Мой друг сфотографировал меня с вами в клубе и на входе в отель. Если завтра в полдень я не получу от вас пять тысяч долларов, фотографии увидит ваша жена. Как думаете, что она скажет?

Волнуется. Слова клинит.

Член тараторит быстрее его слов.

Мужик разворачивает Билла на «м-мой д-д-д….» Дергает трусы.

И вот он лежит голой задницей кверху, чувствуя пальцы на своей дырке. Смазывает мужик так же, как хочет трахнуть. Неумело. Спешит, плевком. Ни хера это не помогает. Другой рукой зажимает Биллу рот. Хрипит в ухо.

Билл на миг застревает. Паучонком, которого облили смолой, думает о том, что этот уебок ходит на работу, ебет жену, пожимает руки людям. Они с Робертом хотя бы не прикидываются. Они даже более безопасные. От них страну еще и полиция чистит.

Мужик (как его зовут? Джон? наверняка пиздеж) толкает в него свой приземистый член. Билл зажимается. Вертится между ногами. Кусает пальцы.

Джон вскрикивает. Убирает руку. Повезло. Просто повезло. Рывком Билл подается вперед, тыкается в чистое-незапятнанное-спермой постельное белье и целит пяткой в пах.

Хрип обрывает глухой выдох. Билл скатывается с кровати. Одной рукой подтягивает джинсы, другой нашаривает ключ. Сука, закрылся изнутри.

В дверь стучат. Или это в голове шум.

Ключ выскальзывает из потных влажных пальцев. Брюки падают с бедер. Джон кричит ему, что он ублюдок конченый. И сейчас он выебет его так, что задницу не зашьют.

Валится он в руки Роберта. Оседает на вылинявший зеленый ковер в одних трусах. Брюки плещутся на лодыжках.

— Билл! Билл, сразу нужно было позвать. Я же за вами шел.

Роберт такой заботливый, растерянный в этом тусклом коридорном свете. Он умеет быть заботливым, когда хуево. А еще умеет сделать хуево, чтобы потом заботиться.

— Я в п-п-пор-р… П-п-пошли отс-с…

Нет, не пошли. Роберт втаскивает Билла обратно в номер. Оставляет у двери натягивать джинсы. Сам идет к этому липовому Джону. Тот уже выпрямился. Напялил трусы, встал в боевую стойку.

Ха-ха, проносится у Билла в голове, пока он застегивает штаны. Очень злое ха-ха.

Он лучше всех знает, каким может быть его заботливый находчивый легкомысленный Роберт. Его Роберт, с которым они рисовали хер на витрине магазина с дорогущим шмотьем и бросали презервативы в окно девчачьей школы.

— Че, думал, сойдет с рук? — кричит Роб.

Джона он берет за расстегнутую рубашку. Тот, конечно, извивается. Роберту влетает пару раз. Но это как подбрасывать Ментос в диетическую Колу — распаляет.

Заканчивает Джон упертым к кровати. Роберт бьет его по лицу. Чиркает кожу на скуле. Выбивает пару зубов. Вколачивает в ребра. Техники никакой. Одна сила.

Билл сам прячет голову, обхватив руками.

Я никогда с тобой так не поступлю. Ты для меня другой. К тебе я отношусь не так, как ко всем остальным.

Да? Это пиздят своим женам? А потом к ним домой приезжает скорая помощь латать «бытовые травмы».

Роберт бахнул его всего раз. Влепил пощечину так, что башка затрещала. Главное — за дело. В первый месяц побега-погони играли незнакомцев в очередной афере, а Билл их подставил. Хуевый из него актер, когда волнуется. И заикание ничуть не помогает мелкому мошеннику.

— Ну, думаешь, можно малолеток трахать и тебе ни хера не будет? — Роберт упирается ногой в бедро, тянет на себя заломленную руку — Джон (?) шипит сквозь оставшиеся зубы. — Я тебе член отрежу и сожрать заставлю. Понял? Ты меня понял, сука?

А сам что? Если нет тридцатки, то можно?

Билл боязливо потирает локти. Чувствует себя не сокровищем, не самым-самым нужным, ценным, как шепчет Роберт во внутреннюю сторону бедра. А миленьким призом с ярмарки. Плюшевым котенком, которого выбросят в шкаф. К старью. Через год — на свалку.

Роберт конченый. И станет еще конченнее.

— Роб, п-пойдем, а? — просит он.

Год назад сидел за партой. Год назад подавал надежды. Сейчас — абрикосовую смазку.

