Теперь это точно бесполезно. Раз он заходился в истерике и самообвинениях, то можно закругляться с допросом. Но она и так смогла узнать нечто важное — крестраж цел, Сириус не уничтожил диадему. Значит, что он не нашёл способа её уничтожить. Так, кто же тогда убил Нагайну? Тот, кто это сделал, работает отдельно от Блэка, иначе бы диадемы уже не было.

Гермионе срочно нужно найти крестраж, который остался последним у Тёмного Лорда. Она появляется в гостиной дома в своих мыслях, не обращая внимания на сидящего в кресле Тео. Тот внимательно наблюдает за гриффиндоркой, которая что-то бормочет себе под нос.

— Рассказал? — наконец обращается парень к Грейнджер.

— Не совсем то, что мне нужно, но кое-чем поделился, — сухо отвечает девушка. — Я не пойму, зачем ты мне помогаешь?

— Может, это как-то расположит тебя ко мне?

— Что? — она начинает смеяться. — Ты к чему вообще ведёшь?

— Обещаю, что больше никаких поцелуев. Мне просто интересно тебя узнать, Грейнджер. Тебе девятнадцать лет, а ты одна из самых приближённых слуг Тёмного Лорда. Что нужно знать и уметь, чтобы добиться такого авторитета?

— Ты не совсем правильно сформулировал вопрос, Теодор. Тут, скорее, нужно было спрашивать: чего нужно лишиться, чтобы добиться такого авторитета?

— И чего же?

— Всего, мой милый Тео, всего. И души тоже.

Почему-то разговор с Ноттом-младшим казался таким лёгким и непринуждённым, каким был и сам Теодор. Он не походил на Пожирателя. Пусть Гермиона не видела потенциального слугу Волан-де-Морта ни в ком из новоизбранных, но этот слизеринец вообще не подходил на данную роль. Если в остальных ребятах она видела хоть какую-то долю злости, гордыни, гнева и желания, то тут — пусто. Он такой себе весельчак и немного заносчивый. Он шутит даже там, где это не особо уместно. Сохраняет улыбку на лице и каким-то образом заражает ею.

Конечно, это можно было списать на похотливые планы Тео, но нет. Желание переспать — было лишь побочным эффектом целостного образа парня. Интересно, смогли бы они подружиться и общаться, будь их жизнь простой и незаурядной. Наверное, нет. Скорее всего, Гермиона осталась бы частью Золотого Трио, а Нотт оставался бы другом Блейза Забини и Драко Малфоя.

— Как ты стала Пожирательницей? — он задаёт вопрос, который она всегда ждёт.

— Это сложно, — неожиданно вырывается из уст Гермионы. — Ты не поймёшь.

— Сложно — это, когда становишься Пожирателем, ради них, — он тычет пальцем в сторону родителей. — Сначала отец принял метку, чтобы уберечь беременную маму, а потом я поступаю так же, чтобы уберечь их двоих.

— У каждого своя история, и у всех она сложная, — она пожимает плечами, наблюдая за четой Ноттов.

— Тут ты права. Но своей ты не поделишься?

Если бы Теодор только знал, как ей хочется выговориться хоть кому-то. Как она устала уже молчать, как сложно просыпаться каждое утро с гордо поднятой головой. Но она не может этого сделать, даже если бы сильно хотела. Это автоматом заставит её прибить Тео.

— Если я поделюсь с тобой своей сложной историей, то мне придётся тебя убить.

— Не смешные у тебя шутки, Гермиона.

— Я не шучу. Моя история проклята.

Что-то щёлкает в голове, и она присаживается к Тео, крепко обнимает его, и ждёт объятий в ответ. Простых дружеских объятий, которые смогут помочь, которые станут тем самым бальзамом на душу. Она хочет почувствовать себя гриффиндоркой по имени Гермиона Джин Грейнджер, а не ручным палачом Тёмного Лорда — безликим и безымянным. Её жизнь — дешёвая драма, но с дорогими ценами и обшарпанными декорациями. В ней нет ничего настоящего. Может, пришло время двигаться дальше?

Не смей даже когда-то думать о том, что у тебя что-то не получится или ты не справишься.

— Прости, — тихо извиняется, но не спешит выбраться из рук парня. — Это становится всё сложнее и сложнее. Я боюсь, что просто не справлюсь в один момент.

— Ты сильная, Гермиона. Все истории сложные и, если ты смогла вынести свою, значит, ты сильная.

