«Я хочу, чтобы каждый, каждый кабель вас захотел».

Свято место пусто не бывает. Всегда найдется кто-то, кто захочет стать твоим новым покровителем. Так уж сложилось, и в этом нет ничего удивительного.

Я не могу ничего толком ответить. У меня не выходит даже холодной улыбки. Мне не припомнить ни одной достойной модели поведения. Я стою среди десятков людей и смотрю в просвет между их головами. Туда, где голубое небо касается серого города.

Можно было бы назвать мое состояние растерянностью или замешательством. Но на деле все проще. Мне хочется послать всех на хер. И только. Но пока я себе этого позволить не могу. Для подобных шагов я слишком устала.

Замечаю в длинной веренице машин, ту на которой приехала, и осторожно начинаю к ней продвигаться. Автоматически отвечаю на очередное рукопожатие, когда понимаю, что мою ладонь не отпускают. Непозволительно долго. Гораздо дольше того, что можно себе позволить в данной ситуации и чего требуют элементарные правила приличия и этикета. Оборачиваюсь, одергивая руку.

– Ты невыносимо упряма, – замечает Романов, сильнее стискивая мои пальцы. Сопротивляться его хватке бессмысленно и бесполезно. Иначе это будет слишком явно. Иначе это привлечет чужое внимание. Внимания с меня на сегодня и так достаточно. Замираю. Смотрю сквозь темные очки за его спину и молчу. Он продолжает: – Ты не отвечаешь на звонки. Так не пойдет.

Вспоминаю слова матери, произнесенные в те редкие минуты, когда она считала нужным уделить мне немного времени.

«Извиняться пристало только лакеям. Никогда не извиняйся, никогда ничего не объясняй».

Безразлично пожимаю плечами. Мол, думай, как знаешь. Понимай, как хочешь. Иногда молчание бывает красноречивей любых слов. Я пользуюсь им как дешевой проституткой. Чтобы с минимальными затратами максимально быстро достигнуть известного результата. Кончить. В данном контексте, разговор.

– Надеюсь это всего лишь досадное недоразумение, которое больше не повторится, – тихо добавляет он и отпускает мою руку. Со стороны мы выглядим как два малознакомых человека, ведущих малоинтересную беседу. Между нами только его бесцветный, совершенно спокойный голос, наполненный сдержанным недовольством. Между нами его уверенность и ощущение своего превосходства. Между нами мое молчание и прозрачный холодный воздух. Он ничем не показывает, что мы знаем друг друга. Только едва уловимые нюансы, скрытые от посторонних глаз, говорят сами за себя. Например, чрезмерно интимное поглаживание кончиками пальцев моей ладони, прежде чем выпустить ее из своей руки. Или быстрый довольный взгляд, скользнувший по моей одежде и задержавшийся на вырезе юбки. Мимолетный, но настолько осязаемый, будто он действительно дотронулся кожи бедра горячим прикосновением.

– Ты сделала, что я просил? – равнодушно интересуется он.

Чуть отступив назад, снимаю с глаз солнцезащитные очки и внимательно на него смотрю. На нем черный строгий костюм и темная рубашка без галстука. Верхняя пуговица небрежно расстегнута. Руки убраны в карманы брюк с идеально ровными стрелками. На запястье виднеются дорогие швейцарские часы с кожаным ремешком и стальным белым корпусом. Я настолько увлечена деталями, что не сразу отвечаю:

– Да.

– Хорошо. Мне нравится твое платье, и мне не терпится его снять, – его тон голоса становится на несколько октав ниже. Окрашивается бархатными обволакивающими интонациями, в нем появляются глубокие мягкие нотки.

– Сейчас не самое подходящее время… – неуверенно начинаю я. Неуверенно, потому что рядом с ним невозможно чувствовать себя по-другому. Не получается. Вообще, в этой игре заведомо ощущаешь себя проигравшей. В этом, похоже, и заключается весь ее смысл.

– Не подходящее для чего? – тут же прерывает меня Романов, язвительно улыбаясь. – Для того чтобы тебя трахнуть?

Мне даже ответить на это нечего. В голову не приходит ничего цензурного. Или хоть мало-мальски приличного. Слова готовые сорваться с языка, замирают на полпути. Под его насмешливым взглядом все полноценные фразы превращаются в нечленораздельные выражения.

– Кстати, прими мои соболезнования, – не дожидаясь моего ответа, продолжает он. – Уже приняла чье-нибудь предложение?

