— Тридцать Алых. Таленк дворянин, значит, будет назначено всестороннее расследование, которое фракции будут обсуждать очень долго… Завтра, когда рассветет, приедут имперские дознаватели и несколько дворян.

— И осмотрят пепелище со сгоревшими трупами… Таленк мертв, дэйрдрины его прикончили. Завтра весь город закипит…

Шутейник охнул.

— Мастер Волк, это получается, что Норатор…

— Временно остался без управления, да. Но с этим я начну разбираться прямо сейчас. Кстати, скажи мне, друг мой, сколько хоггов среди ратманов?

Шутейник нахмурился. Только сейчас, при тусклом свете масляных ламп, я увидел, что щеки его покрыты едва зажившими царапинами, а левое плечо камзола раздуто, высовывается из воротника серая перевязочная тряпица. Нелегко ему пришлось в боях…

— Да вроде шесть-семь, а всего их, ратманов, стало быть, пять десятков. А зачем вам, мастер?

— Позже. Это — позже.

Мысли кипели, сталкивались, бурлили. Таленк мертв, и нужно преподнести его смерть в выгодном для империи ключе. Значит: мне нужно формировать общественное мнение через прессу. Как? Нет, не лгать. Скорее, наглядно донести правду о смерти бургомистра. Дополнить существующую реальность несколькими штришками.

— Амара, дэйрдрины ведь забирают своих покойников?

— Да, милый господин, но…

— Шутейник! Нужны два бесхозных и свежих мужских трупа. Срочно. Очень срочно. Трупам обрить головы. Возьми у Блоджетта cosmetichky, — от волнения я произнес это слово по-русски. — Сундучок с косметикой возьми! Срочно! Обрядите трупы в черные трико, обмажьте их лица белилами, глаза зачерните… Создайте к утру двух покойных дэйрдринов и подбросьте их в сад бургомистра. Затем позаботься, чтобы дворяне увидели эти трупы… После, когда уйдут дознаватели, не снимай оцепление: пусть смотрят на трупы городские зеваки, пусть весть разнесется по всему Норатору. Пусти в дело пятерых студентов — пусть судачат в кабаках: «Дэйрдрины подло убили бургомистра!»

— Ох, мастер Волк…

— Это не все. Амара, чернила! Перья! Шутейник, буди своего дядюшку, если понадобится — вырви ему последние волосы вокруг лысины. Газета должна выйти ранним утром. Любой ценой — ранним утром!

Скрипнула дверь на лестницу, Шурик просунул морду, заморгал глазищами. Подошел к Амаре, требовательно мявкнул. Моя подруга усмехнулась, отрезала кусок жареного мяса (жесткое, зараза), подбросила в воздух… Кот с любопытством проследил его полет, потом укоризненно взглянул на Амару и, так мне показалось, пожал плечами. «Ну не собака я!» — сказал его взгляд. Вперевалку подошел к куску мяса, осторожно потрогал лапой, шумно обнюхал и, наконец, соизволил проглотить, после чего запрыгнул на шкаф подле Законного свода, свернулся клубком, так, чтобы видеть рабочий стол.

— Никак не получается научить его хватать мясо на лету… Дурачок, — сказала Амара ласково.

— Умный, — сказал я. — Не хочет играть на публику и работать потешником, гнет свою линию. Но к делу! — Я отодвинул тарелки и кубки, освободил место для чернил и бумаги. — Газета должна выйти ранним утром! — повторил.

Выводить строки гусиным пером нужно осторожно — чуть сильнее нажал, и оточенный конец начинает загибаться, сажая на бумагу кляксы. Впрочем, я уже здорово приноровился. Нужно, конечно, заказать у кузнецов серебряные или золотые перышки, но это позже. Я справляюсь с письмом и с помощью гусиного пера.

Передовица была краткой. Она гласила:

«Великое счастье! Господину хоггу Бантруо Рейлу, издателю «Моей империи», известному повсюду своими добрыми делами на пользу сирот и убогих, дарован будет титул «Спаситель Отчизны!» Беспримерный его подвиг на улицах Норатора обернулся еще большим подвигом, когда… Но об этом, о прекрасные граждане столицы, вы узнаете из следующего выпуска газеты! Пока же вознесем хвалу Бантруо Рейлу, Спасителю Отчизны, благодетелю сирот и убогих!»

