– Я уже сказал учиться военному делу. И попутно знакомиться с другими людьми, что предали Родину.

– Но разве не нужна для такой работы специальная подготовка?

– Очень нужна, товарищ Рогожин. Но у вас этой подготовки не будет. Вернее неделя для подготовки у вас есть. Вы ведь пока не военный?

– Нет.

– Вот и отлично. Станете новобранцем и попадете в плен. Учить легенду вам не нужно. Вы расскажете свою собственную жизнь. Исключение составит только этот разговор со мной. Об этом говорить не нужно ни при каких обстоятельствах.

Передовая и лагерь для военнопленных.

Март. 1944 год.

Андрей.

Ровно через месяц он был на передовой и сжимал в руках винтовку. Солдат не хватало и курсы подготовки бойцов сильно сократили.

В военкомате комиссар Игнатьев узнав, что перед ними студент со знанием иностранных языков, сразу доложил по начальству. Таких людей было приказано отправлять в особую часть.

Но вместо начальника особой части с ним стал говорить старший майор из НКГБ.

– Вы говорите про товарища Рогожина?

– Так точно, товарищ старший майор! – ответил военком. – Такого я давно не встречал. Четыре иностранных языка и немецкий! При такой острой нужде в военных переводчиках!

– Я вас понимаю, товарищ Игнатьев. Но товарища Рогожина вам следует отправить в пехоту.

– В пехоту? – не понял военком. – Я же сказал вам, товарищ старший майор, что Рогожин…

– Владеет четырьмя языками. Я это слышал, товарищ военком. И еще раз хочу повторить мой приказ – отправить товарища Рогожина в пехоту. В строевую часть. Вам скажут в какую.

– Но…

– Вы меня поняли, товарищ военком?

– Так точно, товарищ старший майор государственной безопасности! Но что делать с его документами?

– Потеряйте справку о месте его учебы. Пусть он пройдет у вас как простой доброволец.

– Я вас понял, товарищ старший майор.

– Вот и отлично, товарищ Игнатьев. И после того как вы оформите Рогожина, вам следует явиться ко мне.

– К вам?

– На Лубянку. Это простая формальность, товарищ военком. Подпишете документ о неразглашении.

Игнатьев понял, что совать нос в дела НКГБ не следует…

***

Враги были совсем недалеко от него. Окопы немцев всего на расстоянии километра.

– Парень, – обратился к Андрею пожилой старший сержант Кумушкин. – Ты не робей. Слышь?

– Я не робею, – ответил Андрей.

– Немцы попрут в атаку скоро. Им до зарезу надобно наши позиции отбить. Три дня назад эти окопы штрафники заняли. Говорят, почти половину батальона положили здесь. А нам приказано держаться и позиции не сдавать. Ты стрелять-то умеешь?

– Нас учили.

– Учили, – усмехнулся старший сержант. – Знаю, я как вас учат.

Над позициями появились «Юнкерсы» и вниз полетели бомбы. Андрей залег на дно окопа и вжался в землю. Это было его первое столкновение с войной.

– Когда «лаптежники» станут наши позиции утюжить, ты главное. Не суетись. Вжимайся в окоп и жди.

– «Лаптежники»? – спросил Андрей.

– Немецкие пикировщики.

– «Юнкерсы»? – догадался Рогозин.

– Они самые. По нашему «лаптежники». У них шасси не убираются и со стороны похоже на ноги в лаптях. Вот так и прозвали. Но скоро сам увидишь.

Андрей тогда на немецкие пикировщики не смотрел. Он слышал только страшный протяжный гул. Затем взрывы сотрясали землю. Рядом кто-то кричал не то от страха, не то от боли. Андрей этого знать не мог. Он просто ждал, когда завершиться налет.

***

После налета Кумушкин, стряхнув с себя землю, спросил Андрея:

– Живой? Не контуженный?

– Нет, только уши немного заложило.

– Не обделался?

– Нет, – обиженно сказал Андрей.

– Такое после первой атаки с воздуха бывает. Это ничего. Теперь готовься. Сейчас немец попрет. А у нас всего два «Максима»5. Ты держись.

Затем была атака немцев, и он стрелял, но, наверное, ни в кого не попал. Андрей почти не целился, а просто жал на курок и передергивал затвор, выпуская стреляные гильзы. Вокруг кричали офицеры.

