— Наркоман, — тихо, вымученно шепчет, прижимаясь ноющим виском к груди, в которой размеренно бьется сердце. Зуб на зуб не попадает, а тело колотит от морозного вихря, но Эндрю упрямо продолжает, нутром чувствуя, что если не сейчас, то уже никогда: — Ненавижу тебя.

— Я знаю, — Нил хрипло смеется, и Эндрю щекой чувствует, как у него учащается сердцебиение. Джостен, запуская пальцы в податливые пряди, едва слышно фыркает, потираясь носом о блондинистые волосы, после чего несколько раз целует Миньярда в макушку. — Дрю?

Эндрю, не поднимая головы, обвивает родное тело руками, скрещивая пальцы на лопатках. Лежать на Джостене настолько же приятно, как на теплом облаке. Нил не опасен, он не сделает больно.

— Хм? — мычит Миньярд, прикрывая уставшие глаза и шмыгая носом. Кошмар закончился, все это позади. Несмотря на остатки паники и крадущееся внутри беспокойство, буря стихла, оставляя после себя штиль, да легкие, качающиеся на ветру волны.

— Отпусти меня.

Эндрю одергивается от Джостена с такой скоростью, словно его ударило током. Воздух сильнее прежнего выбивает из лёгких, а сердце вмиг пропускает нестерпимый удар. Это не «нет» — это хуже. Миньярд, не смея пошевелиться, сидит и наблюдает за тем, как Нил, улыбаясь своей идиотской улыбкой, растворяется в воздухе, оставляя после себя лишь едва уловимый запах сигарет и так и не произнесенное вслух, но проговоренное одними губами: «Ты потрясающий». Эндрю дергается, отчаянно пытаясь ухватится за угасающее тепло его тела, но Джостен холодным пеплом сыпется сквозь пальцы, оставляя Миньярда одного.

Запястья, как и ступни, утопают в черной смоляной тине, обжигающей кожу, сродни кипятку. Миньярд, глядя перед собой, туда, где сидел Нил, даже не делает попыток освободиться. Услышав раздавшийся неподалеку шум, Эндрю поднимает глаза, из которых стекают ранее стоящие в них слезы, и видит, как шторм возрождается вновь.

В этот раз ему не выбраться.

***

Эндрю подскакивает на кровати, до боли в побелевших костяшках сжимая в руках белоснежную простыню. Он в своем доме, не у океана, рядом нет черных бесформенных рук или липкой воды, только кровать, постельное белье и слабый свет от ночника.

Кровать сейчас — это уже слишком плохо. Воспоминания о Дрейке и остальных мразях, успевших отметится в его жизни, мигают в голове, подобно видеокассете, и Миньярд ненавидит себя, свое тело и эту гребаную мягкость матраса, вызывающую тошнотворную мышечную память. Эндрю хочется вывернуться наизнанку, скинуть кожу, подобно змее, или хотя бы потерять сознание, чтобы не видеть перед собой десятки людей, с ухмылками надвигающимися на него.

Капелька медленно стекает по лбу, щекоча, и Миньярда вновь пробирает дрожь. Вода. Это плохо. Вода — это опасно.

Импульсивно дергаясь, Эндрю пытается выпутаться из теплого зимнего одеяла, пледа, обвивших ноги скатавшихся простыней. Из-за десятков поочередных неудачных попыток его пробивает усиливающаяся паника, граничащая с безостановочной агрессией. Движения становятся резкими, рваными, почти психованными, что не облегчает ситуацию, а в голове, недовольной очередным ночным пробуждением, бунтует мигрень.

— Сука, — яростно шипит Эндрю, трясущимися ладонями вытирая влагу с лица. — Блять, блять, блять. Это сон, это всего лишь сон.

Правда ведь?

Ужасное чувство рвет в груди, пока Эндрю, несмотря на тошноту, забирается обратно на кровать, придвигается ко второй половине и откидывает одеяло. Миньярд сжимает челюсть, готовясь созерцать холодные простыни и пустоту, равную той, что колотит сердце внутри. Но Нил здесь. Он мирно спит, свернувшись клубочком, чтобы было теплее, а после подобных действий со стороны Миньярда, открывает глаза, сонным взглядом палясь на взбалмошного парня.

— Дрю? Хэй, что случилось? — Джостен неуверенно приподнимается на локтях, чтобы заглянуть тяжело дышавшему Эндрю в глаза. Несмотря на то, что в них пляшет лишь ужас и отвращение, Нил видит в глубине радужки мечущее беспокойство и искренний страх. Словно котёнок, зажатый в угол, Миньярд выпускает когти, готовый защищаться.

