Еще с одной достопримечательностью тех лет я хочу поделиться с читателем – это Средной рынок. По сути это была барахолка, которая вытянулась от площади Горького (тогда площадь 1 мая) по улице Костина, по улице Пушкина до конца Бугровского кладбища (в те времена трамвай №5 на Мызу ходил по Арзамасскому шоссе, поэтому рельсовой дороги перед кладбищем не было). Летом, в жару мальчишки выносили на дорогу ведра с холодной водой и торговали ей с успехом. Помните песню? «Есть орехи, семечки каленые, сигареты, а кому лимон? Есть вода, холодная вода, пейте воду, воду, господа!». Наверное, эта песня родилась до революции – в СССР господ не было.
Барахолка была забита всяческим жульем. Помню игру в 3 карты. Карты ловко перебрасывались, и надо было угадать, какая из них твоя. На кон ставились довольно значительные деньги. Вокруг играющего толпились свои ребята. Они ловко угадывали карту и им платили деньги. Увидев возможность увеличить свой капитал, некоторые деревенские олухи ставили на кон. Конечно денег они никогда не получали, хотя карту угадывали. В лучшем случае пропадали деньги, выставленные на кон, в худшем – игрок лишался всех денег, поскольку организовывалась давка и карманники делали свое дело. Я изучил эту карточную технологию и до сих пор демонстрирую ее гостям. Всяческих игроков-обманщиков было очень много.
Опишу еще один интересный случай, который я наблюдал. Идет мужчина, через плечо у него перевешены брюки – продает. Сзади к нему в толпе, в давке приближается ворюга, пристегивает булавкой чужие брюки к себе на грудь, а потом перебрасывает их с плеча хозяина на свое плечо. Хозяин брюк начинает что-то причитать, а вор ему в ответ: «Конечно украдут, а ты, как я, пристегивай вещь булавкой».
В войну была карточная система. Но отоварить карточку было проблемой. Например, за хлебом на завтра занимали очередь с вечера. Твой номер записывали у тебя на ладони чернильным карандашом. Каждые несколько часов проводилась переписка. Когда же открывался магазин, очередь превращалась в толпу, кто был у дверей, мог оказаться с переломанными ребрами. Я был свидетелем того, как к двери магазина шли по головам! Мясные карточки отоваривались всяким суррогатом, например, яичным порошком, который в изобилии поступал к нам из Америки. Насколько я помню, из Америки присылали и другие продукты. Если бы не американская помощь, все бы подохли с голоду.
Тем не менее, многие жители частных домов заводили коров и другую скотину и жили припеваючи. На продуктовом рынке было изобилие молочной и мясной продукции по бешеным ценам. Буханка черного хлеба стоила 200 рублей, а аттестат офицера – нашего папы, составлял 700-800 рублей.
Отменили карточки в 1947 году, когда я был уже студентом. Помню первый день отмены, захожу утром в магазин – съестного товару в изобилии, очень дешево, но денег нет – дефолт. Через какое-то время люди получили зарплаты и изобилие начало спадать до обычного минимума, а далее – пустые полки. Деревни всю войну голодали, в колхозе не платили за трудодни. С кормом для скота были проблемы, все выкосы были под запретом. Советская власть была никудышной.
В 1946 году мой отец демобилизовался, ему выделили ссуду на строительство дома. В 1948 году дом был построен: четыре комнаты; из них три спальни и большая зала. Отец нашел непыльную работенку, и у нас началась сказочная жизнь, было сытно. Я ел очень много сахара (что делаю и до сих пор), вытянулся вверх и представлял собой жалкую худобу – в книге есть такая фотография.
У нас дома функционировал настоящий клуб, собирались друзья и подруги. Играли в шахматы, в карты, рассказывали анекдоты и прочее. Мама ставила на стол большой самовар, иногда пекла пирог и приглашала всех к столу.
