– Вполне.
– Ну, бог тебе в помощь, – сказал Антон и побежал инструктировать водителей относительно парковки машин для гостей.
Минут пять Иван попереминался с ноги на ногу, но уже скоро у ворот началось какое-то движение и гости потянулись к накрытым столам. Иван только и успевал раздвигать рот в улыбке, указывать рукой направо и говорить:
– This way, please.
Занятие это оказалось достаточно утомительным, но скоро народ пошел просто сплошной толпой, и Иван отступил в тень, поближе к огороду. Он решил, что если вдруг найдется идиот, который от общего потока отпочкуется, то тогда он ему тут на грядках персонально и объяснит всю степень его неправоты. Потом поток стал ослабевать, и Ивану опять пришлось выйти из укрытия, дабы наставлять на путь истинный некоторых припозднившихся гостей. Потом поток иссяк. Иван думал было присоединиться к гостям на лужайке и съесть хотя бы бутербродик, но решил испить уготованную ему чашу унижений до конца. «Раз меня позвали сюда в качестве регулировщика, то буду стоять и регулировать до конца», – подумал он. В этом конце сада освещенными были только дорожки, поэтому разглядывать было особенно нечего, и Иван от скуки посмотрел вдруг на небо.
Небо было чужим и незнакомым, но через несколько мину, немного приглядевшись, Иван вдруг увидел ковш Большой медведицы. Только ковш этот был перевернут вверх ногами. «Так вот оно что! Тут все шиворот-навыворот! Даже небо и звезды!» – подумал Иван, и ему стало немного легче от мысли, что он просто попал в зазеркалье. Но перевернутые созвездия – это была ерунда по сравнению с луной. Луна тоже была перевернутая, то есть перевернутым был рисунок на ее поверхности, который в наших широтах воспринимается как лицо, а здесь никаких ассоциаций не вызывал. Но мало того, что луна была чужая, с незнакомым лицом, она была обрамлена каким-то странным кольцом из тумана. Между этим кольцом и луной оставалось пространство черного неба, но в этом пространстве звезд не было видно. Получалась какая-то загадочная картина: Серебристое обрамление вокруг черного пятна с яркой золотой серединкой. Туманное кольцо напомнило Ивану края каменного колодца, темное поле вокруг луны было водой в недрах этого колодца, а луна была отражением небесного тела в воде загадочного колодца. «А вдруг это колодец желаний?» – стал развивать мысль Иван, – « тогда надо крикнуть в него желание, и оно исполнится». Но кричать он не стал, потому что мысли его приняли вдруг совершенно другое направление. « Нет, это не колодец с отражением луны. Луна настоящая. Это я ее вижу, сидя на дне какой-то глубокой шахты». Тут романтические настроения покинули Ивана, и он завершил мысль совсем уже приземленным высказыванием: « Не в шахте я сижу, а в глубокой жопе. Правда из жопы луну не увидишь. Тогда где же я сижу? Да в черной дыре я сижу. Вот где. Астрономы утверждают, что все в космосе начинается с черных дыр. Вот и у меня новый жизненный этап начался с черной дыры.»
Возможно, он и еще бы пофилософствовал, глядя на луну, но некоторые гости потянулись на выход, и Ивану опять пришлось встать грудью на защиту посадок укропа.
Расходились люди дольше, чем собирались. Особо стойкие все ждали, что вынесут еще какое-нибудь угощение, но новых поступлений не было, и хозяева всем своим видом показывали, что пора и честь знать. Наконец, ушли даже самые терпеливые. К Ивану подбежал Антон и пригласил его на террасу. «Очень вовремя вы меня позвали», – подумал Иван,– «Объедки доедать?» Но он оказался неправ. Прием, действительно, закончился, но здесь была традиция после приема устраивать междусобойчик.
Когда стало ясно, что в резиденции остались только свои, с кухни вынесли еще два подноса бутербродов и жареных куриных крылышек. Посол велел всем наполнить бокалы и стал произносить тост за виновника торжества, замечательного композитора органной музыки, нашедшего в себе силы приехать в далекую африканскую страну с благородной целью укрепления культурных связей. Речь получилась замысловатая, поскольку язык у экселленса ворочался с трудом. Видно было, что сегодня это далеко не первый тост за укрепление культурных уз.
