Капитан посмотрел на Серегу.

– Дак неудобная вещь эта винтовка, господин капитан. Я в армии такой не пользовался в артиллерии, но стрелять из подобного «чуда» приходилось. Тяжела и громоздка. На мой взгляд. Вот автомат – иное дело. У нас разведчики все немецкие автоматы имели. Трофейные.

– Теперь немцы перешли к автоматическому оружию. Винтовок стало много меньше, чем было в 1941-ом. Да и новые автоматы уже пошли. МП-40 вместо МП-38. Но ими пока вооружены силы жандармерии и частично войска СС. У красных автоматического оружия также стало много больше чем в 1941-ом. Пистолет-пулемет Шпагина с дисковым магазином. Неплохое оружие. Но имеет существенный недостаток. Пока пружина в диске новая – все хорошо. Работает безотказно. Но стоит пружине ослабеть, как при стрельбе, когда расходована половина или более боезапаса – автомат клинит. И во время боя он может отказать.

Вы изучите все это оружие здесь в классе и на стрельбах станете учиться стрелять. Автомат удобное оружие в ближнем бою. Во время атаки солдат увереннее чувствует себя с автоматом в руках, чем с винтовкой. Кто из вас был в рукопашной?

– Я был, – ответил бывший сержант Красной Армии Игнат Васильев. – И не один раз был. И не одного немца уложил в тех атаках. И в руках у меня был винтарь со штыком, господин капитан.

Жураев усмехнулся. Игнат был высоким детиной, «косая сажень» в плечах, с мощной шеей, длинными руками.

– Вы, курсант Васильев, сами сдались в плен, если не ошибаюсь?

– Сам! – ответил Игнат.

– Вы не трус, это видно по всему, Васильев. Вы уже можете называться настоящим солдатом. Я сам в гражданскую войну не раз бывал в штыковой. Я был среди тех, кто защищал Перекоп от красных. Но сейчас не важно, кто на чьей стороне воевал! Скажите, что главное в атаке?

– Главное?

– Отчего вы остались живы?

Игнат замялся. Он не сразу нашел что ответить.

– Наверное, повезло.

– Нет. Хотя везение начисто отрицать нельзя, – сказал капитан, обращаясь ко всем. – Быстрота движений. Хорошая реакция. Умение быстро и трезво оценить ситуацию поможет вам выжить. Большинство тех, кто гибнет – гибнут по своей вине. Ибо страх овладел ими. Страх стоит подавлять яростью. Ярость помогает в атаке. Но ярость не должна вытеснять здравый смысл. Васильев, возьмите автомат.

Капитан протянул бывшему сержанту МР-38. Тот взял его и сказал:

– Легкое оружие. Я пользовался подобным. Мы захватили их у немцев во время нашей первой атаки. Но винтовка для моих рук сподручнее. Штык более важен в рукопашной. Особенно когда нужно брать вражеские окопы.

– Но это для вас, Васильев. Вот посмотрите на Рогожина. Он не слаб, но и не так силен. С винтовкой Мосина он не сможет так управляться.

Андрей ощутил на себе взгляды курсантов и смутился.

– Я не хотел вас обидеть, Рогожин, – улыбнулся капитан. – Я только обратил внимание курсантов. С автоматом в руках солдат чувствует больше уверенности, если он не может вполне полагаться на свою силу и ловкость. Автомат МП не обладает хорошей прицельной дальностью. Но его конструкторы и мало думали об этом. В ближнем бою он просто незаменим. Так скажут многие, кому подобное оружие спасло жизнь…

Дабендорфская школа РОА.

Апрель, 1944 год.

Курсанты.

Дни обучения потекли быстро и незаметно, словно одно мгновение пролетел месяц. Андрей всего себя отдавал боевой учебе. Он познавал основы военного мастерства и на стрельбище показал лучшие во взводе результаты.

Он третьим преодолевал полосу препятствий, уступая лишь Игнату Васильеву и Роману Воинову.

Он быстро окапывался, и умело оборудовал огневую точку.

Он бросал гранаты и научился пользоваться огнеметом.

