Франциск I отвечает посольству Карла боевым кличем, по причине отвратительных и нелепых оскорблений, жестокости и бесчеловечности, проявленных оным императором в отношении его посланников. Перемирие между ними было нарушено после тройного убийства. Поскольку от императора не последовало ни объяснений, ни извинений, а теперь он вновь продемонстрировал свойственное Карлу Плутоватому двуличие, разгорается война. Предпринятая дофином осада Перпиньяна может рассматриваться как ее официальное объявление.

В тридцати лье оттуда, в Росасе, сходит на берег канцлер Гранвела и распространяет при дворе тревожную весть: генуэзское судно, вышедшее из Табарки, где оно торговало красными кораллами, между Сицилией и Тунисом наткнулось на гигантскую армаду. Она могла бы атаковать все испанские берега одновременно! Один миланский пленник, ускользнувший от французской пограничной охраны в Сердани, утверждает, что армия Турка собирается оказывать французам военную помощь на море. Их командиры распушили хвосты от радости!

В Испании нарастает паника. Карл взбирается на гору, в аббатство Монсеррат, что над Барселоной, вымолить покровительство Моренеты[92]. Но папа Павел III отвечает ему буллой после той римской ночи, когда ему приснился вещий сон. Он увидел, как на правом берегу Тибра Франциск, всехристианнейший король, увенчивает короной Сулеймана, нечестивейшего владыку. На противоположном берегу он увидел Карла, всекатолического короля, который посвящает в сан епископа Генриха VIII, суверенного главу кощунственной церкви, совмещающего эту должность с разводами и усекновением голов.

Пробудившись, старый понтифик потягивается с хитрой улыбкой. Франко-турецкий союз он находит менее предосудительным, чем союз Карла и его изъеденной ересью империи с отвратительным англичанином.

– Злой сосед напротив лучше, чем муравьи в собственном доме!

И придавив пломбу печаткой в кольце уловителя душ, наследник святого Петра созывает в Виченце церковный собор с намерением изгнать ересь из Европы.

– Я вырву ее с корнем, даже если на это потребуется тридцать лет!

Он даже не подозревал, как удачно выразился.

В течение трех месяцев, в рамках дипломатической вежливости, между папской и императорской почтой снуют курьеры.

– Ваше Святейшество, Турок у наших ворот!

– Ваше Величество, между христианскими государями должен быть мир, почему же вы не способны его уберечь? И как быть с вашими еретиками?

–Прежде всего, Турок! Я настаиваю!

– Прежде всего, порядок в христианском государстве! Ваши приключения мало меня волнуют! Алжира вам было недостаточно? Мир, я вам говорю! Затем вы явитесь на собор! Смерть ереси! Я сказал!

Вопреки увещеваниям Павла III, Карл V спускается со святой каталонской горы, чтобы вновь снарядить галеры Андреа Дориа. Но дело идет к поздней осени, и в Пиренеях, над заливом Росос, накапливаются грозовые тучи. Нептун с Эолом, перешедшие на службу к изворотливому Богу, тоже стоят на пути императора. Ответственнейшие наблюдатели, потешаясь над изрядным количеством противоестественных союзов, подобных браку между карпом и кроликом, предлагают капитану Полену побить еще один рекорд, направив его с попутным ветром к Хайраддину, занявшему позиции на выходе из Дарданелл.

Получив известие о рождении сына, паша морей преисполняется бурным восторгом и трезвонит об этом событии во всеуслышание, так что вскорости оно становится всеобщим достоянием. Некий янычар, оставшийся на этот раз целым и невредимым, высаживается на турецком берегу и является с этой новостью к Сулейману. Последний немедленно отправляет его обратно к Хайраддину, в сопровождении Рустама Паши и Мустафы Шелибара – из своей личной охраны, – которым приказано в четыре глаза следить за Барбароссой. Султан не забывает о мудрой народной поговорке «кто предаст тебя, предатель?», ибо того, что в ней заключено, не в состоянии избежать ни один умный правитель. Прославленный халиф сомневается в своем паше. Ему кажется, что между ним и Андреа Дориа существует тайная договоренность, ибо генуэзец слишком громко провозглашает себя врагом Барбароссы, чтобы им быть на самом деле. Тот же Дориа уже предал короля Франциска, который, не переставая дурачить императора Карла, терзается порою сомнениями в отношении Хайраддина, а этот, в свою очередь, не доверяет капитану Полену, хотя он и сын турчанки… Замыкает этот порочный круг Роксолана, которая перехватывает курьера-янычара, покидающего диван халифа, и незаметно сует ему шифрованное послание, с тем чтобы он передал его в собственные руки мансулаге Алжира Эль-Хаджи.

