Надеждин профиль и анфас.
В конце хочу я пожелать
Надежде дальше процветать
И продолжать благоухать.
Пьем за нее!
И так держать!
23 сентября 2004 г.
* * *
Прекрасной Людмиле
Да, много в нашей жизни было
И было то, что ты Людмила
Меня когда-то полюбила.
Да, много лет с тех пор уплыло,
Как ты, прекрасная Людмила,
Явилась к нам.
Но время смыло,
Когда меня ты полюбила.
Быть может, раннею весной
Быть может, снежною зимой,
А может быть и в летний зной,
Или осеннею порой
Прокрался к сердцу чертик злой
И улетучился покой.
10 ноября 2004 г.
* * *
Дорогим девушкам в день 8 марта!
8 марта на дворе!
Прощай зима, прощай ненастье –
Какое счастье!
Ах, девушки! Весна!
Я всех готов вас заключить в объятья!
Мешают ваши платья!
Надеюсь, поняли намек?!
Да! Слышу отклик – ТОК-ТОК-ТОК!
Шлю пожелания весны:
Чтоб снились вам цветные сны!
Чтоб трепет сердца шел от счастья!
Чтоб приводили в жар объятья!
И прочь ненастье!
А. Зачепицкий в вашей власти!
* * *
Журчат ручьи
Сугробы тают
Зима и стужа позади
8 МАРТА впереди!
Как я люблю вас в эти дни.
Ваш профиль
Гибкий стан.
Анфас. Улыбка,
Ямочки в щеках.
Мне не объять всего в стихах!
Увы и ах!
Храни вас Боже и Аллах!
Все, что придумал впопыхах!
8 марта 2019 г.
* * *
Дорогим женщинам в день 8 марта!
Красотки, куколки, подруги,
Невесты, тетеньки, супруги.
Люблю как солнце вас на юге,
Пленителен любви процесс,
Особо в ВЦСПС.
Вперед на лыжах,
На каток,
В бассейн.
Устали вы чуток?
За стол, и водочки глоток
Вас снова в чувства приведет.
На танцах, парень, не зевай,
Любуйся, гладь и хлопай.
То, что рифмуется с Европой.
Да помни: окромя Европ
Там и другое ласки ждет,
Ваш Зачепицкий – стихоплет!
25 февраля 2019 г
Воспоминания в рассказах
Детство, война, юность, молодость
Родился я 21 ноября 1929 г. в г. Вознесенске Николаевской области. В Горький моя семья переселилась в 1930 году. Когда началась Великая Отечественная Война я перешел в 5-ый класс. Семья жила на частной квартире 14 м2 на четверых. Отец – торговый работник, был осужден в 1939 г. на 2 года за мелкие хозяйственные упущения (сидели «все»). Моя мать – домохозяйка осталась с двумя детьми. Продавали все вещи отца и все остальное и как-то перебивались. Когда началась война, отец вышел из заключения и был мобилизован, прошел курс молодого бойца и отправлен на фронт. Как отец, так и мать не имели образования. Отец был очень толковым человеком, самообразовался, прекрасно писал деловые бумаги, в уме умножал двух, трехзначные числа. К концу войны он вырос до капитана интендантской службы, заместителя командира стрелковой дивизии по фуражно-продуктовому снабжению.
А мы просто бедствовали. Мать, как я выявил впоследствии, голодала, все оставляла детям. Она начала падать в голодные обмороки, в конце концов не могла найти где живет. Ко всему прочему печка требовала 9 кубометров дров, а морозы стояли за 40°. Я с соседом ходил каждый день в Марьину рощу, приносил кипу прутьев орешника. В комнате был холод. У меня не было теплых варежек – не из чего было сшить. В общем, 1941 год был для нашей семьи тяжелейшим.
Когда наступила весна 1942 г. я вскопал ломом и лопатой целину перед домом и посадил картошку, вернее кожуру от картошки. Урожай был гигантский – с каждого куста ведро картошки, в целом 8 мешков. Голод закончился! В дальнейшем я освою картофельные участки на краю оврага, перед которым мы жили, и в Артемовских лугах. Отец станет командиром и будет присылать аттестат, отоваривание продовольственных карточек будет в магазинах военторга. Мама найдет надомную работу, мы будем делать кукол, сестра Рива будет шить и продавать белье.
