«В нашей семье каждый делает что-то,
Но никто не знает, что же делает рядом.
Такое ощущение, словно мы собираем
Машину, которая всех нас раздавит»
– родные крутят пальцем у виска. Они никакого сходства нашей семьи с персонажами песни «Наутилуса Помпилиуса» не находят. Я же считаю:
«Наша семья – это странное нечто,
Которое вечно стоит за спиной.
Я просто хочу быть свободным и точка,
Но это означает расстаться с семьею».
***
Чтобы разрядить обстановку в доме, а именно «словесные махачи» Веры с мамой, я поехала с двумя старшими детьми в Екатеринбург.
У меня как раз были съемки. Мы приехали, пошли в парк и устроили пикник с «вредной» едой: заказали бургеры с газировкой, картошку фри, разложили плед и сели обедать. Радости детей не было предела. Вот она, свобода. Ведь оба они сидели в родительском доме с марта и никуда не выходили дальше заднего дворика. Оба закончили школу. Старший сын был переведен в 9 класс (с какими оценками, я даже не узнавала), младшая сестра, как оказалась, вообще не будет сдавать ОГЭ, что ее очень порадовало.
У меня тоже был повод для праздника – я завершила работу в двух крупных проектах. В большом федеральном я согласовывала съемки в разных городах страны, договаривалась с героями, находила съемочные бригады, локации, составляла тайминг и ТЗ, потом отсматривала исходники, писала тексты к роликам для монтажа – в общем, такая продюсерская и сценарная работа. И внезапно из-за одного моего текста произошел конфликт.
Сначала меня за него похвалили, а потом, когда один из заказчиков, согласующих материалы, не принял его, сильно «наехали». Я возмутилась новому тону общения. Человек предложил мне завершить проект, если я собираюсь перечить. Я и завершила. Второй проект я делала с этим же партнером и предупредила, что уйду, если будет допускаться общение в таком формате. Начались дешевые манипуляции: мне сказали, что я могу отменять съемки, если мне не стыдно. До конца мая полностью завершила все, что должна было сделать по плану, и партнер решил, что я продолжу работать. Но я написала письмо, в котором обозначила более комфортные для меня условия и детально перечислила виды работ и прайс под каждую задачу. В ответ получила такой же прайс, но уже на штрафы в свою сторону. Было понятно, что у каждого из нас своя правда. Я решила, что продолжать сотрудничество в таком духе не имеет смысла. Сильно переживала.
Думала, что опять что-то сделала не так. Ведь получается как? Если что-то не по-моему, я хлопаю дверью и ухожу. Но в этот раз я взяла в себя в руки и сделала все спокойно, без претензий. Ура возможностям дистанционной работы: ты не вываливаешь все человеку в лицо во время накала эмоций, а пишешь, все хорошенько обдумав.
В этой ситуации я училась отстаивать свои границы, что мне в принципе очень сложно дается.
***
О личных границах я узнала, в общем-то, под сорок. О том, что они существуют. До этого я считала, что надо быть хорошей девочкой, бороться со своей строптивостью, стараться всем угождать и тогда тебя все будут любить и хвалить и ценить. Но каждый раз я из кожи вон лезла, чтобы сделать всем хорошо, но почему-то похвалы, равноценной моим усилиям, не было. И удовлетворения тоже. Я начинала обижаться на своих родных, друзей, коллег, работодателей и на весь мир за то, что меня не ценят. От этой обиды и были все мои истерики и попытка доказать всему миру, что я молодец. Я постоянно жила в войне, как оказалось с самой собой. Я просто растворялась в других людях, как Оленька из рассказа Чехова. Но Душенькой-то я никогда не была. Я вообще не принимала себя и свою натуру: взбалмошную, сумасбродную, с одной стороны, с другой – очень покорную, покладистую и жаждующую любить и быть любимой. Только любить кого-то невозможно, если не любишь и не принимаешь себя. В любом случае любые отношения в любой сфере жизни становятся зависимостями: от человека, от обстоятельств, от чего угодно.
