Тем временем около крыльца поместья духовно растерзанный Эстебан хватался за свою буйную голову, невольно рвал волосы, смахивая крохотные слезы и нескончаемо причитал, не щадя укорял себя за аморальный поступок. Ужасное злодеяние он свершил, минуя все нравственные устои своей стойкой натуры. Ведь жизнь, ведь само Провидение явило ситуацию, в которой нужно было встать между сильным и слабым, виновным и невиновным, грешным и невинным. Но он лукаво избрал надругательство над человечностью – скверное невмешательство. А что если бы тот ребенок захлебнулся в луже, погиб от бессилия, тогда бы вся кара Небес пала на слугу, а не на господина, ведь руки злодея чисты, тот не прикасался к подкидышу. Долго такой укоризной он терзал себя, изнурял себя вопросом – кто важней для Вселенной – тот, кто нападает, или тот, кто испытывает гнет и боль, если одинаково любить их обоих, то чью сторону выбрать, кого принять в лоно своей любви? Нельзя служить двум господам – учил пророк Христос, а я лукавлю, нужно было отнести дитя в дом, под покровительство Мари Дон-Эскью, ослушаться приказания барона, но не потворствовать тому беззаконию – сожалея о своем выборе, говорил самому себе Эстебан.
В Терновом кусте произошел настоящий театральный переполох, ведь помимо рождения Хлои, барон привез некоего младенца неизвестного дальнего родства, однако с виду вполне спокойного, в меру детства уравновешенного. Сестра Мари, познав счастье материнства, настолько переполнилась любовью к детям, что охотно приютила возле своей груди и Аспида, пригрела змейку – как подшучивал в своей злорадной душе барон. Безусловно, об имени младенца пока никто не ведал, поэтому все начали придумывать всякого рода несуразные глупости. Смуглый слуга, принесший новорожденного, куда-то подевался. Барон Дон-Эскью задерживался с багажом, или готовил речь для поздравления сестры своей любимой супруги. Впоследствии оказалось что ни то, ни другое не входило в его скоропалительные намеченные планы. В первую наиважнейшую очередь, хозяин усадьбы отправился скорым шагом на кухню, дабы заморить огромного червячка, следуя нежным запахам всевозможной снеди. Однако обещанного супа ему не подали, поэтому пришлось напитаться, чем попало, и такой свободный рацион весьма позабавил тучного барона.
Затем прибрав свой раздутый живот, минуя всех возбужденных слуг, он вышел из дому и как, кстати, ему попался Эстебан в отличном огорченном виде, посему подсел рядом с обиженным мавром, без оправданий, заявив.
– Помнишь, Эстебан, у вышивальщиц имеются подушечки для иголок, вот и твое сердце подобно сему предмету, слишком мягкое оно у тебя, а жизненные укоры – колкие вещи, впиваются, остаются внутри, покуда их не вытащит мудрый человек. Знаю, ты сейчас ругаешь меня, даже, думается, презираешь. И это правильно, меня помимо прочего еще можно пожалеть, ведь я так ужасен в твоих глазах. Однако мне придется пояснить свое сегодняшнее поведение. – барон рассуждал здраво на сытый желудок, или злодейски хитроумно. – Во-первых, в том ребенке я различил явственно перст судьбы, некий высший дар, который неукоснительно необходимо принять, потому я бы ни за что не бросил его на произвол фатума. Во-вторых, бросают или отдают в приют по обыкновению нездоровых детей, с отклонениями в физическом здоровье или с помешательствами в уме, что весьма затруднительно определить. Посему наглядно удостоверившись в обратном, я принял Аспида в свою семью, еще и потому что он родился в год змеи по восточному календарю. Меня в последние месяцы крайне завлекла тема востока. Да, кого я обманываю, конечно, я назвал его подобным образом из простого презрения. Я оказал ему великую честь. Я готов предложить ему выбор – быть моим сыном или слугой.
– Вы лукавите, господин. Я воочию видел правду в ваших алчных до чужой жизни глазах. Вы играли с ним, как играете со всеми.