– Главное, чтобы Хасан Ага ни в коем случае не узнал о том, что ты видел меня, иначе…

Тем времнем Хайраддин, ни от кого не таясь, добавляет к своим кораблям, и без того более быстроходным, чем христианские, в качестве подкрепления на участке между Эгейским морем и африканским побережьем, еще десятки дополнительных галер. К нему присоединяются самые надежные из его помощников. Его любимец корсар Драгут, выкупленный за три тысячи крон – поистине, цена друга – у Дориа, который собирался его повесить, ожидает в заливе Пульи. Прибывший из Рагузы Муратага выставляет перед Мальтой сто тридцать турецких галер. Сала Рей, Табако Рей и Качьядьяволо в акватории Сиракуз пополняют армаду новенькими магонами[93], нашпигованными двадцатичетырехмиллиметровыми пушками, способными разворотить любые береговые укрепления. Но к великому разочарованию капитана Полена, который надеялся, что турки незамедлительно предадут испанскую Сицилию огню и мечу, Хайраддин решает сначала зайти в порт Алжира. Там его ожидают самые лучшие райя – Рамадан, Хали Леван и Алкаида, а также его приемный сын с Мохаммедом эль-Джудио. Однако в глубине души недавно отметивший свои семьдесят семь лет паша мечтает прижать к груди маленького Догана и воздать почести своей Зобейде. Он догадывается, что Андреа Дориа должен сейчас чувствовать себя пленником неспокойной осени. Ни тот, ни другой не уподобится императору Карлу V, развернув морскую кампанию в самый неподходящий сезон.

Капитан Полен сгорает от нетерпения, да и Франциска I, который также не в курсе средиземноморских дел и обстоятельств, это ожидание раздражает. Король пытается собрать около миллиона золотом, чтобы оплатить расходы Барбароссы и рассчитаться с Сулейманом. Он приказывает марсельцам на их собственные средства прибрать и разукрасить город, чтобы достойно встретить флот столь невероятных союзников. И этот турок заставляет себя ждать? Король беспокоится: союз с султаном, ставший общеизвестным, может вызвать во Франции брожение умов. Правоверные христиане и так уже возмущаются столь нечестивым договором.

Испанские лазутчики незамедлительно подливают масла в тлеющий огонь религиозного недовольства старшей дочери христианской церкви. Всю информацию об этом император получает непосредственно от канцлера Гранвелы, который наводнил французское королевство провокаторами, получившими задание сеять слухи – пусть все думают, что это реформаторы склонили короля к такому соглашению с нехристями. Повсюду, от Испании до Антверпена, без передышки работают печатные станки. Они выпускают ядовитые памфлеты, которые затем везут во Францию имперские агенты, упрятав их в бочки с копченой сельдью. То, о чем кричат эти листки, еще пахнущие рыбой, очень будоражит парижан, которых они заставляют вспомнить о нападении на Рим и путем мудреных вычислений доказывают, что если разграбление Рима было снятием первой печати Апокалипсиса, то, стало быть, не за горами снятие второй печати, знаменуемое нашествием берберской саранчи, путь для которой открыл антихрист Франциск! Трепещите, смертные, ибо агнец Божий – испанец, наверняка, – грядет вершить суд над королем Франции, этим пособником Лютера вместе с его турками!

Пока государи Европы обжигают себе пальцы в пламени своих пожаров, берберы зажигают сигнальные костры вдоль побережья Африки, извещая все племена, от свободных кочевых до подневольных и платящих дань, о счастливом возвращении Хайраддина в столицу корсаров.