В моей семье есть отличный пример мамы, которая всю жизнь тащила на себе груз нелюбви из детства и непринятия себя. Она ненавидела отца, но была слишком на него похожа, и эту часть себя она категорически отвергала. Это, во-первых. Во-вторых, влияла советская система воспитания, где общество – всё, индивидуум – ничто. Эта доктрина просто как раковая опухоль поразила не одно поколение советских людей. Никакой личной свободы, никаких личных границ, все ради каких-то светлых идей будущего. Страшенная машина уничтожения личности человека, прикрытая лозунгами спасения от внешних врагов, маниакального патриотизма и стремления быть первыми, лучшими во всем без права на ошибку.
В этой парадигме мама воспитывала и нас. Каждый отреагировал по-своему. Я просто сбежала подальше от родителей. Не то чтобы сильно далеко – в соседний большой другой город, но уж сильно невмоготу мне были все ее «правила жизни», которые строились на угрозах, давлении, чувстве вины и стыда. Парадоксальным образом это были правила, которые мама отрицала в семье, где выросла сама, но каким-то неведомым способом транслировала уже на собственных детях. Мой же бунтарский дух давал о себе знать. Я просто сбежала. И даже не от родителей – а, по сути, от самой себя.
В пандемию свои категорические принципы «не нравится – ухожу» пришлось пересмотреть. Изоляция потребовала отстроить границы общения. И случилось удивительное: как только ты осознаешь свои собственные границы, ты автоматически начинаешь уважать границы других людей. И общение становится простым, спокойным, не нужны никакие истерики. Оказывается, можно спокойно выражать свои эмоции словами, без крика.
***
После пройденного опыта внутри семьи я просто уверена, что точно так же нам нужно ощутить не на словах, а на деле границы свои как народа. Для этого надо перестать перекраивать сотни раз историю. Надо просто принять нас такими, какие мы есть. И тогда противопоставлять всему миру и устраивать войны для самоопределения отпадает всякая надобность.
К сожалению, за 30 лет с начала перестройки, мы снова вернулись от свободы слова, прав личности и принципов демократии, все к тем же советским страшилкам про происки врагов и тому подобной ереси о нашей якобы невероятной мощи страны на фоне полной разрухи внутри этой самой страны. Изоляция только обострила эти проблемы. Наши власти (собственно, детище советской пропаганды) вещают с трибун каждый раз, что мы ни на кого не нападаем, и при этом постоянно всем угрожают. Особенно, ужасно, когда наши чиновники на всех уровнях власти начинают говорить о Великой Отечественной войне – «можем повторить». У этих «ораторов» личные границы отсутствуют напрочь. Они вещают от лица сотни тысяч россиян, и у стран, где с уважением чужих и соблюдением личных границ все в порядке, такие заявления вызывают, как минимум, недоумение.
Такое ощущение, словно пандемия, поразившая весь мир, как на томографе детально высветила каждую страну, и теперь можно каждой ставить вполне точный диагноз. Так вот Россия, которая живет в окружении, условно назовем, взрослых стран (с кем ей приходится общаться, хотя она и бравирует, что ей это не нужно), ведет себя словно подросток. Знаете, как в семье, ребенок в пубертатном периоде активно отрицает родителей, заявляет, что его «буллят». При этом живет эта детина в доме родителей и продолжает пользоваться всеми благами, нажитым трудом этих самых ненавистных мам и пап. Вот и наши правители почему-то все свои сбережения хранят в этих ненавистных вражеских странах, отправляют своих детей туда учиться.
Как там у Маяковского:
«А моя
страна –
подросток, –
твори,
выдумывай,
пробуй»
Только страна делает вид, что выросла, а на самом деле так и осталась в пубертатном периоде – «творит» безумие, «придумывает» небылицы. Страна-подросток заявляет о своей взрослости и самостоятельности, но при этом ни экономической независимости (базового принципа самостоятельности) у нее толком так и не сформировалось за 30 лет новой истории, ни ответственности за собственные ошибки. С пеной у рта российские чиновники постоянно доказывают, что у них все вокруг виноваты: европейские страны – агрессоры. Совсем как родители у подростка. Собственный народ бестолковый. Ровно как головотяпы из Салтыкова-Щедрина. В этих установках есть доля правды, но лишь доля.