Придётся смириться, – убеждала себя Вереск. – Мне придётся смириться с этим. Он женится. Непременно женится. Если не на Арабелле, то на любой другой.

– Миледи! – Вереск не отозвалась и уверенно двинулась в конец зала.

Вокруг столько красавиц, и каждая из них – миледи.

– Миледи! – Горий остановил её, схватив за локоть. В глазах лакея плескалась тревога. Длинные усы подрагивали. На лбу выступила испарина, а нелепый белый парик съехал на бок. – Погодите, миледи Вереск! Погодите же!

– В чём дело, Горий?

– Князь… он… он… – лакей замялся. Покраснел. Открыл рот и снова закрыл.

Вереск напряглась, точно струна.

– Говорите же! – слова прозвучали жёстче, чем она хотела, но строгость тона подействовала на старика, как ушат ледяной воды на пьяницу.

– Хозяин пропал! – выпалил лакей.

– К-как пропал?

– Совсем! –Горий всплеснул руками. – Совсем пропал! Со вчера не появлялся. Мы нигде не можем его найти!

Глава шестнадцатая

Князь провёл эту ночь со мной...

Князь провёл эту ночь со мной...

Слова рыжеволосой лантийки звучали навязчивым эхом, и Вереск мотнула головой, чтобы прогнать их прочь. Она обвела глазами тех, кто собрался на кухне. Горий сидел, ссутулившись, и усы его поникли. Старая Милда, всегда такая деятельная и боевая, теперь заламывала руки, причитала и охала. Конюшонок Лукаш испуганно озирался по сторонам, а Дара вцепилась в тощее предплечье своего кавалера – младшего юнги с "Легенды", того самого, что когда-то носил Вереск завтраки. Звали мальчишку Петер, и ему только-только сравнялось семнадцать, но рядом с юной служанкой он держал себя, как умудрённый опытом воин. Но даже у него сейчас был растерянный и несчастный вид.

Исчезновение Ладимира подкосило их, – рассуждала Вереск, глядя на хмурые лица. – Бедолаги никак не сообразят, что нужно делать и с чего начать.

– Горий, – спросила ласково, но твёрдо, – ты был в покоях господина?

– Да, а то как же! – вздохнул лакей. – Первым делом.

– И...?

– У себя милорд точно не ночевал: постель нетронута, угли в очаге остыли, а свечи целы все до единой.

А цела ли бутылка рома, упрятанная за спинкой кресла? – подумала Вереск, а вслух сказала:

– Имел ли привычку милорд так... пропадать?

– Нет! – ответил нестройный хор голосов.

– Порой он уезжал внезапно, – всхлипнула Милда, промокнув глаза краем передника, – но всегда предупреждал.

Князь провёл эту ночь со мной...

Будь проклята чёртова лантийская сучка! – Вереск сжала кулак так, что ногти больно впились в ладонь, и сказала мягко и спокойно:

– Милда, возьми связку ключей и отправляйся в покои леди Арабеллы. Возможно, ты обнаружишь князя именно там.

Старушка охнула, а Вереск продолжила:

– Дара! Ступай в чертог и следи за лантийкой. Если она вознамерится подняться к себе – найди способ предупредить Милду.

– Слушаюсь, миледи.

– Петер... – Паренёк, услышав своё имя, залился краской по самые уши. – Где остановились матросы с "Легенды"?

– Где и всегда, миледи. – Он старательно отворачивался: как ни пытался юнга смотреть ей в лицо, взгляд неизбежно сползал в область декольте. – В "Дохлом коте", что близ доков.

– Возьми коня и мчись туда. Спроси, может кто видел хозяина. – Юнга кивнул. – А ты, Лукаш, – обратилась Вереск к конюшонку, – проверь, все ли лошади на месте, и если не досчитаешься хотя бы одной – тут же сообщи. Понял?

– Да, миледи. – Мальчонка кинулся выполнять распоряжение, а Вереск нахмурилась и закусила губу. Она уже решила, что вместе с Горием отправится к Солёному утёсу, но сначала... Сначала...

Безликая брюнетка, заплесневелая дверь и липкая мгла за ней...

Надо отыскать ту комнату, – убеждала себя Вереск. – И если чудовища заманили Ладимира в ловушку, я найду его.

