Ладимир выглядел измотанным и находился в отвратительном расположении духа. К тому же, Вереск сильно подозревала, что он пьян. Взъерошенный, опухший, с покрасневшими глазами, князь развалился в кресле у камина, вытянув ноги и сцепив пальцы в замок. Улучить минутку для разговора наедине оказалось непросто: с утра и до самого позднего вечера князя окружали невесты-избранницы. До завтрака Ладимир отправлялся на конную прогулку в сопровождении трёх красавиц, перед обедом беседовал в саду с тремя другими, разделял трапезу и танцевал уже в компании новых претенденток. И так каждый день. Не удивительно, что ночи он предпочитал проводить в обществе бутылки крепкого шнапса: девушки юны, как ранняя весна и прекрасны, словно закат над морем, но… даже от сладкого барбарисового мёда начнёт тошнить, если съесть его слишком много. Да и сама Вереск уставала так, что буквально валилась с ног. Её утро начиналось затемно, а день был полон хлопот. Готовка, уборка, стирка и снова готовка. Избранницы гостили в замке всего неделю, а у Вереск уже ломила спина, а ладони покрылись волдырями и мозолями. К тому же, Милда всё чаще поручала ей надзор за другими слугами, и к ломоте в пояснице добавился груз ответственности. Но сегодня, несмотря на усталость, дрожь в ногах и безумное желание дойти до кровати и упасть, Вереск всё же сумела встретиться с князем. Только вот… разговор не клеился.

– Вы бредите? – спросил Ладимир, обдав Вереск винными парами.

– Нет, милорд. Я совершенно серьёзно.

– Очередная причуда, которую я должен удовлетворить, – хмыкнул князь. – Отчего вы так переменчивы, Вереск? Сначала просите пригласить девчонку на приём, теперь хотите, чтобы я её отозвал. Не глупо ли?

– Я уже всё объяснила, милорд, и не вижу нужды повторять.

– Да бросьте! От косых взглядов ещё никто не умирал. – Он наклонился, пошарил рукой за креслом и извлёк пузатую тёмную бутылку.

Ром, – догадалась Вереск. – Тот самый ром, какой пили матросы с «Легенды». «Это ядовитое пойло свалит даже быка!», – говаривал как-то боцман.

Поисками стакана Ладимир себя не утруждал: зубами вытащил пробку и присосался к горлышку.

Да… Это как же опостылели князю невесты-избранницы, что он так надирается?

– Хотите? – Ладимир, икнув, протянул ей бутылку. – А то я что-то даже не предложил. Невежливо вышло.

– Нет, спасибо. – Вереск нахмурилась. – Да и вам, похоже, достаточно.

– Ха! – Он мотнул головой, откинув со лба спутанные русые пряди. – Откуда этот менторский тон, Вереск? Вы жена мне? Или мать? С чего решили, что можете мне указывать?

– С того, что вас мучают кошмары, и вы ходите во сне, – спокойно сказала Вереск. – Если напьётесь до чёртиков, рискуете снова отправиться в путешествие по замку. Начнёте кричать и напугаете девиц до полусмерти. Представляете, какой поднимется визг?

– Да, визг поднимется знатный… – Князь сосредоточенно поглядел на мутную бутылку, прикидывая, сколько осталось жидкости. – А откуда вам такое известно?

– Что именно?

– Ну… о связи лунной болезни с ромом.

– Это все знают, – уверенно солгала Вереск и тяжело вздохнула. – Давайте помогу вам раздеться. О Даре поговорим утром.

– Ну уж нет! – рыкнул Ладимир. – Разденусь я сам. И тогда, когда сочту нужным. И разговаривать о Даре мы больше не будем, ясно вам? Это у баб семь пятниц на неделе, а мужчина, приняв решение, уже не изменит его! А я к тому же ещё и князь! – Он вскинул руку, вспарывая воздух указательным пальцем. – И слово моё… крепче…

– Крепче стали калёной, – закончила за него Вереск и вышла, громко хлопнув дверью.

День, полный хлопот, пролетел незаметно. А за ним последовал ещё один, такой же суматошный. До рассвета надо было протопить печь, приготовить завтрак, подать его, намыть овощей, замариновать мясо к обеду, отчистить сковороды от нагара, обеспечить гостей новой порцией свечей, мыла, воды и белья, распахнуть в холле тяжёлые гардины, отнести прачке наряды избранниц, чтобы она их отпарила и много чего ещё.

