– Успокойся, Ястреб. – Холодная ладонь Ману снова легла ему на лоб, и бурлящие эмоции притихли, улеглись, оставив после себя пустоту. – Успокойся и подумай головой. Ты ж ее пока не потерял, нет?
– Да иди ты…
– Спасибо, я там уже был. И все же, друг мой с ученой степенью, где твое научное мышление? Где рациональный подход? Эмоции и снова эмоции.
– Ты удовлетворил любопытство, Ману, а теперь оставь меня в покое.
– Оставить тебя маяться дурью, хочешь сказать. Роне, признайся уже, что ты ненавидишь ее только потому, что не можешь простить себя.
– Не могу. Доволен?
– Нет. Не доволен. Ты подыхаешь не потому, что Шуалейда такая дрянь, а потому что убиваешь себя сам. Наказываешь за ошибки. Ты сам себе палач, Рональд шер Бастерхази.
На это Роне отвечать не стал. Что тут ответишь, если все правда? Да, палач. Да, не может простить самого себя, потому что сам все загубил. Своими руками. Если бы он не дал воли паранойе, поверил в любовь Шуалейды и позволил ей инициировать Линзу самой, дождался ее – все повернулось бы иначе. Дайм мог избавиться от печати и не был бы вынужден подчиняться брату-маньяку. Шуалейде бы не пришлось продавать себя ради спасения Дайма. И у них было бы полноценное единение на троих, а не то противное Двуединым извращение, которое Роне пришлось сделать, чтобы только Дайм остался в живых.
Так что виноват во всем Роне и только Роне. Именно он затеял всю интригу ради единения, именно он в самый ответственный момент испугался, не смог довериться – и… все. Единение невозможно без доверия. Полного, абсолютного доверия.
Ему следовало сдохнуть еще тогда, у дверей башни Заката. Оставить Дайма наедине с Шуалейдой. Может быть, тогда бы они провели единение вдвоем, и никакой Люкрес бы уже ничего не смог с ними поделать.
И теперь он совершенно зря цепляется за жизнь. Ни Дайм, ни Шуалейда никогда его не простят, не примут его помощи, да и какая от него помощь? От его благих намерений одни неприятности. Ему давно уже следовало оставить их…
– А ну прекрати, дубина безмозглая! – послышалось откуда-то издалека. – Открой глаза! Придурок! Тупица! Ворона ты ощипанная! Встать, я сказал!
Какая-то злая сила вздернула Роне на ноги, встряхнула, и словно сотни молний вонзились в него, разрывая мышцы и дробя кости… И вдруг все закончилось. Роне осознал себя опустошенным, висящим в воздухе, бессильным, но живым.
– Открой глаза. Сейчас же.
Роне повиновался, и первым, что он увидел – была Бездна. Она смотрела на него из черного, без белка, глаза Ману. Она дышала. Она шептала тысячей голосов. Она ждала. Она требовала – живи.
– Живи, дери тебя тысяча ракшасов! Слышишь?
– Слышу, – одними губами прошептал Роне.
– И не вздумай сбегать. Трусливое ссыкло.
– Я не…
– Ты – да. Трусливая ощипанная ворона, а не Ястреб. Наворотил дел, так исправляй! В Ургаш ему захотелось! Покоя и забвения ему! Даже не мечтай, понял?
– Да понял я, понял. Отпусти. Тоже мне, еще один Паук нашелся.
– А с Пауком у меня будет отдельный разговор, – прошептала Бездна. – Не умеет воспитывать идиотов – пусть не берется!
Тьма наконец-то отпустила Роне, и он рухнул на постель.
– Да шис с ним, с Пауком. Ты… спасибо, Ману. Ману?
Не услышав ответа, Роне открыл глаза и сел. Огляделся. Нахмурился, огляделся еще раз.
Ману не было. Ни почти материального призрака. Ни бесплотного духа. Ни даже его тени, едва ощутимого присутствия. Ни-че-го. Только…
Только на полу валялся раскрытый фолиант, озаглавленный «Ссеубех. Основы химеристики».
Роне бережно поднял его, взглянул на страницы… и чуть не заорал от ужаса.
Страницы были пусты. Ни единой буквы, ни единого пятнышка. Только пожелтевший от старости чистый пергамент. Но самое главное – в фолианте не было души. Просто мертвая книга.