– Огонь! Почему замолчал пулемет?! Сержант!

– Пулеметчика убило! Расчет накрыло!

– Нужно…

Взорвалась граната. Андрей съехал на дно окопа.

– Пулемет!

– Опрокинуло его! Сейчас ефрейтор Шилкин там…

Снова взрыв! Андрей не поднимался. Рядом дико вопил старший сержант, зажимая руками рану.

Капитан, командир роты, заорал:

– Почему сидим, боец?! Труса празднуем?!

Недалеко от Андрея снова работал «Максим». Он поднялся и взялся за винтовку.

–Молодец! Не робей парень! – сказал капитан и похлопал его по плечу. – Вести прицельный огонь! Ни один патрон пропасть не должен!

Андрей снова стрелял…

***

Затем немцы прорвались к окопам. Здоровый детина запрыгнул в траншею и выбил у Андрея винтовку. Он дернул автомат, но очереди не последовало.

Враг выругался и ударил красноармейца кулаком в лицо. Андрей упал. Немец кричал ему, чтобы сдавался. Андрей хорошо понимал по-немецки и поднял руки…

***

В лагере для военнопленных он испугался смерти. Война и плен, о которых он читал в книгах, в реальности были совсем иными. Здесь не было места высоким пафосным словам. Рогожин понял, что его могли убить в любой момент. Просто не понравится твой взгляд эсесовскому конвоиру и все. Тебя нет. Тебя могли просто вычеркнуть из жизни. Твоя жизнь ничего не стоила и никакой Нольман не спасет.

Лини бараков, аппельплац, дорожки посыпанные битым кирпичом, и стройные линии бетонных столбов в форме буквы «Г» с колючей проволокой.

Подходить к столбам строго воспрещалось. Часовые на вышках сразу открывали огонь из пулеметов. Но эсесмены иногда развлекались, заставляя заключенных бегать в запретную зону.

Когда бывшего сержанта Алейникова заставили бежать туда, тот поначалу отказался и его начали бить. Молодой парень вынужден был пойти и его сразу срезали очередью. Он ни в чем не был виноват. Он не нарушал режима и хорошо работал. Его убили просто так, конвоирам стало скучно.

Страх тогда заполз в душу Андрея и вытеснил оттуда все. Он понял, что хотел жить и был готов купить себе жизнь любой ценой. Высокие слова ушли сами собой. Андрей презирал себя за этот страх, но иначе не мог. Жажда жизни была сильнее его идеалов, и он понял, что готов ими поступиться.

Его соседи после того как барак погружался в сон переговаривались между собой.

– Доколе это продолжаться будет? – хрипел худой дядька. – Сдохнем здесь.

– Надо было идти в полицаи, когда предлагали, – ответил молодой парнишка, что лежал на нарах под Андреем.

– В какие полицаи, дурак? – заговорил сосед справа. – Нас к власовцам сватали. А там не рай.

– Рай не рай, дядя Фома, а все не так как здесь.

– А когда вас звали? – спросил Андрей.

– Дак с несколько месяцев назад, паря. А ты чего к ним захотел?

– Я спросил только. Невтерпеж здесь. Нам внушали, что бога нет. Ада и рая тоже нет.

– И чего?

– Есть ли ад после смерти, не знаю, но здесь он есть. И мы в этом аду.

– Оно так, паря, но власовцы не просто так к себе зовут. Они тя воевать заставят. Я на то не пойду. Пусть лучше кончат.

– И кончат. Думаешь, пожалеют? – зло спросил молодой парень снизу. – Мне теперь все одно хоть к полицаям хоть к власовцам.

– И в своих стрельнешь? – спросил дядька.

– Не знаю, – буркнул в ответ парень и замолчал.

Андрей также больше в разговор не вмешивался. Он подумал, что все же есть шанс отсюда вырваться…

****

И вот рано утром в барак пришел молодой щегловатый офицер в новенькой серой шинели с нашивкой РОА на рукаве. На его петлицах были перекрещенные копья и на погонах по ромбу на красной полосе. Но представился поручиком Артюхиным.

У него было такое располагающее лицо. Андрею он сразу понравился, ибо после рож офицеров СС и конвоиров, не умевших улыбаться, поручик выглядел добрым ангелом, опустившимся в ад.