Впоследствии мой шурин Давид Белкин (окончил истфак ГГУ) организовывал нечто подобное семинару. Он был «Пушкинист», много читал и умел рассказать. Потом начали выступать и другие. Это был литературный семинар.
В университете, на первом-втором курсе, мы встретились с отвратительным явлением – погромом генетики и кибернетики, государственным антисемитизмом, вплоть до «разоблачения» кремлевских «врачей-убийц». После смерти Вождя народов обстановка сразу стала изменяться к лучшему. Мне просто повезло, меня приняли на работу в ОКБ п/я 416, г. Казань. Об этом вы можете прочитать в отдельном рассказе «Как начиналась моя работа», который также представлен в этой книге. К власти пришел Маленков и провозгласил новую экономическую линию – все предприятия должны выпускать и мирную продукцию. Нашему заводу было поручено телевидение. Был организован большой цех. Однажды цех приостановил выпуск, у всех телевизоров растр уходил вправо. Был объявлен конкурс на устранение недостатка. Я этот конкурс выиграл, введя в цепь развертки регулируемое нелинейное звено. После этого я стал на заводе уважаемой фигурой. Далее в ОКБ, где я работал, успех меня просто преследовал. Освоить заводам мирную продукцию было нелегко и непривычно. Помню, в городе Горьком в эту пору открыли магазин «Товары для дома» на площади Горького. Ассортимент товаров был небогат: лопаты, топоры, колуны, метлы, кувалды! (Магазин этот и сейчас работает, а перечень товаров в нем стремится к бесконечности).
В 1956 году после разоблачения Н. Хрущевым культа личности Сталина наступила «оттепель». Мне представилась возможность поступить на работу на завод Ленина в СКБ 197. События последующих лет описаны в других рассказах этого сборника.
Как начиналась моя работа
В январе 1953 года после окончания радиофизического факультета университета я получил направление на работу в
г. Казань в особое конструкторское бюро (ОКБ п/я 416), занимавшееся разработками в области военной радиолокации. Это было тяжелое «сталинское время», только месяц назад были «разоблачены» врачи-убийцы, в центральных газетах, особенно в «Правде», регулярно печатались антисемитские фельетоны. С моими паспортными данными полученное распределение я считал счастьем и с удовольствием собрался поехать на новое место.
Однако, по прибытии в г. Казань все оказалось не так просто. Капитан КГБ – начальник отдела кадров с серыми глазами «майора Пронина» сказал после знакомства с моей многостраничной анкетой, что с работой придется обождать, нужно определенное время для проверки моих данных и оформления допуска к секретной работе. Естественно, жилплощадь мне предоставлена не была, и капитан рекомендовал мне ехать домой в г. Горький и ждать вызова. Обычно же в таких случаях молодому специалисту предоставлялось общежитие и временная несекретная работа. Направление меня домой настораживало, тем более что в отделе кадров я познакомился с одним молодым человеком, который в силу аналогичных анкетных данных ходил без работы уже около полугода.
Прошел месяц, вызова не было, мои друзья по университету уже приступили к работе, а я писал капитану КГБ письма, оставшиеся безответными. Начинался март, я был безработным и чувствовал себя безрадостно. В Горьком в начале марта я встретил сообщение о смерти вождя народов. Все ждали перемен, не хотелось верить, что все будет продолжаться по-прежнему. Я снова отправил запрос и через две недели после смерти вождя получил телеграфный вызов на работу. Когда я явился в отдел кадров, капитан КГБ, как ни в чем не бывало, недоуменно спросил меня, где же я пропадал до сих пор, давно уж надо приступить к работе. Я был счастлив. И вот я в творческом коллективе ОКБ. Разработка радиолокационной техники требует высокой научно-технической квалификации, непрерывного поиска нового. Меня окружили пытливые молодые люди, живо обсуждаются задачи, требующие решения. К концу второго года работы в этом коллективе мне многое удалось сделать, я стал одним из авторитетных специалистов ОКБ, меня знали и на заводе-