Есть мнение, что если все рассказать, облечь мысли в слова и выпустить их наружу – станет легче. Неважно кому, и при каких обстоятельствах главное, дать словам волю. Жизнь. А не держать их в своей тюрьме.

Так вот, это не правда. Не помогает. Не отпускает. Не становится легче.

Я еще что-то говорю, а когда вижу, что мои старания не приносят никакого результата, замолкаю. Перехожу на более понятные темы. Я спрашиваю как Арина.

И слышу ответ:

– Она хотела приехать со мной. Но… ей стало хуже. Она очень испугалась за тебя.

– Не надо было мне в этот раз ехать к ней.

Самые лучшие фразы в этой жизни всегда начинаются с «не надо было». В них столько же сожаления за совершенные поступки, сколько и невозможности что-либо исправить. Можно произносить их, пока не устанешь, а толку ноль. Все уже сделано.

Когда он уходит, я говорю ему «До встречи». Я говорю ему «Увидимся». А еще, предлагаю поужинать. Разумеется, после выписки. После того, как положенные литры крови восстановятся во мне, и я смогу вернуться к прежней жизни. А возможно, и не смогу.

Иногда сложно понять, что ты действительно чувствуешь. Бывает просто тошно. На душе. Под кожей. И вроде бы все не так плохо, как казалось изначально, но воздуха, словно не хватает. И ничего не болит. Солнце продолжает светить на голубом небе. А стоит закрыть глаза, открывать их больше не хочется.

Но старые детские игры в прятки в осознанном возрасте не проходят. Не имеют своего магического действия, поэтому приходится смотреть. И видеть. И не обращать внимания на неопознанные чувства в груди. Игнорировать их.

Я почти так и поступаю. И если не сосредотачиваться на нюансах, то у меня это почти получается. Почти.

Мне не раз говорили, что я сама себе создаю проблемы. Не правда. Это проблемы создают меня. Видоизменяют. Чаще заставляют прогибаться и уклоняться от них, но случается и наоборот.

Так же не правда, что всегда есть выбор. Выбора – нет. Свободного, независимого выбора. Есть альтернатива. Несколько вариантов дальнейшего развития, одному из которых приходится следовать. Идея состоит в том, чтобы правильно определиться с этим самым вариантом.

– Как ты себя чувствуешь? – Женя сидит напротив меня. Перед ним бокал с пивом и копченые креветки. Вместе мы сидим в небольшом кафе, где, как правило, утоляют свой голод местные студенты.

Непривычное место для меня. Неформатное. Совсем не похожее на те, в которых я раньше бывала. Я держу слово. И как только выписываюсь, предлагаю Жене отметить это событие в ресторане. На деле получается, в местной забегаловке. Но это уже не так важно. Собственно, само событие, мы не обсуждаем. Ни причин, ни следствий. Мы умалчиваем и заедаем главную тему.

Впрочем, события происходят немного не в том порядке. Сразу после больницы я отправляюсь в другую больницу. Я заезжаю в гостиницу исключительно для того, чтобы переодеться. Чтобы окинуть идеально-убранный номер коротким взглядом и тут же из него выйти. Гостиница – это место, где подчистую уничтожают любые следы человеческого пребывания. Чтобы не происходило накануне, на утро в номере будет все вылизано и вычищено.

В этом есть свои плюсы. Гостиницы не хранят воспоминаний. К ним не привязываешься. Постельное белье меняют, бокалы оправляют в посудомоечные машины, помещение проветривают, а ковры пылесосят. Это обездушенное место. Общественное. Как туалет.

– Прекрасно, – киваю я, уходя в сторону от своих мыслей. – Я была у Арины, и хотела бы поговорить с тобой о ней.

– Я тоже, – он складывает перед собой руки в замок и внимательно смотрит на меня. Отвечаю ему ровно таким же взглядом и делаю жест ладонью. Чем-то напоминающий отмашку.

– После вас.

– Давай откровенно, – что мне в нем нравится, так это то, что даже перед самым неприятным разговором, он не мямлет. И не ищет обходных, смягчающих путей. Приподнимаю одну бровь, вроде как соглашаясь на предъявленное условие. – Своими столь частыми визитами ты даешь ей ненужную надежду. Тут надо знать грань, а ты ее уже переступила.