Ебнутым себя не чувствует ни на один процент. Только напуганным пацаном. Почему не переспал впервые с тем мальчишкой из Робертового альбома? Какого черта позволил втянуть себя в ограбление на деррийской заправке?

Интересно, Роберт специально подстроил так, чтобы за ними погнались?

— Роб, пойдем!

Тянет за руку. Роберт отмахивается. Но лицо — готов-прибить-тебя-хоть-тут — разъяренное — смягчается.

— Пойдем, Билли.

Напоследок показывает Джону фотоаппарат. Вынимает пленку и на свет отлистывает кинофильм кадров из бара.

А Билл спрашивает себя — чьей вины в произошедшем нет? Чьей из них троих?

Всю дорогу домой (в очередной мотель — погрязнее, подешевле) Роберт не выпускает его из рук. Ластит к себе, ласкает. Прижимает, улыбается в щеку, в висок.

А что Билл?

Дрожит.

Хочет, чтобы обняли и никогда не отпускали на пути в один конец.

Билл проводит ночи, размышляя о том, что будет, когда они попадутся. Условный срок? Возвращение в родной Дерри? К матери и отцу, которым после смерти младшего сына не нужен старший? Лишь бы хватило теперь для оправдания его огромных оленьих глаз.

А что Роберт?

Такой пиздец, как у него в голове, жжется. Какое-то время это весело. Но на третьем аресте никто не обратит внимания. Мальчик-жертва-обстоятельств и мужик с судимостью — вот что увидят патрульные, когда задержат их в следующем штате, в следующем мотеле, за следующим поворо…

Ну ладно, не так быстро.

Я больше никогда тебя не ударю. Билл, прости. Прости, пожалуйста.

А если правда?

Роберт поглаживает пальцами ключицу, когда они остаются в стылой мотельной кровати вдвоем. Костяшки до крови сбиты. Денег хватит на бензин, еще пару дней в дрянной ночлежке и несколько боксов китайской еды. Билла он всегда кормит, когда тот расстроен. Худенький, бормочет, щупленький, как птичка.

У Билла когда-то был друг, который любил птиц. Тоже с кроткой улыбкой. С рубашками выглаженными.

Не Роберт.

Целует шею, плечи, спину. Поцелуи греют лучше одеяла.

Когда совсем хреново, Роберт делает ему минет. Раза два в месяц, чтоб не привыкал. Доводит за пару минут вертким языком, шепча после всего, что никогда в жизни не видел такого тоненького, славного, хорошенького мальчика.

— Ты как? — спрашивает он.

— Нормально.

— Давай пока по-старому? Разводить лохов в одиночку — не твое. Согласен?

— Я для т-тебя тоже награда, так? — не выдерживает Билл. — Будто п-приз в длинной афере.

Роберт не хмурится. Не делает паузу. Не давай-сейчас-не-будем-об-этом. Не почему-ты-так-решил-Билли. Спрашивает:

— А чего ты ждал от афериста?

Фантомом проводит от колена вверх. Билл лежит к нему спиной. Чувствует чуть напрягшийся член. Сегодня, Билл, твой выбор. Не захочешь — сам подрочу. Тебе на спину, например. Знаю, любишь такое.

Отворачивается от него в сумраке.

Не хочу, Роб. Сегодня дрочи.

Иногда ебнутым на пять, двадцать, сто процентов приятно, чтобы их просто обняли. Роберт целует в поясницу. Проводит языком по позвонкам и зубами больно-сладко оттягивает нежную кожу на ребрах.

И это у него такая забота.

Но Биллу с ним хорошо. Он расслабляется, тает, течет легкостью мыслей на сыроватой недостиранной простыне. Никогда, никогда в жизни он никому не будет так же сильно нужен. У них отношения — из нужны. Нужды Роберта в нем. Нужды Билла в свободе.

Роберт подбрасывает монетку — выбирай — свобода или будущее?

— Мы проживем мечту, — говорит он.

Сейчас и никогда.

— Роб, — шепчет его тонкой коже на сгибе руки. — Так ты р-расскажешь мне про те твои комнаты? И про фотографии с выпускного.

— Нет.

Усмехается ему в волосы. Прикусывает ухо — во рту горячо и влажно. И от Роберта, да и от самого Билла, пахнет азиатскими специями. Заказал, блин, самое острое. Чтобы перебить вкус дорогого коктейля и мужика, который за него заплатил.

— У меня был п-плохой день, — напоминает Билл.

— Но ты не выиграл пари, — напоминает Роберт.