В 1941-43 годах город Горький часто бомбили, воздушную тревогу объявляли почти каждую ночь. Зенитчики вели заградительный огонь, наутро вся земля была усыпана осколками. Мы жили на Плодовом переулке, это за Пушкинским садом. Бомбардировщики прилетали с запада через Оку, а после того, как отбомбились, разворачивались над нами и через Средной рынок снова улетали на запад. В одном из налетов подожгли Средной рынок. При этом, у моего одноклассника Юрия Соколова, который жил на улице Костина (напротив рынка), оторвало ногу. Весь остаток бомб они сбрасывали в районе, где мы жили. Бомбы разрывались прямо на нашей улице. Я хорошо помню звук пролетающего над нами «Юнкерса». Когда начинался налет, то сбрасывались на парашютах яркие факелы, освещающие город.
Основной бомбовый запас сбрасывался за Окой – на Автозавод. Я не помню бомбили ли завод «Красное Сормово», на котором выпускались знаменитые танки Т-34.
Однажды бомба угодила в завод им. Ленина, на правом берегу Оки. Были убиты руководители завода, включая директора Кузьмина (впоследствии я был близко знаком с его дочерью и сыном). Об этой бомбежке я слышал одну байку, которую хочу вам поведать. До 1917 года телефонный завод принадлежал немцам Сименсу и Гальске. Ими был построен не только завод, но и жилые помещения. В частности, Новый поселок на проспекте Гагарина (ранее на Арзамасском шоссе), который сейчас снова стал новым, благодаря современной застройке. Были построены замечательные дома для инженерно-технического персонала рядом с заводом. Так вот разбомбил завод сын (или внук) Сименса, который поклялся отомстить. За достоверность описанной истории я не ручаюсь.
Наутро после бомбежки Ленинского завода мы (пацаны) прибыли на трамвае на развалины и много чем поживились. Помню взрыв тонной бомбы в непосредственной близости (несколько метров) от Спасской церкви на перекрестке улицы Горького (раньше – Полевая) и улицы Полтавской. При взрыве у нас около Пушкинского сада повылетали стекла в окнах, а церковь не шелохнулась, около нее образовалась огромная яма. И сейчас можно видеть выщерблинки от осколков на стене церкви.
После бомбежки мы разыскивали невзорвавшиеся бомбы. Зажигательные бомбы разбирали и доставали из них горючую смесь, которая употреблялась нами для создания ракет.
В Пушкинском саду вырыли длинные бомбоубежища, которые представляли собой окоп, устеленный досками с широкими лавочками, на которых можно было переспать. Сверху окопа 3 наката толстых бревен. Когда бомбежки прекратились, мы эти бревна сбрасывали под овраг (которым был изрезан весь сад), распиливали и перестали нуждаться в дровах.
Еще интересно для горьковчан то, что город заканчивался улицей Тимирязева. За ней был овраг с «речкой-срачкой», огромное поле-стрельбище. Сейчас это поле застроено – Бекетовка, далее Щелковский хутор, кладбища не было, сразу начинался лес. Насколько я помню, улица Генкина, в которую переходит улица Тимирязева, представляла несколько частных домов, дальше овраг и до бесконечности. Может быть кто-то описал бывший Нижний Новгород, включая овраги, мне было бы очень интересно.
Кстати, все школы в больших домах были заняты под госпитали. А наш класс кочевал из одной деревянной школы в другую. Наверное, мы сменили около шести домов. Когда я поступил в школу в 1937 году, наш первый класс состоял из 42 учеников, а при окончании школы в 1947 году, нас осталось всего трое. Один из них – Коля Радостин, отличник, преуспевший на трудовом поприще, уже отпраздновал свое девяностолетие, на котором я был почетным гостем. Остальные куда-то улетучились. Кто-то попал в тюрьму – детская преступность голодных ребят была высокой, кто-то ушел в «ремеслуху», чтобы заработать кусок хлеба и прочее.
