтобы лорд Скруп не изменил своего решения и не предложил более выгодные условия помолвки.

В последнее время мать говорила о лорде Дакре и лорде Скрупе исключительно в едком тоне, но теперь смягчилась.

– Кажется, твой брак в любом случае не состоялся бы, – сказал она. – На прошлой неделе бедный Генри Скруп покинул этот мир. Весенняя лихорадка унесла мальчика, да упокоит Господь его душу.

Кэтрин сильно опечалилась, услышав о судьбе бывшего жениха, которого никогда не видела, – юноши, не дожившего до пятнадцатилетия.

Вскоре после этого она испытала глубокую и настоящую боль утраты: Магдалена уехала в Орлингбери. Кэтрин помогала ей паковать вещи и готовиться к отъезду. Это стало для нее серьезным испытанием, тем более что кузина не хотела уезжать и почти непрерывно лила слезы.

– Я не могу оставить вас, матушка, – рыдая, говорила она и цеплялась за тетю Мэри.

– Прекрати эти глупости, – корила ее та, хотя у самой глаза тоже были на мокром месте. – Нельзя ехать к мужу с таким лицом. Что он подумает, бедолага? – Она обняла Магдалену. – Для юной девушки такие чувства естественны. Я сама так же переживала, когда мне пришлось покинуть дом, чтобы выйти за твоего отца. Но с ним я обрела счастье, какого не знала за всю жизнь до того. Если Господу будет угодно, ты познаешь такую же радость. Тебе нужно надеяться на прекрасное будущее, дитя, и любить своего супруга. Это твой долг, но я надеюсь, замужество принесет тебе и удовольствие тоже. – Она отпустила Магдалену и приподняла ее голову за подбородок. – Ты Парр, дочь моя, и мы будем тобой гордиться, я в этом уверена.

Магдалена осушила слезы и почти перестала роптать. Но, когда она крепко обнимала Кэтрин на прощание, самообладание покинуло ее.

– Да хранит тебя Господь, дорогая кузина! – всхлипывая, проговорила девушка. – Молюсь, чтобы мы вскоре с тобой увиделись.

После отъезда Магдалены Рай-Хаус как будто опустел, несмотря на присутствие в нем четырех шумных и болтливых кузин, Анны и Уилла.

 Глава 3

1525–1528 годы

Снова наступило лето, а Кэтрин продолжала скучать по Магдалене, хотя уже привыкла к ее отсутствию. Они часто обменивались письмами, и, судя по ним, Магдалена постепенно осваивалась с новой жизнью, что и радовало, и расстраивало Кэтрин, ведь это означало, что кузина теперь не нуждалась в ней так, как раньше. В письмах Магдалены проявлялась ее новая опытность, и все чаще встречались упоминания «дорогого Ральфа». Самые последние послания были полны восторгов по поводу ее беременности. И Кэтрин поняла, что больше скучает тот, кого покинули.

В конце июля мать приехала домой и описала восхитительную церемонию возведения шестилетнего Генри Фицроя его отцом-королем в ранг герцога Ричмонда и Сомерсета.

– Королева была очень расстроена, – повествовала мать, пока они сидели в саду и пили компот. – Бедняжка, она обычно скрывает свои чувства, а король не выставляет любовниц напоказ, но так возвысить своего незаконного сына на глазах у всего двора, даровать ему королевские герцогства, – это было унизительно для нее, особенно притом, что сама она не родила ему сына. Он как будто говорил ей: «Смотрите, мадам, у меня есть сыновья».

– Сколько детей она ему родила? – спросила Анна.

– Восемь, по-моему, и только одна девочка выжила. Это страшная трагедия.

– Вот почему король и королева души не чают в принцессе Марии, – заметила тетя Мэри.

– Да, но она девочка, а женщина не может править, – заявил дядя Уильям. – Королю нужен сын, который будет его наследником.

– А королева уже вышла из детородного возраста, – тихо произнесла мать.

Кэтрин понимала безвыходность ситуации.

– И как поступит король?

Мод отодвинула стул в тень дерева.