– Ману… ты же здесь, Ману? – позвал Роне, прижимая фолиант к груди, пытаясь согреть его собственным теплом.
Никто не отозвался… или нет? Или слабое: «Здесь я, ворона ты щипаная» – не послышалось?
– Ману, камбала одноглазая, не пугай меня.
Что-то легко коснулось щеки Роне и… все.
– Ладно. Ты здесь, это главное. Вот осел старый, я все равно тебя верну. Найду тебе подходящее тело, и будешь как новенький. И Джетту твою найдем, нечего ей бродить неприкаянной, людей пугать… Слышишь? А не вернешься, сделаю из тебя селедочный паштет, понял? Килька ты…
– Патрон! – прервал его скрипучий голос Эйты. – Патрон, к вам пришли!
– Кого там гоблины принесли?
– Королевский гвардеец, патрон.
– Чтоб они все провалились, – пробормотал Роне, бережно пристроил фолиант на пюпитр, велел Эйты положить рядом полный энергокристалл и пошел вниз, в гостиную.
Королевский гвардеец столбом стоял на пороге.
– Его величество желает немедленно видеть вашу темность в оранжерее. Шер Бенаске скончался, – отчеканил гвардеец, глядя строго перед собой.
– Сейчас буду, – ответил Роне и жестом захлопнул дверь прямо перед носом гвардейца.
Глава 4
Никакой некромантии
Предубеждение против некромантии не имеет под собой ровным счетом никаких оснований, кроме чисто эмоциональных, обусловленных последствиями Черного Бунта. Сама по себе некромантия не зла и не добра, как не зла Тьма и не добр Свет. К сожалению, из-за этого предубеждения в последние десятилетия крайне сложно стало найти практикующего некроманта, готового служить в органах защиты правопорядка. И еще сложнее убедить унтер-офицерский состав в необходимости сотрудничества с темными шерами. А ведь создание и допрос посмертного слепка личности, в просторечии называемое вызовом духа, зачастую может дать ответ на большинство вопросов, связанных с преступлением.
Чтобы у вас, господа офицеры, в будущем не возникало проблем взаимодействия, мы подробно рассмотрим, как создается данный слепок, и убедимся, что он никоим образом не затрагивает реальную душу умершего человека.
Разумеется, вызвать реальную душу тоже возможно. Но! Запомните раз и навсегда! Реальную душу может вернуть только светлый шер! И только в том случае, если эта душа согласна вернуться в тело. Что мы крайне редко, но все же наблюдаем в случаях воскрешения после клинической смерти.
Итак, вернемся к нашим некромантам… и нечего смеяться, господа. Хороший некромант для вас – на вес золота.
Из лекции полковника МБ с. ш. Клема на ежегодной конференции защитников правопорядка
24 день ласточек. Риль Суардис
Рональд шер Бастерхази
Вскоре Роне входил в знакомую оранжерею. Между кадками с пальмами и увитыми орхидеями арками столпились юный король, Ристана, отец и сын Альбарра, лекарь дру Альгаф, барон Харрерас и канцлер Сальепус. Чуть поодаль мялись три фрейлины и пяток королевских рыцарей. Из-за их спин проглядывала голубая аура Герашана – он осматривал тело.
– Приветствую, ваше величество, ваше высочество. – Роне коротко поклонился. – Чем могу служить?
Мальчишка обернулся, оглядел Роне с головы до ног – каков наглец! – и распорядился:
– Нам нужно знать, о чем шер Бенаске перед смертью говорил с бароном Харрерасом.
К горлу снова подступила тошнота – от королевского тона, обещающего всем виновным жестокую расправу в традициях Эстебано Кровавого Кулака. Вот только начинающего тирана тут не хватало!
– Вашему величеству угодно знать, говорит ли барон правду? – собрав в кулак эмоции и натянув привычный образ высокомерной сволочи, осведомился Роне. – Или вашему величеству угодно услышать все из уст шера Бенаске?
Краем глаза Роне отметил, как передернулся барон Харрерас при намеке на некромантию. И не он один: даже ко всему привычный канцлер поморщился, не говоря уж о затрепетавших от ужаса и любопытства фрейлинах.
– Достаточно вашего подтверждения, шер Бастерхази.
– Если ваше величество позволит, я бы просил присутствия ее высочества Шуалейды. Во избежание последующих недоразумений.