Курсантов готовили по ускоренной программе. Времени на учебу много отвести не могли. На фронте дела немцев и их союзников шли неблестяще. Дивизии вермахта отступали, отдавая завоеванные земли советам. И скоро им предстоит принять присягу РОА и отправиться на фронт…

***

Андрей немного узнал тех, кто его окружал. Это были русские парни, по разным причинам оказавшиеся в учебном подразделении РОА. Были среди них сдавшиеся из страха за собственную жизнь. Были перешедшие на сторону немцев добровольно, вроде Игната Васильева. У каждого была своя история. И многие охотно делились ими.

Андрей заметил, что все хотят оправдать себя за то, что они перешли на сторону врага. Все искали причину, по которой они теперь станут служить немцам и воевать за рейх и за Адольфа Гитлера. Он и сам охотно говорил о том, как жил в Москве и отчего пошел на фронт.

Однажды его спросил Ваня Остапчук, из Киева:

– Так ты собирался воевать за Родину и Сталина?

– Когда шел добровольцем то да.

– Стало быть, ты и сейчас веришь в справедливость большевистского дела?

– На этот вопрос трудно ответить, Ваня. Да и боязно мне отвечать на него.

– А мне вот не боязно, – сказал Серега. – Чего бояться? Настучит кто командирам?

– Немцы на пустую болтовню внимания не обращают.

– Ныне немцы другие стали. Сами видите, что на фронте происходит.

– Похоже, что отвоюют большевики свои земли обратно. Но что потом? – спросил Остапчук.

Андрей ответил:

– И гадать не нужно. Они дальше пойдут.

Остапчук засомневался:

– Пойдут ли?

– Пойдут. Для Сталина война может закончиться только в Берлине.

– Ну, до Берлина еще дойти нужно. А немцы это тоже сила.

Серега прекратил этот разговор:

– Сколько же вы будете обсуждать, кто и зачем перешёл на сторону немцев? Перешли и перешли. Так получилось. И воевать придется. Потому я и учусь так хорошо – забыться хочу. Я бы с бабой на сеновале забылся, но баб здесь почти нет.

– Забыться говоришь? А я сам к немцам перешел. Никто меня не принуждал и не из страха сделал я это! – зло заявил Остапчук. – Чего меня принуждать. Я ненавижу большевиков!

– И я также! – заявил Игнат. – Я в атаке жизни не жалел. Я медаль «За отвагу» заработал кровью. А затем перешел к немцам. Надоели комиссары! Поперек горла стали мне эти жиды!

– Ты не был комсомольцем? – спросил Андрей Остапчука.

– Был. А как же. У нас все были комсомольцами. На заводе все молодые комсомольцами стали.

– В Киеве было так плохо?

– А тебе в Москве было хорошо?

– Не могу жаловаться, – признался Андрей.

– Оно конечно. Ты ведь не сын рабочего.

– Ты тоже, насколько я слышал, – Андрей понял, что разговор становится жарким. – Твой отец не землекопом был.

– Нет. Не землекопом. Но я не сын красного профессора из Москвы, что жил в хорошей квартире и получал большое жалование. Сколько зарабатывал твой отец?

– Не скажу точно. Но нам хватало на жизнь.

– А нам нет. Мой отец инженер. Простой советский интеллигент, как любили говорить, с окладом 55 рублей в месяц. Моя мать стала инвалидом, после того как попала под машину. И пенсия у неё была 16 рублей. И заработка моего отца в строительном тресте едва хватало на продукты для матери и меня с сестрой. В 1938-ом отец устроился на вторую работу в институте повышения квалификации инженеров. И знаешь, сколько ему платили? 40 рублей. А 100 граммов хорошей колбасы стоило 2 рубля 70 копеек. Того мне по гроб мой не забыть!

Остапчук перевел дыхание и продолжил:

– В 40-ом, помню, сестре купили пальто за 200 рублей. Когда я уже работал. Это для нас были такие деньжищи. Но выбора не было. Ей ходить стало не в чем. Она так тогда радовалась. Да что она – все мы были счастливы от этой покупки. И ты говоришь о том, что я должен любить эту власть? Работать с утра до позднего вечера. И не пикни, что ты чем-то недоволен!

– Оно так, – согласился Серега Осипов. – Я сам помню. Про колбасу мы только слыхивали, но не ели. Не то, что в Москве. А одежду я за отцом донашивал. Нового почти и не покупали ничего.

Андрей ничего не ответил им. В их московской жизни ни у него, ни у его друзей проблем такого характера не было. И сейчас он не мог возразить этому киевскому парню, что с такой злостью поносил большевиков.