Брови Шутейника вскарабкались на лоб в величайшем удивлении; собрался в уродливую складку шрам, полученный в кабаке.

— Дядюшка… э-э… спаситель отчизны? Моя дядюшка? Э-э… Ну… Это… Дядюшка — спаситель? Который это… творил дела на пользу убогих сирот? Э-э… Мастер Волк? — Не сошел ли господин император с ума, вот что спросил его совиный взгляд.

— Так нужно, — сказал я значительно. — Я все поясню позже.

Следующий текст располагался под передовицей и гласил:

«Отвратительное и вероломное преступление!

Вчера вечером особняк нашего скромного градоначальника бургомистра Таленка был атакован дэйрдринами. Бургомистр защищался до последнего, и пал героем под градом ударов, пытаясь закрыть своей грудью двух поварих и немощного старика-домоправителя, а так же бездомного слепого щенка, которого недавно, в великой милости своей, подобрал на улицах вверенного ему в попечение Норатора, однако перед смертью успел прошептать имя своего преемника единственному спасшемуся, страшно обгоревшему лакею… Умер же он с именем императора Торнхелла-Растара на устах, горячим приверженцем которого являлся! Преступление это не останется безнаказанным! Позор дэйрдринам, этим гнусным демонам! Скоро на них, как говорит наш великий астролог Аркубез Мариотт, падет великий гнев Ашара!

P.S. Памятник бургомистру будет установлен в кратчайшие сроки»

— Щенка? Памятник? — хором спросили Амара и Шутейник. «Император точно сошел с ума!» — сказали их взгляды.

— Он же… упырь, мастер Волк, — сказал Шутейник с горячей убежденностью. — Он мразь, гад, подонок… Клейма на нем негде ставить.

— Он больше чем гад, Торнхелл… — тихо сказала Амара, и тень болезненных воспоминаний скользнула по ее лицу. Битые оспой полноватые щеки застыли, будто хотела сказать что-то о прошлом, когда пыталась заработать на жизнь своим телом.

Черт, как же им пояснить, что в большой политике герои и подонки зачастую назначаются победившей стороной для далекоидущих политических целей. Что герои и подонки выступают актерами в политической игре. Что герои и подонки меняются местами в зависимости от текущей политической коньюнктуры. Господи, а… То, что кажется для меня элементарным, людям средневековья необходимо разжевать, и мало того — нужно приложить усилия, чтобы они поняли и приняли эти элементарные принципы игры.

Я кое-что пояснил. Рассказал о подслушанном разговоре Сакрана и Армада. Пояснил на пальцах, как намерен их переиграть и зачем в моей игре нужен положительный образ Таленка.

— Нужен будет актер на роль лакея, — сказал. — Нужно будет выяснить имена всех погибших челядинцев Таленка, найти такого, у кого почти нет родственников. Именно его роль сыграет лакей.

Амара и Шутейник молчали в ошеломлении.

— Теперь что касается селитры. Шутейник?

— Обоз приближается. Стало быть завтра к вечеру груз уже будет в Счастливом.

— Охрана?

— Обоз ведет более ста человек. Ну и наши хогги, конечно, не промах. Их около двадцати.

— Можно ли перекупить контракт?

Гаер покачал вихрастой головой.

— Никак неможно, мастер Волк. Честные контракты это то, на чем мы, хогги, стоим и стоять будем. А тут еще и Баккарал… Он ведь на вас зуб имеет… Долги имперского дома заплатить его заставили… Убытки!

— С какой радости он сам курирует сделку?

— Золота, мастер Волк, много не бывает, а там и правда сумма… за сто тысяч…

— Каким образом… подумай, крепко подумай, Шутейник, обоз можно конфисковать, не вызвав гнева общины?

— Ох… Никак, ну вот просто — никак! Разве что под предлогом начавшейся войны… Да и то… Община посмотрит очень, очень косо, мастер Волк. Очень косо!

— А если отобрать селитру у послов? Какая страна участвует в сделке?

— Нортуберг. Плохо будет. Врагов наживем. Хотя и друзей у нас нет, вообще-то… А так уж точно не будет.

И коалицию малых государств мне сколотить не удастся… Все-таки, нужна официальная война… А затем… Я кое-что придумаю. Грубая работа, но единственно возможный вариант решить вопрос с селитрой так, чтобы обвести вокруг пальца и Баккарала Бая, и Нортуберг и Адору.