Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Барбаросса напрасно посмеивался над упражнениями берберийки и христианки в наведении порчи друг на друга. Уже на следующий день Гаратафас, Николь и Содимо успевают заметить, что сластолюбивый старик посеял раздор на «Реале». С этого момента они заинтересованно наблюдают за событиями, сотрясающими этот гарем в миниатюре.

И не только они. Санджаки Сулеймана тоже целыми днями отслеживают все жесты и крики, которым нет конца. Они как будто превратились в евнухов или привратников. Один лишь капитан Полен в отчаянии. Он преследует Барбароссу напоминанием, что они не на прогулке в Венеции. «Реал», разукрашенный еще в Гаэте, по-прежнему таким и остается, потому что это нравится донье Марии. Тем не менее, он находится на балансе короля Франции – напоминает капитан Полен. Король Франциск, безусловно, человек галантный, но это судно не «Буцентавр»[97], а военная кампания требует от него иных действий, нежели брачные торжества паши морей с испанской потаскушкой. Услышав эти слова, Хайраддин награждает француза пощечиной – за оскорбление, нанесенное донье Марии.

С белым платком в руке, который полагается уронить перед красавицей в знак своей благосклонности – одновременно это намек на то, что неплохо бы поладить – паша порхает по палубе, подстерегает ее, выслеживает, ждет. Он готов даже взобраться на верхушку марса, чтобы оттуда бросить свой платок, если бы не было необходимости остерегаться Зобейды.

Сколько бы ни разбрасывал салфеток и платочков турецкий петушок, их все подбирает за своим чичисбеем мавританская курочка. Вооруженная длинным багром, она выжидает момент, прячась то за бухтами канатов, то за бочками с порохом, сидя на корточках или стоя за перегородкой. Кто-то даже видел ее ползущей по плечам гребцов и усаживающейся на весло, чтобы наблюдать и оттуда. Ее ревность чрезвычайно развлекает рабов. То подбирая, то выкрадывая эти белые символы цветопада, она то и дело выбрасывает их на ветер или в воду, как удобнее. Ее багор подхватывает батистовые лоскутки на лету, не давая им упасть. Этот спектакль продолжается уже несколько дней, заставляя Барбароссу бледнеть от растерянности. Он, однако, слишком любит Зобейду, чтобы свернуть ей шею или бросить на съедение муренам.

– Верни мне бриллианты и убей эту шлюху! – терзает она его, едва он просыпается.

– Вы мне желанны, господин, – и вы, и ваша рыжая борода, и бриллианты, – шепчет ему за ужином донья Мария, которую вся эта игра только возбуждает.

Женщины гарема понапрасну пытаются успокоить ревность одной и умерить аппетиты другой, ничто не помогает. И только осторожная старая христианка ни во что не вмешивается, отговариваясь своей чрезвычайной занятостью пеленками, кашками и первыми зубками маленького Догана.

Тем временем совет райя берет армаду в свои руки, в ожидании, когда паша морей соблаговолит вспомнить о назначенном ему свидании с французскими берегами. Свидание должно состояться в Марселе, хотя жители города питают надежду никогда не увидеть приближающейся к их земле флотилии нечестивых. Но совсем не об этом трубят посланцы из Фонтенбло, напротив, они громко возвещают о прибытии Франциска Бурбонского, герцога Энгиенского, барона Гриньянского и семидесяти других вельмож королевского двора. Они едут встречать пашу морей и организовать надлежащее торжество.

Однако не мешало бы разузнать, где он находится. Складывается впечатление, что после Гаэты его флот исчез с поверхности Средиземного моря. Со сторожевых башен всех удаленных мысов поступают сообщения: ничего! Никаких признаков полумесяца, ни даже тени разодранного в клочья тюрбана. Может быть, Барбароссу со всеми его чертями поглотила пучина, и Нептун передал свои полномочия богу, отколовшемуся от Иисуса?

Ничего подобного! У владыки морей всего лишь свидание с владыкой преисподней – в его подземных кузницах и ветряных цехах. Повинуясь мощному течению, флотилия выходит из Неаполитанского залива и поворачивает к архипелагу, где турки должны, пройдя окольным путем, совершить тайную высадку, как написал об этом Хасан. Из осторожности, их корабли рассредоточиваются между окутанными дымом островами, пугая пастухов и собирательниц пемзы.