Мимо нас проходит мужчина. А за ним еще один. Они бросают на нас короткие взгляды, но ни у кого не возникает желания присоединиться к нашему разговору. Общение с Романовым происходит, будто в другой, обособленной вселенной, в которую посторонним вход воспрещен. Никто не стремиться нарушить его границы, зайти на его территорию. Получается, что я одна. И мне решительно это не нравится.

Я говорю:

– Почему тебя это интересует?

Вспоминаю, что держу в руках ежедневник. Он придает мне храбрости, и я быстро добавляю:

– И почему я должна удовлетворять твой интерес? – Самое плохое, когда после длительного молчания ты вдруг начинаешь говорить. Обычно в таких случаях, говоришь совсем не то, что надо.

Не прекращая улыбаться, он с любопытством слушает меня. Ждет, пока закончу. Терпеливо ждет. А затем, словно вдоволь наслушавшись, холодно произносит:

– Правильней тут сказать, просто должна удовлетворять. До вечера, Анна.

Он разворачивается и уходит. Я смотрю на его удаляющуюся спину и тихо вздыхаю.

Правильней тут сказать, что это полный аут. Глубокий и беспросветный.

В этот раз декорации расставлены несколько иначе. Холодный пустой номер, пусть и в дорогой гостинице, темно-багровые стены, тяжелые шторы, мягкие паласы. Все те же и все там же, но под другим углом освещения. И дело тут не в осветительных приборах, а в моем восприятии происходящего.

Вернувшись после похорон, в первую очередь принимаю душ. Контрастный. Который сначала до боли обжигает кожу, а затем окатывает ледяной лавиной. Остужает. Помогает привести чувства и мысли в тонус. До идеала мне, конечно, далеко, но и до состояния «в форме» тоже. На языке все еще сохраняется привкус последних событий. На зубах скрипит песок от встреч, слов, прикосновений. Легкий туман оседает в мозгах как свежевыпавшая утренняя роса. Мое первое, и самое закономерное желание – проложить на гладкой стеклянной поверхности стола пару белоснежных дорожек. Втянуть носом сначала одну на резком вдохе, потом другую. Расслабиться и взглянуть на все в ином ракурсе. Более лучезарном. Затем принять снотворных таблеток, запив их полным бокалом виски и заснуть. Да. Это то, к чему я бы хотела прийти в конечном итоге. Но уже на самом первом этапе у меня появляются сложности. Невыполнимые и непреодолимые. А именно, отсутствие наркоты в пределах досягаемости. Поэтому вместо намеченного плана, я принимаю душ и заказываю в номер чашку крепкого кофе. Видит Бог, мне бы не мешало остановиться на молоке. Но раз уж кокаиновая радуга не разукрашивает мой мир в разноцветный фейерверк, а мое положение все так же остается крайне нестабильным и ничем не лакированным, то я предпочитаю и дальше бодрствовать.

Перспективы на вечер, прямо скажем, не сказочные. Я не омрачаю свою действительность никому ненужными принципами. Не в этот раз. Меня не пугает предстоящий секс, и я не собираюсь изображать униженное достоинство. В некоторых случаях на что-то приходится не обращать внимания. Не придавать значения. По крайней мере, не то значение, которое придают романтические барышни на пике своих душевных чувств.

В ванной я скалюсь своему отражению в зеркале. Обнажаю верхний ряд зубов, упершись руками в края раковины. Так бы и съездила кулаком по гладкому стеклу, чтобы разнести на мелкие осколки то, что я там сейчас вижу. Чтобы разбить в кровь костяшки пальцев. Чтобы завизжать от боли во всю силу своих легких. Закрываю глаза, проваливаясь в зернистую темноту. Наверное, это и есть самый последний предел отчаяния. Бешенство и злость. У всего есть свой предел. У всего есть та самая граница, за которую лучше не переступать.

В таком состоянии совершают самоубийства. Или массовые расстрелы. Совершают то, на что в обычном состоянии никогда не решились бы. Можно долго молчать, можно долго терпеть, но и у молчания и у терпения имеется лимит. Как у батарейки аккумулятора. А потом р-р-аз, и что-то меняется. Можно сдохнуть, а можно взорваться. Выбор за тобой. Вернее, о выборе тут уже речь не идет. Ты просто подчиняешься внутренним механизмам, которые срабатывают, чтобы вывести тебя на новый уровень. Жизни, понимания, мироощущения.