Ты возжелал изменить свое тогдашнее „настоящее“? Вот и появилась возможность. Мессир, похоже сам того не желая, подсказал путь. Остается отыскать прадедушек да прабабушек
<ни в чем не виноватых!>
помянутых „волков“ да прирезать… Или как? Зачем я здесь, именно в этом году, в этом дне, именно в Нормандии, а не в Британии, Италии или Египте? Если уж сам сатана не сумел ответить, то кто окажется способен?..»
Костер догорал, и Гунтер впихнул в огонь последние ветки. Уже рассвело, серебристое небо на востоке приобрело золотисто-розовый оттенок – скоро из-за холмов появится солнце, рассеивая теплыми лучами утреннюю прохладу. Гунтер посмотрел на мирно посапывающего рыцаря. Надо бы разбудить его, а то скучно и мысли невеселые одолевают. Подойдя к вывороченному дереву, германец взялся за толстый, торчащий вверх корень и с силой рванул к земле.
Сэр Мишель, разбуженный громким треском ломающейся древесины, недовольно заворчал, просыпаясь, некоторое время поворочался, видимо пытаясь снова задремать, а затем сел потянувшись и осоловело уставился на Гунтера.
– Зачем огонь, когда еды нет?
– Холодно… – ответил германец, переламывая ногой особо прочную ветку. Пока Гунтер бродил по окрестностям, у него зрела одна мысль, претворить которую в реальность было возможно лишь имея источник тепла. Шагах в двадцати от импровизированной стоянки Гунтер обнаружил небольшой, заполненный прозрачной водой, овражек с чистым дном, устланным прошлогодними листьями. Сэра Мишеля было просто необходимо искупать. А без костра рыцарь непременно замерз бы, а потом и вовсе заболел.
«Заболел? Вот уж не думаю, – усмехнулся про себя Гунтер. – Это ты, не спав почти двое суток, едва держишься на ногах, а наш сэр, наплевав на все события, начиная от явления Люфтваффе и заканчивая аутодафе, которое по нашей милости устроил сараю милейший Мессир, дрых как ребенок. И, кажется, совершенно не замерз. Все правда, другие они…»
– Эй, сэр! – начал было германец, но сэр Мишель недовольно перебил:
– Не зови меня так – «эй»! Сэр рыцарь – можно, сэр Мишель – тоже, просто Мишель, наконец. А у тебя непочтительно получается.
Гунтер поморщился, но тут же сказал себе, что в этой «пьесе» и в самом деле следует подавать реплики согласно сценарию. Ведь не назовешь же командира дивизии ВВС «ваша милость»?
– Ладно, потом обсудим… наименования (аналога слову «субординация» в норманно-французском германец не нашел). Тебе не кажется, что ты… испачкался?
– Кажется, – согласился сэр Мишель, – А что делать, если собственный оруженосец купает тебя в помоях?
– Помыться! – твердо заявил Гунтер. – Я и местечко присмотрел. Тут рядом. Только прежде чем полезешь в воду, напейся, а то потом вода грязной будет. Пойдем со мной.
Рыцарь нерешительно встал, критически осмотрел свои скверные одеяния, прекрасно понимая, что благородному сэру так выглядеть не пристало, и осторожно двинулся за Джонни.
Ямина была неглубокой, так что плохо плававший сэр Мишель, утонуть не боялся. Единственно, не хотелось мокнуть заново, да еще в холоднющей воде. Утро-то свежее…
– Давай раздевайся, полезай в воду, – скомандовал Гунтер, наблюдая за нерешительно мявшимся у берега овражка рыцарем.
Сэр Мишель хотел ответить, потом подумал, что благородному сэру не след спорить с нерадивым слугой, расстегнул свой широкий кожаный пояс с пустыми ножнами, поднял руки и приказал:
– Помоги мне снять кольчугу!
– С удовольствием! – Джонни потянул кольчугу за воротник. – Тьфу, пропасть! Ты что, вовсе никогда не мылся?!
Обратив внимание на брезгливый взгляд Джонни, сэр Мишель оглядел себя и одернул грязно-серую рубаху.