Все это время вероотступничество Хасана пробивало себе дорогу в сердца и сознание трех его друзей. Они сделали выбор – конечной целью стала для них свобода. И чтобы исполнить последнюю волю Хасана, они составили план.

Для начала трое шпионов делают вид, что не знакомы между собой. Они затевают ссоры, напирая на свои религиозные разногласия, предъявляют претензии и бросают обвинения друг другу, утверждая что-нибудь такое, во что они на самом деле совершенно не верят. На следующий день после торжества у берегов Гаэты Гаратафас упрекает Николь в чревоугодии, потому что он не смог удержаться, чтобы не проглотить остатки еды, отвергнутой некрасивыми дочками коменданта. В ответ на это Николь, который давно прекратил молиться Аллаху, замечает, что неприлично пять раз на дню задирать свой зад к небесам. Тогда Гаратафас начинает высмеивать его чисто женскую манию напевать куплеты и вирелэ – это скорее пристало донье Марии, которая находит в этом большое удовольствие. От своей роли корабельного певца Гаратафас отказывается сразу и предоставляет Содимо возможность захватить эту фламандскую территорию. Римский гравер вносит в репертуар переобращенного мусульманина дополнительную дозу мадригалов. Как и можно было предвидеть, избыток Ahi lasso amore mio[98] и прочих Позаботьтесь, Марго, о моем винограднике оскорбляет мусульманские уши. Это решительное неприятие мусульманами легкомысленных песенок играет на руку Гаратафасу. Теперь он легко может войти в их круг и приблизиться к Алкаиде – суровому хромому верзиле с длинной седой бородой, в головном уборе в виде пухлого круглого пирога и в пижаме до колен.

Шархан и его янычары окончательно переходят в стан наемников райя. Агабаши, в конце концов, замечает Содимо на «Реале». Отвращение к граверу не доводит его до убийства, но насмешки и непристойные ругательства в адрес итальянца не прекращаются. Гаратафас не хочет выглядеть смешным в глазах тех, кого он должен расположить к себе, а потому он остерегается вступаться за это татуированное существо.

В компании янычаров турок демонстрирует необычайную ловкость в стрельбе из лука – излюбленном времяпрепровождении мужчин-магометан, особенно у османов, которые предпочитают это оружие всякому другому. В этих состязаниях он, как достойный потомок Измаила, всегда попадает в самый центр мишени, чем зарабатывает дополнительные очки в доверительном к нему расположении. Очень кстати оказывается, что Алкаида тоже родом из Смирны, как и Гаратафас, даже их деревни расположены рядом – и вот они уже общаются как земляки, которым есть что вспомнить об их общей родине. Тогда-то наемник, возвращаясь на свою галеру с намерением отправиться на таинственное свидание, и просит Гаратафаса сопровождать его. Турку остается лишь глядеть в оба, что в этих местах, где наверняка еще не перевелись циклопы, очень даже не помешает.

Всю ночь они плывут на притихшей галере, взяв курс от Стромболи к острову Базилуццо, потом останавливаются и стоят целый день. Видя, что ничего не происходит, Гаратафас решается задать Алкаиде вопрос:

– Чего мы ожидаем тут, в открытом море?

– Дело в том, что остров, к которому мы идем, виден только в сумерки и скрывается на все остальное время дня. Зимой его бывает не видно целыми неделями. Но Аллах благоволит нам: посмотри, брат, на это великолепное солнце!

Закат в этих местах вызывает благоговейный трепет. Еще древние греки воспевали его как колесницу Аполлона, которая одним колесом погружается в море. Внезапно на фоне пылающего нимба, в самом центре западного горизонта, возникают три конусовидных пика, на равном расстоянии отстоящие один от другого. Тот, что в середине, ниже других. На него и берет курс галера и с удвоенной силой налегающих на весла гребцов несется прямо на островок, который постепенно сливается с наступающей темнотой. Наконец, перед ними встает его пирамидальный утес, цветом чернее самой ночи. Он не слишком высок, скорее широк и имеет геометрически правильную форму. Галера обходит его по кругу один раз, затем другой, и только после этого останавливается возле прохода между скалами, которые топорщатся острыми краями.

63
{"b":"745802","o":1}