— Я не вынесла её, Тео. Я не могу всплыть со дна, на которое она меня тащит. Тут темно и холодно. И этот холод леденит кожу, душу и сердце.

— Чтобы не говорил Малфой, но я в вечном долгу перед тобой, Гермиона. Ты не позволила ей умереть в тот вечер, — парень снова кидает взгляд в сторону своей матери. — Ты легко могла её выбрать, но выбрала Снейпа. Драко — мой друг и я могу взять его долг на себя, раз он не понимает этого.

— Никакого долга нет, Тео.

— Отец мне говорил, что… — он затих на минуту. — Снейп был твоим другом. Единственным другом.

— Он знал мою историю. Он был проклят.

— Если моя жизнь, вдруг так окажется, поможет тебе выплыть, ты только скажи. Пусть я лучше буду проклят твоей историей, нежели Непростительным из палочки Лорда.

Такое возможно? Он предлагает свою жизнь просто так, просто дарит её, расплачивается. Неужели, остались такие люди? Гермиона не знала, как реагировать и что говорить. Но в объятиях Тео было уютно. Впервые за пять лет она чувствовала себя хорошо.

— Не нужно. В моём послужном списке слишком много имён людей, которые когда-то были готовы отдать за меня жизнь, — она говорила совсем тихо. — Не разменивайся своей жизнью, Тео. Похоже, что это тот урок, который я забыла вам преподать.

Она покидала дом Ноттов с ощущением неправильного спокойствия. Казалось, будто бы это было гнёздышком не одного из Пожирателей, а обычного волшебника — старого доброго друга, у которого есть всегда печенье к чаю.

— Как думаешь, Северус, мы бы смогли быть друзьями? — в который раз она у его надгробия.

Сердце сжимается, и она даже не постояла тут минуты, вновь переместившись в другое место. Тут одиноко. Наверное, в радиусе трёх миль никого нет. Оно и к лучшему. Было бы неловко, если бы какой-то магл увидел Гермиону, которая появилась просто из воздуха. Ещё и в таком непривычном наряде для обычного человека — длинной мантии цвета ночного неба. Она ни разу тут не была, не решалась прийти.

Джин и Томас Грейнджеры 12.03.1998 Любимые не умирают, они лишь рядом быть перестают.

Это одна из фраз Северуса. Когда-то он её произнёс шёпотом, когда рассказывал ей о Лили. Это было единожды, когда он позволил себе разговаривать с кем-то о ней. Тогда он произнёс эту реплику и вышел из комнаты Гермионы. А теперь эти слова виднеются на заснеженном надгробии родителей девушки. Через несколько дней будет два года, как их не стало. Она помнит этот день, словно это было вчера.

Сколько нужно пережить жизней и смертей, чтобы боль перестала душить? Не сосчитать. Красные розы мирно лежат под слоем снега. Она знает, кто тут был. Малфой навещал могилу родителей Гермионы. Зачем? Хотел убедиться или что? Грейнджер не понимает его мотивов. Рука сжимается в кулак в кармане мантии, нащупывая там же клык Василиска, который она забрала из Тайной комнаты. Это напоминает ей вновь о диадеме.

Кикимер не скажет ей, где Сириус. Он никому не скажет, кроме Беллатрисы. Или Драко. Считается ли сын Нарциссы наследником Блэков? Очень и очень смутно верится в то, что эта идея сработает, но договориться с Драко ей проще. Он, как минимум, не отбитый на всю голову.

Она закатывает рукав и надавливает палочкой на метку зная, что Малфой это чувствует. Минута, две, пять. Блондин не объявился. Гермиона повторяет манипуляцию ещё раз и ещё. Щелчок аппарации за спиной оповещает, что она достучалась к Пожирателю.

— Чего тебе, Грейнджер? — небрежно кидает Малфой.

— Зачем ты приходил на могилу моих родителей? — спрашивает то, что крутилось на языке, а не в уме.

— Ну, раз ты сюда не приходишь, то хоть я наведаюсь к ним. Это первые цветы, которые видело это надгробие.

— Мне нужно, чтобы ты поговорил с Кикимером — домовым эльфом Блэков. Мне нужно знать, где сейчас Сириус Блэк.

— Каким образом я это узнаю?

— В тебе течёт кровь Блэков.

— Даже, если и так, — Малфой подходит ближе. — На кой чёрт мне это? Меня мало интересует, где находится братец моей тётки.