Мысленно соглашаюсь с каждым его словом. Я поддакиваю ему. Про себя. На деле же сохраняю простую вежливую улыбку.

– Ты разве не этого от меня хотел? Ну тогда, когда впервые затащил меня в это богом забытое место? Если дословно, то это звучало как что-то вроде «ты можешь помочь».

Его не смущает мой выпад. Ни капли. Он остается все таким же невозмутимым и спокойным. Женя опускает взгляд и усмехается. Немного горько, немного печально. Насмешка над собой. Или над ситуацией. В такой никогда не бывает язвительности.

– Ты выделяешь ее из всех остальных. Пойми, девочка не игрушка. А ты позволяешь ей привязываться к себе. Ты даешь ей надежду. Это плохо. Тебе может наскучить, и ты исчезнешь. А она останется.

– Послушай, Жень, мне нужна твоя помощь. Я хочу забрать ее, но не знаю с чего начать. Если надо удочерить, я удочерю, ты просто скажи, куда идти с этим вопросом.

Он молчит. Слишком долго. Переваривает. Соображает. Или вычисляет процент серьезности в моих фразах. Не очередная ли это прихоть богатой дамочки. Или что там еще он может подумать обо мне.

– Ты это решила после того, как потеряла собственного ребенка? – наконец, произносит он. Сглатывает. Собирается и дальше что-то объяснять. Я даже знаю примерно что. – Понимаю, ты расстроена, но не стоит принимать сейчас никаких скоропалительных решений. Ты переживаешь потерю, но пойми, это неравнозначная замена. Это вообще не замена. Арине семь лет, и у нее рак крови.

– Я знаю ее диагноз. Я знаю о ее диагнозе больше, чем ты, – нетерпеливо прерываю я. – Так что давай без психологии. Какие нужны документы и вообще возможно ли это?

– Я узнаю, – сдается он. – Но на твоем месте, я бы подумал. Хорошо подумал.

– Ты не на моем месте, Жень. Я уже давно обо всем подумала. И моя беременность, – я спотыкаюсь на этом слове, как на выбоине. Сбиваюсь с ровного дыхания, но терпеливо продолжаю, – Тут ни при чем.

– Ты справишься одна? Или ты не одна это решила? – он с интересом ждет моего ответа. Делаю глоток апельсинового сока и осторожно ставлю стакан обратно на белоснежную скатерть.

– Одна.

Мое заявление его не впечатляет. В темных глазах отчетливо отражается скептицизм. Он не верит ни в мое искреннее желание это сделать, ни в серьезность намерений. Женя не верит в меня. И не хочет помогать. Боится. Боится сделать больнее. Еще больнее Арине. Он думает, что я, прежде всего, думаю о себе. О своем спасении.

– Это большая ответственность, – он не теряет надежды найти правильный аргумент. Убедить отказаться от этой идеи. – Я хочу, чтобы ты еще раз обо всем как следует подумала. Не торопись, взвесь все «за» и «против». Все до единого.

Я молча киваю, беру со стола солнцезащитные очки и быстро прощаюсь.

На улице набираю телефон Татьяны, адвоката. И как только она отвечает, спрашиваю, как продвигаются дела. Я говорю ей:

– Я хочу, чтобы этот вопрос решили, как можно быстрее.

И сквозь автомобильный шум добавляю:

– Мне нужна недвижимость на мое имя. Я хочу свой собственный дом. Я хочу переехать и заняться ремонтом. Мне нужна работа и личный счет в банке. Мне необходимо восстановить все документы и вернуться к нормальной, человеческой жизни.

Татьяна усмехается в трубку. Ее мелодичный высокий голос разливается совсем близко. Будто нас не разделяют километры.

– Докажи свое существование.

Я иду по солнечной стороне улицы. Придерживаю плечом у уха телефон и голосую такси. Но с ее словами замираю. Рука беспомощно повисает в воздухе.

– Я что, по-твоему, не существую?

Она не слушает и не отвечает на мой вопрос.

– Помоги мне. За последние два года ты что-нибудь приобретала на свое имя? Движимое или недвижимое имущество?

– Нет, я собираюсь заняться этим сейчас, – я стою на самом краю тротуара, мимо меня проносятся автомобили и люди. В спешке. Будто в ускоренной перемотке. И только я никак не вписываюсь в этот ритм.