– Тебе что-то не нравится? – спросил рыцарь, казавшийся без кольчуги голым. – Ну упал я год-полтора назад тоже в лужу – озеро отбросов в каком-то городишке, пришлось потом еще и в реку лезть… Мыться! Как-никак я к даме шел…
– Бедная дама… – задумчиво пробормотал себе под нос Гунтер, – хотя и она, наверно, благоухала под стать кавалеру. Да все они здесь такие…
– Что ж, все приходится делать самому! – воскликнул сэр Мишель, с воинственным видом твердой походкой вошел в воду, но тут же с шумом вдохнув, выскочил обратно.
– Холодная… прямо лед! – жалобно посетовал рыцарь, зябко передернув плечами.
– Марш в воду! – не выдержал Гунтер и, зажав двумя пальцами нос, затолкал свободной рукой сэра Мишеля в воду.
Растопырив руки и ноги, рыцарь влетел в овражек, скрылся с головой, но моментально вынырнул, фыркая и отдуваясь.
– Ну как водичка? – съехидничал Гунтер.
– Мокрая, – брезгливо выдохнул сэр Мишель. Содрав с себя одежду, он кинул ее к ногам Гунтера и принялся ожесточенно тереть руки, плечи, бока, подмышки, шею, окунаясь с головой.
Намывшись, сэр Мишель выпрыгнул из воды и, подбежав к костру, начал скакать вокруг него, приседать, махать руками, согреваясь. Гунтер посмотрел в его сторону, и на краткий миг его взяли сомнения насчет века, в котором он очутился. Ни дать ни взять пляшет вокруг костра косматый пещерный дикарь, чудом догадавшийся нацепить драную набедренную повязку…
– У тебя разве на нормальную одежду совсем денег нет?
– Да зачем? – пожал плечами сэр Мишель. – Когда домой к папеньке возвращаюсь, беру другую.
– Больше вопросов не имею.
* * *
…Семь лет назад, когда сэру Мишелю едва исполнился десяток, папенька, барон Александр, взял старшего сына с собой в Руан, на турнир, проводимый к празднику Пятидесятницы. Барон Александр вместе с супругой восторженно смотрели на ристалище, а юный Мишель, каковой и пяти минут не мог усидеть на месте, несмотря на интереснейшие бои между самыми знаменитыми рыцарями Англии и Франции, отправился рассматривать шатры гостей и участников турнира.
Шастая между роскошными палатками, разодетыми оруженосцами и слугами, великолепными породистыми лошадями, нетерпеливо грызущими удила, он вдруг услышал отчаянный животный визг. Побежав на звук, он увидел возле синего шатра, расшитого золотыми лилиями, мальчишку примерно его возраста, разряженного в бархат и парчу. Маленький пижон с любопытно-злорадствующим выражением лица держал за хвост неистово извивающуюся бело-черную собачку. Несчастное животное скулило и огрызалось, пытаясь достать обидчика, но тот, едва зубы задевали его кожаную перчатку, с силой встряхивал собачку, и она заходилась в крике.
Мишель шагнул к малолетнему извергу, не тратя времени на слова, с силой толкнул его в грудь, и мальчишка, все еще не выпуская свою жертву, попятился назад, пытаясь устоять, наткнулся на вовремя подставленную ногу и полетел наземь. Воспользовавшись тем, что ему пришлось разжать ладонь, собачка вывернулась и стремительно удрала.
Молодой Фармер, хорошо помня папины наставления насчет куртуазности и этикета, небрежно кивнул и поучительным тоном, старательно подражая барону Александру, произнес:
– Надеюсь, впредь, любезный сэр, вы не будете причинять муки бессловесным тварям, ибо написано: «Во всем как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и поступайте и вы с ними, ибо в этом закон и пророки»[5].
Неизвестный мальчишка проворно вскочил, отряхнул свое платье и, трясясь от злобы, но также не забывая об этикете, проговорил сквозь зубы:
– Обойдусь без ваших нравоучений!
– Совестно так обращаться с Божьей тварью! – рявкнул сэр Мишель, возмутившись, а мальчишка, не обратив внимания на его возглас, продолжал:
– Кто вы такой, чтобы поднимать руку на герцога де Валуа? Да я велю своему отцу вызвать вашего на поединок, и ручаюсь головой, ваш папенька погибнет в первой же схватке!
Некоторое время они гневно сопели друг на друга, Мишель – в своей любимой позе – подбоченясь и задрав подбородок, а отпрыск Валуа – исподлобья, поскрипывая зубами. Наконец последний нашелся, что сказать, и, прищурив глаза, ехидно вопросил:
– А может быть, у вас вообще нет отца? Вы бастард?