– Укропу нет, – буркнула Милда. Она напоминала пузатую грозовую тучку. – Как я приготовлю карпа по Мейдински, без укропу-то.

– Садовник принесёт укроп через четверть часа, я распорядилась. – Вереск, закатав рукава, натирала индейку смесью приправ. От пряного запаха текли слюнки.

– А бельё? Бельё для барышень? – засуетилась старушка.

– Уже отнесла.

– Хммм… – протянула Милда, и во взгляде её промелькнуло нечто, отдалённо напоминающее уважение. Но слов благодарности Вереск так и не дождалась. – А напитки?

– Напитки подам позже, когда закончу с птицей.

– Давайте-ка, лучше я закончу с птицей, а вы снесите гостям напитки. – Старушка втиснулась между Вереск и индейкой. – Ступайте! Дамы заждались.

– Дамы? – нахмурилась Вереск, споласкивая руки в тазу. – А князь разве не с ними?

– Нет.

– Он ещё не вернулся с конной прогулки?

– Он на неё и не выезжал. – Милда принялась нашпиговывать индейку сушёными сливами и абрикосами, вымоченными в сладком вине. – По-моему, сегодня он даже не спускался.

Вереск прильнула ухом к двери княжеской опочивальни. Тихо.

– Милорд, – прошептала она и легонько постучала. – Милорд, вы у себя?

Беспокойство царапало душу острыми коготками: если Ладимир опять напился до одурения, произойти могло всё, что угодно.

Это ядовитое пойло свалит даже быка!

Воображение Вереск рисовало картины, одну неприглядней другой. Возможно, князь лежит, захлебнувшись в луже собственной рвоты. Или… заснул так, что уже не проснётся, и синие глаза его остекленели. Ох! Как жаль, что дверь заперта!

Интересно, хватит ли сил её выбить?

– Милорд! – она снова постучала, на этот раз более настойчиво, но ответа так и не последовало. Тогда Вереск склонилась к замочной скважине, пытаясь разглядеть хоть что-то.

– Что ты здесь забыла? – В холодном голосе звучали стальные нотки, но красота Лантийской графини завораживала. Арабелла была в дневном платье цвета слоновой кости. Тонкую талию охватывал расшитый золотом кушак. Медные локоны рассыпались по хрупким девичьим плечам. Зелёные глаза блестели.

Вереск выпрямилась. Объяснять что-либо и оправдываться она не собиралась. Отчего-то захотелось врезать как следует по кукольному личику, чтобы стереть надменную ухмылку.

– Чего молчишь? – девица шагнула вперёд, отрезая путь к отступлению. – Отвечай, когда тебя спрашивают!

– Мне велено позвать милорда в чертог, – заявила Вереск, не моргнув глазом.

– Но тут его нет, не так ли? – Арабелла склонила хорошенькую головку на бок. – А знаешь, почему?

Вереск ответила угрюмым молчанием. Желание ударить красавицу крепло с каждым мгновением.

– Здешние слуги такие наглые! – сокрушённо вздохнула лантийка, но тут же улыбнулась. – Князь провёл эту ночь со мной. И ночь эта была… – графиня мечтательно закатила глаза, - совершенно незабываема. Ступай и поведай это тем, кто тебя прислал.

До конца дня Вереск трудилась, не покладая рук, но даже работа не могла отвлечь от грустных мыслей. На сердце легла непонятная тяжесть. Мутная и липкая, как ночной туман. Вереск ощипывала кур, и думала о Ладимире. Чистила столовое серебро, и представляла, как князь целует леди Арабеллу. Ей мерещился их смех и страстный шёпот. И от всех этих дум хотелось кричать, выть или разбить что-нибудь. Причём об голову рыжей графини.

И ночь эта была… незабываема…

Что ж, вполне ожидаемо. Если перед котом ставят миску сметаны, к чему удивляться, что тот её съел? Но почему же… Почему же так тошно? Так больно и мерзко?

Вечером Вереск, как обычно, разносила закуски и сладости. Большой чертог стал тесен и с трудом вмещал всех гостей. Лилась музыка, искрился смех, горели свечи. Вереск старалась не поднимать глаз: ей казалось, она умрёт, если увидит, как Ладимир нежно обнимает за плечи красавицу-лантийку.