– Это слабость власти. А что ты хотел, чтобы сила, предназначенная для разрушения, созидала? Если только после того как всё уничтожит. На обломках возводят города на костях. Не так устроен мир, как ты себе воображаешь. Всем царям военачальникам нисколько не жаль чужие жизни. Но не будем об этом. Ты, Эстебан, потрясающий психолог, и по этой причине я нанял тебя, ты помимо внешней оболочки человека, пытаешься проникнуть внутрь вещей, в души людей. Потому-то и бандиты бросают оружие, завидев твой прозорливый лик. Ты заглядываешь им в души, и они обнаженные, прикрывая срам, убегают прочь, ища новую одежду. А в Аспиде ты заметил что-нибудь странное?
Внезапно показалась миссис Дон-Эскью и громко сказала.
– Лютер. Вот ты где. Неудивительно, что мы обыскались тебя. Правду глаголют, что пропажу всегда нужно искать в самых обыденных местах. Но сейчас ты должен поздравлять мою сестру с рождением замечательной девочки, а не слабоумно торчать на холоде. Пойдем, хотя бы увидишь малютку.
– Конечно, дорогая. – ответил барон и напоследок шепотом обратился к слуге. – Скоро ты заимеешь еще одну должность. Готовься стать крестным отцом. Ты чувствуешь бремя греха, и ты будешь за него отвечать, ты возьмешь его на свою душу, Эстебан. Готовься.
Они вдвоем миновали широкие коридоры, стены были обклеены узорчатыми обоями, картины висели разных размеров и фактур, занавеси на гардинах всевозможных атласных фасонов, остальное чуть уходило в тень, не раскрепощаясь особой роскошью. Интерьер выделялся своеобразностью дизайна, декоративность отдельных предметов мебели являло собой некую особенную пластичность, меняя места дислокации, ощущение уюта не ускользало сквозь призму привычности, словно вещи составляли единое целое с объемными комнатами. Усадебный дом многогранно обширен, здесь и спальни, двое гостиных, число коих зависит от численности гостей, кухни, кладовые, игровой зал, где расположен бильярдный стол, обитый лазурным сукном. Всего не перечислить, так велико многообразие нюансов здешнего декора. Родовое поместье передавалось из поколения в поколение, как крепкое гнездо, свитое первыми важными птицами, или то был скворечник, сотворенный вне их ведома, но для их удобства, и весьма приглянувшийся им для благополучного жилья. Род Дон-Эскью никогда не слыл особой задумчивостью, отрешенностью или религиозностью, скорее наоборот, они всегда жили свободно на широкую ногу, вели действенный образ жизни. Но лишали себя свободой мысли и мечтания, ведь круг их интересов сводился к простой диаграмме – обогащения, удовольствия и деторождения. Что можно в общей сложности или простоте слить в единый термин – мирское мировоззрение. И сему они придерживались, не уступая ни на шаг в сторону. Книг в доме имелось великое собрание сочинений, но, увы, брались в руки лишь те, в коих подтверждалось сей бессмысленное импульсное кредо семьи Дон-Эскью. Каждый раз, когда очередной родственник умирал, то уходил тот человек, как правило, беспрекословно с пустым стеклянным застывшим взором, словно жизнь прошла, а он так и не задумался ни разу о жизни. И погребальный саван покрывал наготу их хладных сердец. А душа стояла рядом и плакала не о своем исходе, а о тех, кому предстоит уйти нераскаявшимся.
Барон весомого вида, с прилизанными короткими волосами на шаровидной голове, не имел офицерскую выправку, но вполне походил на зажиточного мэра, длинный сюртук частично скрывал его форменную полноту, а лицо его походило на гротескное изображение семи погубителей душ человеческих. Мари Дон-Эскью, баронесса, напротив была худа, излишне разговорчива и высокомерна, исполнив свой смысл жизни, что неукоснительно является деторождением, она горделиво возносилась над теми, кто еще не вступил на сей тяжкий труд, кто еще не принял на плечи свои сей непоколебимый груз ответственности. Она из тех кто везет ребенка в коляске, желая, чтобы все вокруг уважительно расступались, чтобы все одинокие люди видя ее счастье чувствовали себя никчемными и униженными. Она из тех, кто кичится своими детьми, но участие в воспитании оных принимает весьма посредственно, но педантично подходит к науке возрастания будущих поколений. Прическа ее непременно уложена в конский хвост, на ней строгое платье без излишеств, несколько сверкающих украшений для создания завистливых взглядов и абсолютно надменный вид, таково поверхностное описание баронессы.
