– Не я, Серёжа. Я лишь следую твоим решениям.

– Лида, нам поговорить надо.

– Поговорим, вечер только начался.

– Ты позволишь мне душ в спальне принять? Или ты уже спальню от меня освободила?

– Нет, не освободила. Ты не сообщил, куда твои вещи отправить.

Он усмехнулся.

– Хочу напроситься в постояльцы. Позволишь мне пожить дома какое-то время?

– Конечно! Это и твой дом, Серёжа.

– Благодарю. Через пятнадцать минут я буду.

Я повернулась к домочадцам, поискала глазами Катю – низко опустив головку, она рассматривала свои пальчики. Паша задумчиво изучал фужер в своих руках. Стефан, как всегда, не скрываясь, изучал моё лицо. Изумлённый всего лишь «дружественной» встречей, Василич метался взглядом от одного лица к другому, остановился на моём и, отчего-то испугавшись, метнулся к лицу Павла. Павел усмехнулся и зачем-то подмигнул ему, и Василич совсем растерялся. Женя и Катерина, старательно пряча глаза, накрывали на стол. Безучастными остались только Даша с Анютой, они перешёптывались о своём.

– Катюша, помоги мне, – позвала я.

Катя вздрогнула и подняла на меня испуганный взгляд.

– На стол, детка, накрывать будем.

Стефан приподнялся, когда она проходила мимо, захватил её в кольцо рук и что-то шепнул. Катя дёрнула плечами и уклонилась от его шёпота, Стефан руки уронил.

– Катя, если не справляешься, иди к себе. – Обняв, я повела её в сторону кухни.

– Одной ещё хуже.

– Тогда возьми себя в руки.

– Мама, как ты можешь быть такой спокойной?

– Предлагаешь устроить парад эмоций? Вокруг люди, и эти люди зависят от нас. Если и я впаду в ступор или зальюсь горькими слезами, что будет?

Катя молчала.

– Надо, детка, сохранять достоинство.

Катя поморщилась.

– Мама, не надо! «Зачем?», я понимаю. Я спрашиваю, чем ты держишься, что тебе силу даёт?

Катя снова была готова расплакаться. «До ночи не дотянем», – подумала я и свернула к кабинету.

– Пойдём.

Едва я стукнула в дверь, Макс возник на пороге.

– Мама, уже иду.

– Сынок, папа приехал, переодевается. Вы нас не ждите, без нас ужинать начинайте.

Максим посторонился и сочувственно посмотрел на Катю.

– Катька, вяло выглядишь. Держись, сестрёнка!

Катя скривилась, подбородок её задрожал, но она кивнула брату и, устремившись в кабинет, нарочито бодро воскликнула:

– Мама, а давай в Кресло Правды сядем!

Мы устроились в Кресле Правды. Я взяла её ладошку в руки, поцеловала и задумалась. Ответа на Катин вопрос я в себе не нашла, и так честно и сказала:

– У меня нет ответа на твой вопрос, детка. По сути, ты спросила, откуда человек берёт силы, чтобы не сломаться в жизненной переделке. Полагаю, у каждого свой источник. Кто-то черпает силу в вере в Бога, кто-то в слепой надежде на лучшее, кто-то попросту инстинкту самосохранения следует. Я?.. Катя, я боюсь. Как ни странно это звучит, но, выходит, держаться мне помогает страх. Твой папа дал мне много больше, чем взял. Он подарил мне счастье любить. Он подарил мне вас. Он подарил мне ещё детей. Во мне растут Сашка и Андрей.

Широко раскрыв глаза, Катя тихонько ахнула.

– Я решила не говорить до времени. И вот… ты первая, кому сказала. Если я сейчас расквашусь, детки пострадают от обилия негативных эмоций, если я позволю себе обиду на их отца, я искалечу их восприятие мира – в них не будет понимания гармонии мужского и женского. Поэтому я выбрала смотреть на случившееся с горы любви, а не из бездны обиды и жалости к себе. Мне, Катюша, надо вырастить малышей в ещё лучших условиях, чем были у тебя и Макса, потому что рядом с ними не будет их отца. А для этого мне надо, чтобы в доме продолжали жить счастье и любовь. Я намерена набрать новых светлых людей в семью, но для начала, Катя, мне надо сохранить то, что уже есть. Твой папа лучший мужчина в мире, восполнить его отсутствие невозможно, но я должна сделать всё, чтобы воспитать деток достойными своего отца. Я рассчитываю на помощь мужчин – Андрэ, Стефана и, особенно Максима. Макс почти полная копия Серёжи, надеюсь, он будет любить своих брата и сестру. В любви графа и Стефана я не сомневаюсь.