Трепетное пламя свечи делало узкий коридор ещё более зловещим. Слух улавливал крысиную возню и писк за серыми стенами. Рваные клочья паутины спускались к самому лицу, и Вереск содрогалась от омерзения, когда тонкие нити касались кожи. Идти пришлось долго: Вереск аккуратно ступала по каменным плитам, опасаясь потревожить неуспокоенные души жён кровавого князя Тито. Но больше всего она боялась встретить ... её.

Женщину без лица...

Дверь не исчезла. Покорёженная и полусгнившая, она пряталась под толстым слоем пыли, паутины и плесени. Массивный затвор покрывала грязно-рыжая ржавчина.

Вереск нервно сглотнула и схватилась за задвижку.

Я должна это сделать. Должна!

Рывок. Затвор лязгнул, заскрежетал, но покорился. Дверь издала скрип, похожий на вопль обезумевшей баньши, и взору Вереск открылась...

Лестница?

Это определённо была лестница.

Длинная винтовая лестница, стёртые ступени которой вели далеко вниз, в темноту, отливающую красноватыми бликами.

Вереск застыла, приоткрыв рот, и минуту созерцала этот путь в багряную мглу. И вдруг мгла заговорила... Из глубин донёсся крик, полный боли и такого отчаяния, будто кого-то заживо разрывали на части.

Вереск шарахнулась. Попятилась, оглушённая страхом, и едва не завизжала, когда поняла, что за спиной кто-то стоит.

Это она! Она! женщина без лица! Она пришла за мной!

– Что с вами, дитя? – Милда смотрела так, как не смотрела никогда: с беспокойством и неподдельным участием. – Что стряслось?

Что стряслось? Как это, "что стряслось"? А как же крик? Душераздирающий вопль, от которого даже стены дрогнули?

Она ничего не слышала, – с ужасом поняла Вереск и вновь повернулась к тайному ходу, выше поднимая свечу.

Лестница исчезла. Вообще всё исчезло: за распахнутой дверью темнела глухая каменная кладка. Застарелая, но добротная – не пробьёшь.

– Тут, говорят, он её и замуровал, – понизив голос, сообщила Милда.

Вереск вздрогнула и дотронулась до стены, не веря глазам.

– Она была красивая, словно богиня и похотливая, точно суккуб... – продолжила служанка. – Князь Тито застал супругу, когда та ублажала одновременно двух его старших сыновей, что приходились ей пасынками. Жуткая история, да?

– Ж-жутукая... – кивнула Вереск. – А что князь сделал с сыновьями?

– Не знаю, – пожала плечами Милда. – Никто не знает. Но, думаю, ничего хорошего, ведь Мейду унаследовал его младший сын – прадед нашего господина.

Никто не знает. Никто...

Вереск закрыла глаза, вспоминая отчаянный крик.

– Пойдёмте-ка отсюда. – Старушка взяла её под локоть и потянула. – Где-где, а уж тут милорда точно искать нет смысла. К слову, у леди Арабеллы я не обнаружила никаких следов его пребывания.

Ветер крепчал. Волны пенились, вздымались и, грохоча, разбивались о прибрежные скалы. Из пролива Безмолвия к Рассветной бухте тянулись прозрачные руки тумана. Свинцовые тучи, словно дикие мустанги, неслись по небу.

– Ну что? – Вереск тщетно пыталась перекричать рождающуюся бурю.

– Ниче-его-о! – отозвался Горий, и эхо повторило его слова. Пламя факела скупо осветило сухое дно заброшенного колодца. – С чего вы вообще взяли, что он тут?

– Не знаю, – крикнула Вереск, и слова её проглотил шторм. – Теперь надо обыскать пляж.

– Что?

– Обыскать пляж!

– Что? – лакей наклонился так близко, что чуть не спалил волосы.

Отстранившись, Вереск пальцем указала, куда следует идти. Горий кивнул и бодро заковылял на запад. Сама же Вереск отправилась на восток.

Платье промокло. Шаль не спасала от холода. Ноги вязли во влажном песке, а в туфли набивались камешки и осколки ракушек. Море плевалось солёными брызгами, и факел то и дело норовил угаснуть. Вереск брела целую вечность и остановилась, только когда начала задыхаться: порывы ветра становились всё сильней и сильней.

Валуны вдалеке казались спящими чудовищами. Спокойные среди бури, они темнели на фоне серого неба. Вдруг от одного из камней отделилась тень. Шатаясь, она медленно двинулась вперёд.