Иван под шумок положил себе на тарелочку несколько бутербродиков и жареных куриных крылышек, налил стаканчик тоника с вермутом и встал в сторонке в надежде тихо перекусить. Но не тут-то было. Каким-то окольным путем к нему подобралась супруга посла и начала шепотом извиняться:
– Ванечка, мне так жаль, что мы не смогли Вас достойно встретить и принять. Но Вы видите, какое тут у нас столпотворенье. С утра концерт органной музыки в соборе, вечером прием, ни минуты покоя. Надо все организовать, за всем проследить, да и композитор внимания требует. Вас нормально разместили? Ах, что это я! Вы поешьте, поешьте. Мы потом с Вами встретимся, все обсудим и все проблемы решим. А сейчас извините, мне надо композитора проводить, он сегодня очень устал.
Мадам амбассадор (так ее с легкой руки местных стало называть все посольство), оставив Ивана тихо доедать свои бутерброды, стала протискиваться сквозь толпу сотрудников посольства с женами к своему супругу и виновнику торжества. Что-то ей подсказывало, что не стоит этих двоих оставлять без контроля. Предчувствия ее не обманули. Вышедший на секунду из под ее бдительного контроля супруг выкинул неожиданный фортель. Он подошел к черному полированному роялю, который уже много лет украшал нижний холл резиденции, но так ни разу и не был настроен. Он поднял крышку этого чисто декоративного инструмента и поманил пальцем композитора.
– Слушай, уважь народ, сыграй нам что-нибудь душевное.
Композитор не знал о том, что инструмент для музыцирования непригоден, но он сегодня уже дал трехчасовой концерт в некондиционированном помещении собора, он уже отстоял на ногах два часа приема на жаре, он чисто по-человечески устал, поэтому стал отнекиваться. Но отнекивался он как-то вяло, видимо в силу все той же усталости. Но посла это только раззадорило:
– Сыграй для народа! Я-то тебя слышал, а остальные нет. Как же так! Ты для африканцев играл, а для своих отказываешься?
Дело принимало политический оборот, и композитор решил не связываться. Он обреченно подошел к роялю. Взял несколько аккордов, и моментально понял, что ничего хорошего из игры на этом инструменте не выйдет. С другой стороны, он твердо знал, что в музыке из присутствующих разбирается, дай бог, пять процентов людей, поэтому он начал играть какую-то очень путаную полифоническую фугу в надежде, что все подумают, что именно так она и должна звучать. Но не того ждал от него Чрезвычайный и полномочный.
– Это мы сегодня уже слышали. Ты нам что-нибудь наше, родное сыграй, чтобы за душу взяло. «Барыню» можешь?
– Могу,– обреченно ответил композитор и изо всех сил ударил по клавишам.
– Вот это по-нашему! – вскрикнул обрадованный посол, развел руки в стороны и вышел в центр импровизированного круга.
Сначала он просто размахивал руками, потом, видимо, вспомнил, что это скорее женское па, после чего он попытался исполнить какие-нибудь мужские коленца. Для этого он стал пытаться руками поочередно ударять по каблукам ботинок: левой рукой по левому, а правой – по правому, прогибаясь для этого назад. Таким Макаром он прошел целый круг, после чего решил, что настала пора сплясать вприсядку. Присесть один раз у него получилось просто здорово, а вот выход из данной позиции оказался затруднительным. Мадам Амбассадор поняла, что сейчас он либо просто упадет и тем самым потеряет лицо перед коллективом, либо его хватит удар, и это станет концом командировки, если не хуже. Она подлетела к нему в самую решающую секунду, схватила под руку и, дернув его вверх с нечеловеческой силой, перевела из положения полуприседа в вертикальную стойку. Народ с облегчением вздохнул, композитор изобразил финальный аккорд, закрыл крышку рояля, поблагодарил за прием и попросил разрешения откланяться. Людмила Алексеевна уже передала супруга в крепкие руки повара и дежурного коменданта, которые повели его на второй этаж в прохладу спальни, а сама заняла позицию у двери, дабы попрощаться со всеми присутствовавшими персонально и поблагодарить сотрудников за работу на приеме. Перед Иваном она еще раз искренне извинилась и обещала в самом ближайшем будущем обсудить с ним все его проблемы.