Вот и всё, девочка. Я не знаю, что тебе ещё сказать. Каков твой источник силы, я не знаю. Знаю только – он у тебя есть. Через твою жизнь впервые пронёсся ураган. Ты сейчас сидишь на развалинах, оплакиваешь поруганные ценности, ищешь виновных, ты напугана и растеряна. Пришла пора расчищать завалы, Котёнок.

– А с какого завала начать?

– Ну, например, с иллюзии о совершенстве твоего отца. Совершенные на земле не воплощаются, каждый имеет слабости и совершает ошибки, даже лучшие из людей.

– Значит, новая семья папы – это его ошибка?

– Я не знаю, Котёнок, вполне возможно, что его ошибка – это брак со мной.

– Тогда получается, что и мы с Максом ошибка, и детки.

– Нет, Катя, не всё так однозначно. Всё устроено много сложнее. Вы не можете быть ошибкой, хотя бы потому, что пришли в воплощение, когда ошибка уже совершена. Иными словами говоря, вы пришли на сложившиеся обстоятельства, а, следовательно, ваши личные духовные задачи наиболее вероятно решить именно в этих обстоятельствах. А ещё вы пришли для того, чтобы было легче исправлять ошибку нам. Для меня, например, это так. Вы – мой свет, моя опора. Без вас… – Боясь вызвать у себя слезливый потоп, я не стала договаривать и привлекла Катю к себе. – Катюша, доченька, я люблю тебя. Я восхищаюсь твоим талантом, твоим умом, у тебя есть внутренняя сила. Я хочу, чтобы ты отбросила прочь обиду на папу. Я много раз говорила, повторю вновь – человек всегда больше, чем его поступок. Твой папа – это ваши отношения, ваша взаимная любовь, а вовсе не его запутанные отношения с женщинами.

– А ты? Ты простишь его?

– Должна и хочу простить, Катюша, но… я ещё не выговорила обиду, не выплакала жалость к себе, и, боюсь, это меня ещё настигнет.

– Почему должна простить, я поняла, а почему хочешь простить?

– Потому что самое гибельное состояние для личности – это укоренившееся состояние обиды на кого-то. Хуже этого только чувство вины.

– А если папа захочет вернуться, ты примешь его?

Я покачала головой.

– Зачем? Я уже прошла этот путь. К чему повторяться?

– Ты не веришь, что он может измениться?

– Я сомневаюсь, что я та, кто ему нужен.

– А папа? Он тот, кто тебе нужен?

– Я люблю его. Я люблю его каждой клеточкой тела, каждой частичкой себя. И случившееся моей любви не отменяет.

– Знаешь, мама, ты не права. Силу свою ты черпаешь в любви. А про детей ты ему скажешь?

– Нет. Сейчас нет. И коль силу я черпаю в любви, я надену на себя доспехи любви, вооружусь любовью, повергну в прах обиду, и тогда скажу! – Я рассмеялась. – Катька, я есть хочу, пойдём ужинать, договорим ночью. Пойдём?

Катя обнимала меня за плечи, я её за талию, в таком тесном объятии мы вернулись в гостиную. Семья продолжала пребывать в напряжённом молчании – сидя за общим семейным столом, каждый ублажал свой взгляд содержимым своей тарелки.

– Ужин похож на тризну. Катька, придётся публику веселить.

Максим поднялся встретить нас. Не видя Макса за спиной, Серёжа тоже встал. Сын опередил его, прошёл мимо, и Серёжа остался на месте.

– Что, сынку, домочадцы пребывают в печали? – спросила я.

– Мама, не получается завести хоть какой-нибудь разговор, я пытался. – Максим разбил наши с Катей объятия. Вклинившись между нами, он обнял каждую за талию, приподнял и закружился вокруг своей оси.

Катя невесело хохотнула:

– Ты, братка, как в «Золушке». На вопрос: «Что делать?», предлагаешь танцевать.

– А что? Можем попробовать, я один, вы двое, танго на троих. А, мама? – И, не ожидая согласия, громко попросил: – Папа, нажми, пожалуйста, на кнопочку пульта, девчонки хотят танцевать.

Музыка зазвучала тотчас, но не танго, а некая фантазия на тему вальса. Довольно вяло, одна против другой, я и Катя начали танцевать. Максим наблюдал за нами какое-то время, потом выхватил меня из дуэта и увлёк во вращение вальса. Оставшаяся в одиночестве, Катя нашла в себе силы не остановиться. Максим сменил партнёршу, теперь я танцевала свою тему, а Катя кружилась с братом. Незаметно мы увлеклись. Я видела, как Катя – горестная и слабая в первой части танца, к концу его превратилась в грозную и, уверенную в своей победе, воительницу. Кому она объявила войну, я не поняла. Я танцевала о любви и тосковала об её утрате.