— Вода, — заявляет Эндрю так, словно Нил поймет. И самое отвратительное, что он понимает.

— Ты вспотел, — согласно кивает Джостен, окончательно садясь. Сон как рукой снимает. — Из-за кошмара? Принести тебе полотенце? Или сходишь в душ? — на пару секунд задумавшись о неожиданном страхе Эндрю перед водой, Нил продолжает: — Хотя нет, лучше полотенце.

Нил, не медля, свешивает ноги с кровати, дабы сходить в ванну за необходимым предметом, но Эндрю почти сразу окликивает его. Миньярд не может прикоснуться к Джостену — это все еще слишком, настолько, что сама мысль об этом отдается болью в кончиках пальцев, но он до смерти не хочет, чтобы Нил уходил. Чтобы он вновь оставлял его одного с этим. Только не сейчас. Эндрю почти физически ощущает, как вода, сопровождаемая истошными криками чудовищ, подбирается к ступням, готовая в любой момент утащить его в глубину, туда, откуда нет выхода. В место, где он прожил всю свою подростковую жизнь, пока не утратил возможность чувствовать, частично вернувшуюся к нему только с прибытием Джостена — в темноту его собственной ловушки.

Если Нил уйдет сейчас, Эндрю не останется. Он растворится на месте, оставляя после себя только пустоту и пару черных повязок, скрывающих его прошлые попытки не распылиться, взять контроль над собой. Люди не живут с такой болью. Она душит их не меньше одиночества.

— Останься, — едва слышно просит он, но Нил непременно слышит, тепло улыбается, отгоняя ужас одним только движением тонких губ, и забирается обратно на кровать.

— Я никуда не ухожу, — твердо произносит Джостен, убирая со стороны Эндрю промокшие одеяла, отправляя их на пол, и протягивая ему свое, сухое. — Ложись обратно, — не приказ, просьба. Миньярд, не готовый к подобному, отрицательно качает головой, а Нил и не собирается настаивать. — Что я могу для тебя сделать, Дрю?

— Останься, — вторит Эндрю, продолжая неподвижно стоять на коленях посреди кровати. Словно если он выпустит Нила из виду, хоть на секунду, тот вновь покинет его, раздерет все, что осталось от Миньярда, в клочья и пустит по ветру.

— Хорошо, — Нил забирает со своей тумбочки пачку сигарет, кладет ее на середину кровати, так, чтобы Эндрю при желании мог дотянуться, не соприкасаясь с ним, а потом, улыбаясь, ложится на кровать, кутаясь под свой плед, и глядит на парня снизу вверх. — Расскажешь про сон?

Эндрю долго смотрит на Нила, не произнося ни слова. Галлюцинации так не умеют: они не перемещают сигареты, не убирают грязные одеяла, не успокаивают, подобно таблеткам или сеансу с Би. Нил здесь, рядом, на расстоянии вытянутой руки. Его рыжие волосы рассыпаются на подушке, а один глаз смешно закрыт из-за положения на боку. Завтра они поедут забирать двух кошек из приюта, которых давно присматривали — они даже уже купили миски, лежанки и пару игрушек. Эндрю, отпустив желание не заморачиваться с этим и назвать котов — котами, согласился на тупые клички, которые заставили его Нила тихо прихрюкивать, когда Ники их предложил. А потом, вечером, они отправятся на тренировку, и если для Эндрю это не будет плохой день, то, возможно, он даже постарается получше, конечно совсем не для того, чтобы Нил порадовался и поцеловал его у ворот в конце, просто он уже давно не тренировался как следует.

Джостен никуда не денется, он ведь обещал остаться.

В их доме больше никого не было, но, несмотря на это, они переговаривались шёпотом, настолько тихо, чтобы даже стены не услышали. И только когда мысли о прошлом утонули в бархатном голосе Нила, а за окном разгорелся восход, окрашивая небо в оранжево-красные тона, Эндрю прикрыл глаза, проваливаясь в спокойный сон.

***

Второе пробуждение оказывается куда более приятным, хотя тело все еще противно ломит от неудобной позы для сна, а по коже блуждает мороз. Чёртово отопление, им стоит, наконец, открыть батареи. Эндрю, щурясь от слишком яркого света, льющегося из незашторенных окон, выпутывается из одеяла в разы успешнее, чем во время ночной паники, после чего, кулаками протирая глаза, шлепает босыми ногами до ванной комнаты.